Нобби сидел в пустом буфете и медленно помешивал в чашке уже минут десять не остывающий чай. Сахара в чае не было, но простое и понятное движение успокаивало и помогало привести мысли в порядок. Хотя, конечно, нет, не помогало. Мыслей было слишком много, они все были совершенно непродуктивными и сводились больше к вопросам, чем к ответам. Сложно было даже до конца понять, что именно произошло вчера вечером. Вроде бы воспоминания никуда не делись, но были подернуты какой-то дымкой, не позволяющей рассмотреть их достаточно хорошо, чтобы сделать выводы. И даже разговор с Минервой, в котором он был лаконичен, сосредотачиваясь лишь на фактах и оставляя при себе оценку ситуации, не очень помог разобраться. Личу было даже немного жаль, что он не застал Нотта и очнулся от колдомедицинских ухищрений уже после того, как его выписали. Было бы интересно услышать и эту версию событий, прежде чем давать свои показания под сывороткой правды. А может быть, это наоборот лишь помешало бы. Но на этот раз не должно было быть никаких помех. Нобби хотел нормального полноценного расследования, которое выявит всех виновных, если они действительно виноваты. Не потому что он был в обиде на тех, кто решил выразить свое несогласие преступным способом, а потому что это уже переходило всякие границы. Политическая борьба - это политическая борьба, если она выплеснется на улицы из стен министерства, то еще неизвестно, кто больше пострадает. Хотя нет, пострадают все, а в большей или меньшей мере - совершенно не важно. Поэтому и наказывать виновных, и предотвращать последующие такие выходки надо было исключительно законными методами. Хотя бы попытаться и дать аврорату еще один шанс и все возможности.
Он начал размешивать чай в противоположном направлении. Хорошо, что не надо было думать хотя бы о том, что сказать на этом допросе. Он будет говорить правду. Причем, всю правду, которую авроры пожелают узнать. Факты, имена, даты, суммы, планы. Если начинать припоминать, он знал слишком многое. Об этом, как обычно, подумалось слишком поздно, и единственное, что можно было сделать теперь, - это быть честным не только с властями, но и со своими людьми, вовремя предупредив их о том, что скоро ими заинтересуются. Особенно тех, кому сейчас стоило быстро скрыться. По большому счету, иэто было хорошо. Некоторые соратники стали проявлять слишком большое рвение, и отдых от политики - это как раз то, что было им необходимо, чтобы дать своим стремлениям новую оценку и найти новые пути. И если бы кто-то посчитал, что Лич таким образом избавляется от неугодных, он был бы в корне не прав. Хотя выглядело и правда похоже.
Это тоже беспокоило его. Он совершенно не хотел становиться таким, какими были известные ему и истории маггловские революционеры, тем, кто идет к власти по головам. С другой стороны, что, если другой дороги не будет? Что важнее, люди или идея, которая ведь тоже создается для людей?
Такие вопросы просто не могли оставаться без внимания, и чтобы подчеркнуть его важность и значимость, удар литавр решила изобразить дверь. Нобби отвлекся от кружки и увидел молодую женщину в зеленой мантии. Кто-то из персонала, значит. Она подошла к стойке, но буфетчицы за ней не было видно уже давно, буфетчицы ведь тоже хотят спать.
- Она, кажется, отлучилась на минуту, - кажется, выгораживать всех и вся, попутно подыскивая им оправдание, уже слишком прочно вошло в привычку, чтобы переучиваться. -Хотите, отдам вам свой чай? Он еще горячий, и я его не пил, честно.

Что же, раз никто не претендовал на чай, кажется, сидение в буфете должно было затянуться еще на некоторое время, лишая Нобби возможности просто пойти спать в виду отсутствия предмета перемешивания. Он отнесся к этому философски, признавая право человека на выбор между нормальным чаем и отвратительным кофе, как и то, что выбор не обязательно должен быть так очевиден, как кажется на первый взгляд.
А вот тот, кто начинал общение не с банальных вопросов об имени, возрасте или еще чем-то таком же, а спрашивая о еде, явно знал толк в знакомствах. И даже несмотря на то, что Лич бы абсолютно уверен, что именно сейчас даже самая приятная компания ему не нужна, не ответить на такое попадание в яблочко было просто невозможно, и он поднял взгляд, внимательно рассматривая девушку.
- Яблочные штрудели. Хорошо прожаренные стейки. Омлет с беконом и грибами. Фирменные сэндвичи от хогвартских эльфов, кстати, зря они никогда не готовят их на стол, а только если попросить перекусить, большинство студентов даже не представляют, что теряют. Еще хот-доги. Но про хот-доги большинство магов вообще не слышали. В Британии, во всяком случае.
Он все-таки улыбнулся, когда она подсела рядом, хотя  и не очень весело. К тому, что его узнают, наверно, надо было бы уже привыкнуть, но это все равно всегда было удивительно. Он взял свободную от пончика руку Арабеллы и пожал ее, заодно избавляясь от лишнего формализма.
- Нобби. Взаимно.
Неудивительно, что он не выглядел серьезно больным. Он и не был больным. Расщепление, конечно, еще давало знать о себе, но не настолько, чтобы оставаться в больнице, с царапинами можно и дома сидеть. Но медики хотели убедиться, что ментальное проклятие действительно было снято, и последствия темной магии не дадут о себе знать в самый неподходящий момент. В общем-то в кои-то веки Лич был с ними согласен: ему тоже не хотелось вдруг осознать опять, что тот, кто несет такую чушь, как нес совсем недавно в одном из коридоров министерства Нотт - его лучший и единственный друг. Тем более, с момента знакомства с ним Нобби успел побывать в Мунго больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Интересно, в каком отделении он с такими друзьями окажется в следующий раз? Кажется, в отравлениях еще не бывал.
- Ты тоже не грусти: завтра меня выпишут - через неделю опять меня здесь увидишь.
Он не грустил, нет, он просто наблюдал неприятную тенденцию, а оптимизм, который должен был закрывать вид на перспективы, как раз куда-то завалился в процессе транспортировки в больницу. Кстати да, так же как и палочка. Ноююи только сейчас понял, что с тех пор, как очнулся, даже не попытался потянуться за ней. Ему и без того было хорошо. Хотя, конечно нет, плохо, но палочка никак не могла помочь, все это было намного глубже, чем магия, это касалось чего-то более важного. Каких-то принципиальных человеческих ценностей, которые, похоже, ценностями считали далеко не все, и это тоже сложно было понять и принять. Он пожал плечами.
- Да у меня ее и не забирали. Наверно так и лежит в кармане мантии, в которой я прибыл. Но я не проверял, чай можно и без нее мешать, а больше здесь развлечься нечем. После каких-нибудь таких признаний некоторые люди вворачивают остроумную шутку на тему чистоты моей крови, так что если собираешься рано или поздно сделать это, лучше прямо сейчас.

Ну вот, булочка с колбаской. Хотя мнение, привычное для местных жителей, даже можно сказать, стандартное. Но как объяснить, что от просто булочек с колбаской веяло пямо даже воздухом свободы, если употреблять их правильно и в хорошей компании. Уж это Нобби мог утверждать совершенно авторитетно.
- Значит, тебе попадались плохие хот-доги. Лучшие, которые я ел, были в Нью-Йорке. Была там? Если соберешься, обращайся, я подскажу места, где тебя смогут убелить, что эта булочка с колбаской и кетчупом заслуживает отдельного названия.
Хот-догов здесь, конечно, не было, а штрудель каким-то невероятным образом нашелся. Правда, он не был яблочным, но все равно его появление можно было бы списать на магию, если бы Лич не помнил еще со школы об ограничениях Гампа, которые не позволяли создавать еду. Но поскольку он помнил, то явление пирога иначе как чудом считаться не могло. Нобби улыбнулся чудотворцу.
- Спасибо. Кажется, придется теперь пить чай.
Штрудель оказался вкусным, как ни странно, а вот чай заслуживал примерно той же характеристики, что до того заслужил кофе. Может, все дело было в том, что десерт был родом из дневной смены, а ночные дежурные делали все от них зависящее, чтобы пациенты соблюдали режим и не ходили ночами по буфетам.
На аппетит Нобби действительно не жаловался. Аппетит его был воспитан семью годами жизни бок о бок с кухней и ничуть не пострадал после окончания школы, разве что от отсутствия всего того, к чему он привык, и если сэндвичи и омлеты с беконом можно было сооружать своими силами, то с пуддингами, шарлотками и пирогами с почками было намного сложнее. Те, кто умел делать что-то подобное, вызывали у Нобби восхищение, а те, кто не ценил - разве что недоумение. Но им наверняка можно было найти оправдание.
- Да ты что, я бы такое и не подумал. А зачем ты уговариваешь поесть своих братьев? Может, они просто не голодны?
Странный разговор для полуночных посиделок после нападения и допроса и перед еще одним. В самом деле, как будто вечер знакомств среди первокурсников, вот и темы в самый раз: сначала еда, теперь имена. Нобби пожал плечами.
- Ничего не глупое. Красивое имя. Среди магов много людей с красивыми именами. И разными. А вот магглы стараются особо не выделяться. Но я не жалуюсь, мое мне тоже нравится.
Чай надо было допивать быстрее, чтобы потом быстрее запить его водой и забыть о его существовании. Даже штрудель не очень помогал, хотя это, конечно, была не его вина. Лич сделал пару больши глотков, но почти сразу понял, как ошибся: чай и не думал остывать. На глаза от кипятка навернулись слезы и ответ сразу получился каким-то даже более проникновенным. Сразу, как Нобби опять был в состоянии говорить, во всяком случае.
- Так я и берегусь! Это ведь не то что в школе, когда, помню, мы пошли в лес проверить, умеют ли макбуны танцевать степ. Я осторожен. Но, возможно, не все хотят услышать меня по радио. А ты бы правда слушала? А вопросы готовила?
Идея лечить отутствие палочки возждействием на уши, конечно, впечатляла своей новизной и оригинальностью. Видимо, на братьев Арабеллы эта методика действовала безотказно, раз они без палочек не ходили, только в случае Лича стоило учитывать некоторые нюансы. Например то, что даже когда палочка при нем, он далеко не всегда успевает ей воспользоваться, а сделать это толково и с ожидаемым эффектом - вообще сродни подвигу. Нобби вздохнул, но пояснять этого новому человеку не стал, представляя себе, что сказала бы Минерва в ответ на такую откровенность.
- Третий за последние два месяца, если честно. Но это же больница. Никто не станет нападать в больнице. И потом, здесь авроры, ты знала?

Америка была темой нескончаемой. Тем более нескончаемой, потому что в Британии мало кто любил на эту тему поговорить, а Нобби любил. Поэтому, когда в зоне видимости вдруг оказывался человек, готовый слушать и даже выказывающий заинтересованность... ну или не выказывающий прямого нежелания поговорить об этом... результат был весьма предсказуем: Нобби говорил.
- В Штаты? Ну, сначала я ездил к друзьям. Просто в гости и посмотреть на страну. Она невероятная, правда! Там все совсем не так, как у нас, и мне стало интересно. Потом бывал еще несколько раз на разных слетах, круглых столах, поработал месяц в их министерстве, хотя это было больше похоже на каникулы, чем на работу. Люди там совсем другие. Не лучше или хуже, нет, они просто другие, по-другому смотрят на жизнь. Это интересно, очень познавательно, просто говорить с ними. Это как письмо в Хогвартс, понимаешь? Сразу раз - и другой мир. Хотя, - он растеряно почесал затылок и улыбнулся. - Для тебя, может это и не был совсем уж другой мир, но ты все равно можешь себе представить, как оно бывает для детей магглов.
Конечно, дело было вовсе не в хот-догах. Хот-доги просто были еще одной частью того мира. Их даже есть было не обязательно, они и в виде символа были неплохи, а для еды, наверно, существовала тысяча лучших альтернатив, и Арабелла, похоже, считала, что все их надо впихнуть в неголодных братьев. У этой девушки все же были весьма своеобразные понятия о свободах и правах человека. Если они вообще были.
- Ага. Я, кажется, понял... - не слишком хорошо понял, но Арабелла говорила так уверенно, что создавалось впечатление, что непонимание огорчит её, а Нобби совсем не хотел ее огорчать ни с того, ни с сего. - А у меня нет сестер. И братьев. Всегда об этом жалел.
Может быть, в связи с новыми открытиями в области сестроведения надо было бы пересмотреть свои взгляды на идеальную семью. Во всяком случае, его никто не заставлял есть, в те нечастые моменты, когда он хотел от еды отказаться.  Но все равно, воображаемые картины веселого детства в большой семье манили, и даже друзья - хотя друзья были важной составляющей - не могли полностью заменить родственников. Нобби рассмеялся, когда Арабелла своими словами напомнила ему про детство в окружении целой толпы друзей-магглов.
- Точно, помню, во дворе крикнешь "Том" - сразу пятеро обернутся. Но что-то в этом было, знаешь. Какая-то общность. Ну, поговаривают, врачи запоминают не по именам, а по болезням. А когда ты успела еще и магглов полечить? Надеюсь, магическими методами? Они кажутся мне получше. Хотя... наверно, одно другого стоит. Как, помнишь, в анекдоте про хирурга, терапевта и больные уши?
Другие воспоминания были отнюдь не столь радужными. Нобби никогда не любил признавать свои ошибки, да и кто, в общем, такое любит, но ночная прогулка на выпускном курсе была не ошибкой, а самой идиотской глупостью, которую он делал за свою жизнь, включая и вчерашние события тоже, и сложно было не признать этого. Лич смущенно отвел взгляд и уставился в стол, прежде чем начал отвечать. Хотя что уж, он был вполне готов не только услышать от здравомыслящего человека о том, какой он идиот, но и согласиться. Один из немногих случаев, когда он без вопросов соглашался со здравомыслящими людьми. 
- О да, умеют. Даже со связанными ногами, и танцуют они обычно в сторону обидчика и очень быстро. Таранталлегрой. Если захочешь, я когда-нибудь расскажу тебе эту историю. Хотя почти никто в нее не верит. Пожалуйста, не проверяй самостоятельно, это была очень плохая идея, и мы чуть из школы не вылетели тогда.
Неожиданно найденный слушатель несостоявшегося эфира немного приободрил Лича. Настолько, что он почти что опять готов был смотреть на собеседницу, но та внезапно спросила о том, что должна была бы услышать, и Нобби поспешно уделил все свое внимание штруделю. Пирог можно было разломать вилкой, потом разломать на еще более мелкие части, потом рассмотреть начинку. Да и чай можно было еще немного перемешать. В общем, предостаточно самых захватывающих занятий, которые давали возможность не отвечать. И очень озлобленная на своего носителя совесть, которая такой возможности не давала. Лич еще немного поковырял еду и, вздохнув, все же ответил.
- У меня была речь... Цифры, показатели, все такое. О том, что погромы и радикальные меры не дают нам ничего, только мешают. Что власти начинают бояться нам, и люди боятся, а страх никогда не вел к демократии и свободе, только к ненависти, к войне. Но знаешь, я говорил это уже много раз, и если подумать, одна моя речь не очень-то отличалась от другой. Может быть, пришло время сказать что-нибудь новое. Что-то, что от меня хотят услышать. Я делаю все то, что я делаю, ради людей. Значит, наверно, я должен прислушиваться к тому, чего желают они, а не пытаться накормить их пацифистскими лозунгами. Ну... ты понимаешь...
Он подозрительно покосился на нее, не совсем уверенный, что она понимает: окончание речи получилось довольно смазанным. Еще больше подозрительность усилилась, когда Арабелла начала про нападения. Конечно, обжегшись на молоке, на воду дуешь, но к чему это она вела? Что кто-то засел в буфете и собирается завершить начатое в переулке? Или что она сама нападать будет. Нобби не собирался сейчас защищаться от нее: если уже люди доходят до того, чтобы нападать в Мунго, значит он совсем провалил свое дело, и надо дать этим людям шанс. Во всяком случае, в палате он решил примерно так, уверенно записав себя с сегодняшнего дня, а точнее, ночи, в фаталисты. Тогда чего и носиться с этой палочкой. Но подозрение быстро мутировало в возмущение.
- Почему ты говоришь так! Без палочек - кстати, а ты почему без своей? - значит "как дураки"? Неужели умному человеку, чтобы быть умным, никак не обойтись без этой деревяшки?

И почему вопрос про мантии всегда был первым среди вопросов про американцев? Как будто мантии решали! Хотя, может, здесь и решали. Нобби подумал, что, может, в чем-то так и есть. И что, пожалуй, с тех пор, как выйдет на этот раз из Мунго, начнет носить в министерство костюмы. Или, может, сразу приучать этих консерваторов к джинсам и футболкам? Зачем мимикрировать под них, если абсолютно все они, и свои, и оппоненты, желают видеть в Личе выходца из магглов, и только?
- Носят, почему бы им не носить. И обычную одежду тоже носят. Потому что дело ведь совсем не в одежде. Не одежда делает мага магом, да и просто человека человеком, правда же? Так же, как и не предки, нарисованные на прибитом к стенке ковре. Они хорошо это понимают, ценят имена, а не фамилии, ты понимаешь, о чем я? Да и вообще, там все проще. Меньше условностей, меньше веками тянущихся обид, недосказанного меньше. Нет, мы никогда не станем как они, да и не надо, но кое-чему стоило бы поучиться.
Вопрос про кузенов был сложный. Брат отца погиб в этой войне, в дом сестры мамы почти прямым попаданием угодил снаряд. Нет, кузенов у Нобби не было, и он до сих пор иногда думал, что он мог бы сделать, чтобы помочь им тогда, мог ли спасти их? Наверно мог, и то, что он ничего не сделал до того, как стало слишком поздно, было незаживающей раной где-то в душе. А Арабелла вот сделала.
- Да ты что! Ты молодец! Как тебе разрешили, это же, кажется, запрещено? Не страшно было?
Глупый вопрос. Разве может быть не страшно? Только некоторые берут и страх преодолевают, а другим остается всю жизнь задавать себе риторические вопросы. И травить анекдоты, делая вид, что все хорошо.
- Ты не можешь не знать! Ну это же... Больной пришел к хирургу и пожаловался на боли в спине. Хирург говорит, мол, я запишу вас на операцию по удалению ушей. Я врач, я так вижу. Больной в ужасе бежит в соседний кабинет к терапевту, говорит, мол, доктор, спасите, спина болит, а хирург хочет отрезать мне уши! Терапевт тогда посмеялся и отвечает: "Ох уж эти хирерги, им лишь бы резать! Сейчас дам вам таблетку, и уши сами отпадут".
Анекдот был бородат как Дамблдор. А ночью в больничном буфете еще и совсем не казался смешным. Или, может, просто настроение было не то. Нобби виновато пожал плечами. История о прогулке в Запретный лес в полнолуние тоже, наверно, сейчас не пойдет.
- Знаешь, Арабелла, кто ищет, тот всегда найдет. Не знаю, откуда он взялся в Запретном лесу, но, судя по скелету в кабинете Защиты, это не первый случай. Может быть, они и не только на острове уже, может, это устаревшие данные? Про разговоры тоже ничего не знаю, но он не поздоровался.
Наверно, про оборотня ей знать пока не следовало. Может быть, был шанс, что она сохранит более или менее серьезное отношение, когда речь заходит о более или менее серьезных темах. Потому что иначе и правда можно подумать, что он только и ищет способ ввязаться во что-нибудь.
- Нет, не хочу! Но ты же видишь, что от другмх моих призывов становится только хуже. Людям надоело, что об них вытирают ноги, и они не умеют показать это по-другому. Ничего плохого нет в пацифизме, кроме того, что он не работает здесь и сейчас.
И нечего так смотреть! Нобби все это тоже очень сильно не нравилось, и что? Он лично тоже старался, чтобы все прошло мирно и гладко. Изо всех своих сил старался. И что в итоге? Да ничего в итоге.
- Дело не в том, чтобы подраться, и цель не в этом! А что, если кто-то понимает только право силы и разговаривать готов только на этом языке? Опять смириться, извиниться и подставить шею? Или один раз переступить через принциаы, чтобы заставить с собой считаться?
Новость о том, что Арабелла - сквиб, казалась впечатляющей только до очередного глотка чая и куска штруделя. Потом она показалась не менее впечатляющей, только уже в другом ключе. То, что она устроилась в Мунго, показывало, что мир не безнадежен, и что у призывов, пацифистских идли нет, есть шанс. Заочно Нобби начал проникаться к главному целителю больницы симпатией, очно он подвинул стул поближе и оживился.
- Правда? Тогда разве ты не чувствуешь все это на себе? Неужели не хочешь изменить?

- Нет! - Нобби сначала ответил, а потом подумал, и еще немного подумал, прежде чем улыбнулся и покачал головой. - Нет, точно нет.
Если было бы по-другому, не было бы так сложно. Но Нобби прекрасно знал, что человека не определяет кровь, так же как не определяет его одежда. Он встречал очень разных людей среди магглорожденных. И Люси он тоже встречал.
Но о Люси лучше бы не думать лишний раз - интересно, Прюэтт опять увез ее куда-нибудь подальше, или радиоэфир не считался такой большой проблемой, как митинг? - если можно было поговорить о чем-то другом, нельзя было упускать шанс.
- Да. Я изучаю их законы, смотрю, что можно применить в нашей практике, адаптирую, предлагаю. Чаще всего впустую. Ты следишь за тем, что происходит в политике? Тогда наверно слышала, что большинство моих проектов объявляют смехотворными, нежизнеспособными или вообще издевательством над извечными ценностями, что-нибудь в таком роде.
Да, она и правда была молодец. Лич не мог бы выдать ни одной нормальной причины того, что он не пошел на войну. То есть причина была: он не хотел убивать людей. Никаких людей, даже самых худших из них. И это было неправильно, но он все равно спрятался за законы магов, в мире которых прожил даже меньше, чем в родном, и не пошел. И да, он использовал еще и свои новые возможности, чтобы в какой-то мере защитить от войны собственную семью, хотя, возможно, это совсем не подходило под те же самые законы. Хаффлпафцы - не гриффиндорцы. Хаффлпафцы очень уважают законы. Но выбор был между законом и семьей, и наплевать на хаффлпаф.
- Но у тебя же он был? Не только же ты носила его.
А может и только. Вряд ли Нобби имел право не то что осуждать, но даже интересоваться. Он, в конце концов, никогда не был в самом сердце войны, не ему судить.
Лучше уже травить анекдоты, в самом деле. Нобби рассмеялся, услышав очередной, может быть, веселее, чем он того заслуживал, а потом покачал головой.
- Медицинский юмор...
И эти люди еще удивлялись, почему народ врачей боится... Да потому что! И вешать в школьных кабинетах человеческие скелеты тоже, небось, они первые придумали. Муляжи - не муляжи... Зная Галатею Меррисот, сложно было вообразить, что она не восприняла бы муляж как личное оскорбление и не добыла бы лично натуральный только потому что в её кабинете подделки стоять не будут. Нобби потер лоб, выгадывая время и подбирая слова, чтобы объяснить Арабелле, чем закончилась история.
- Дать-то нам, конечно, дали, но не совсем баллов... - ибо что может быть глупее, чем давать баллы школьникам, которые добровольно нашли на свою голову опаснейших тварей, пусть даже и победили в итоге. Ни один профессор бы не додумался до такого. - Трое. Ты же не собираешься следующим вопросом потребовать имена? Я тебе их не выдам, даже не проси. Они слишком серьезные люди сейчас, боюсь, их репутация не выдержит такого удара.
Политика была слишком сложным вопросом, чтобы продолжать разговоры о ней, не доев сначала штрудель и не допив чай. Поэтому именно этим и занялся Нобби, пока Арабелла пыталась донести до него то, что считала простыми и очевидными истинами. Они и для Лича когда-то были просты и очевидны. А потом в уравнение неожиданно добавилось слишком много переменных, одна переменнее другой. И все стало не просто и не очевидно. Ну, кроме того, что штрудель надо доесть, а чай допить. Когда с этим было покончено, а истины изложены, Нобби мрачно посмотрел на девушку.
- Ты, конечно, права. Теоретически. Только на практике не все хотят учиться. Они не станут меня слушать, вот и все, - ну или не все, точнее сказать, а начало чего-то совсем другого. Да, это плохое другое, но бывает, когда просто нет выбора. Нобби развел руками в отчаянном жесте, потому что слов ответить на этот выпад элементарно не хватало. - Мне удобно? Ты так говоришь, как будто я сплю и вижу, как бы развязать войну, и просто наконец повод нашел. Но только это не так. Я просто хочу... поступить правильно, даже если это кажется на первый взгляд неправильным. Они нападали на мирных людей - и я сейчас не о себе, между прочим - и уже уверены, что это сошло им с рук. Можешь себе представить, что будет, если они поймут, что так и есть. Вот тогда точно будут гибнуть люди, и очень много людей. Уже не ради справедливости, а просто ради их развлечения.

Арабелла с вызовом заявила о гобелене. Может быть, ждала, что вопреки собственным словам, узнав о древности ее рода он начнет бить поклоны или наоборот, убежит из буфета с криками "Какой ужас!". Нобби серьезно кивнул, но вызов принимать и не подумал.
- А у меня есть несколько фотографий бабушки с дедушкой. И своих тоже. Просто чтобы ты знала.
Этот вопрос, как он надеялся, можно было считать решенным и больше не возвращаться к тому, у кого сколько и каких предков. Да неужели, в самом деле, это единственная из интересных тем в этом мире? Предки, гобелены и "кстати, я чистокровный, чтоб ты знал". Всегда "кстати", всегда надо упомянуть в той или иной форме. Хорошо, когда на словах.
- Нет, не ждал. Но они не спорят. Ты же видишь, что не спорят. Они нападают.
Нельзя было винить Арабеллу в том, что за политикой она следила не очень внимательно. В политике сейчас начинало происходить столько всего, что Нобби и сам не следил бы за ней, будь у него хоть малейший шанс, но кто, если не он сам сможет вернуть её на нормальную дорогу из той грязи, куда ее загнали праворадикалы? Да, в грязи они толк знали. И, хотя их решения не всегда были очевидны и прозрачны, можно было предполагать, что они приложили руку и к тому, что должно было помочь движению за равноправие. Приложили, чтобы испачкать и это. Вот эфир, например.
- Может быть те, кто рассчитывает меня каким-нибудь образом дискредитировать в прямом эфире. Те, кто на меня напал, бросили чем-то ментальным. Я точно не знаю чем, не разбираюсь, но если я правильно понял врачей, то мог бы понести ту еще чушь, оказавшись перед микрофоном, если бы они после этого заклинания просто сбежали, а не продолжали то, что привело меня в больницу. Это не важно, я все равно пойду. Раз не сегодня, значит, через неделю.
Если через неделю опять не случится что-нибудь, что остановит его. Когда-нибудь это что-нибудь наверняка станет последним, сейчас Нобби как-то с новой силой понял, что это может произойти довольно быстро, и авроры не смогут вечно прибегать на помощь. Но тормозить на полном ходу поздно. Он никогда не любил риск ради риска, но если рисковать собственной жизнью ради чего-то большего, Лич был готов к этому. Ну или ему казалось, что он готов, а задумываться слишком глубоко над этим вопросом, значило заранее хоронить себя, что, во-первых, неприятно, а во-вторых, когда ты уже себя похоронил, начинаешь лезть на рожон, и такими примерами история была очень богата.
- Я унесу твою тайну с собой в могилу. Но твой брат все равно не должен был брать с тебя таких обещаний.
Он же наверняка понимал, что выполнить его невозможно. Потому что кто же станет сидеть в безопасности, когда все остальные вокруг ходят по лезвию ножа? Ну... кто-то может и станет, но ежу ведь понятно, что Арабелла была не из таких, и ее брат должен был бы понимать. Хотя, может, он по себе судил.
Жаль, что чай был уже допит. Его вкус вполне мог отвлечь о неприятных мыслей о судьбе хогвартского монстра, как до того от них отвлекала неприятная беседа с деканом и директором, потом экзамены, работа... И самообман. Это был самый эффективный из возможных инструментов.
- Не уверен. Я все думаю, может его отвезли на его остров и отпустили? Это все-таки было бы совсем неправильно, убивать его просто потому что он макбун.
Ну да, правильнее было бы дождаться, пока он убьет кого-нибудь, и убивать потому что он нападает на студентов. Все это как-то немного напоминало ситуацию, складывающуюся вокруг назревшего конфликта. Найти шаткий баланс между тем, чтобы ждать, пока консерваторы развяжут войну и тем, чтобы развязать ее самому. Да еще и удержаться на этой грани, когда с обеих сторон шторм.
- Может, и смогу. Почему это ты считаешь, что не смогу? Может быть, если взять и повести их за собой, всех, а не только тех, кто тебе нравится, может быть, их и можно будет увести от драк и баррикад. А марши протеста дали нам пока только то, что дали, увы, - и очень уж сложно было не фыркнуть скептически после предложения положиться во всем на закон. - Аврорат уже два месяца расследует, а что толку? Им никогда не позволят покарать виновных, хоть ты обпротестуйся.

Нет, конечно, Лич вовсе не думал, что на него напали бы на радио. Он был совершенно уверен, что на такое его противникам не хватило бы смелости. Они и здесь искали улицу потемнее, и нападали втроем на одного, и это при том, что Лич не имел привычки переоценивать собственные магические способности. И бежать бросились как только на сцене появилась Минерва.
- А я и не боюсь, что меня убьют. Чего другого - боюсь, а этого - нет.
Лич знал, что его друзья, конечно, тоже там будут. Хотя формат мероприятия был явно не тот, чтобы им дали слово. В общем-то он думал, что даже вопросы слушателей будут тщательно фильтровать, но рассчитывал, что даже на те, которые пройдут строгий отбор, сможет дать такие ответы, которые заставят людей по-другому посмотреть на все вокруг. Если, конечно, опять не получит чем-то вроде империуса в голову. Потому что если его выставят идиотом, который сам не понимает, что несет, это, конечно, не остановит тех, кто его знает, но остальные... Люди были слишком доверчивы, и, что бы ни говорила Арабелла, хотели идти за кем-нибудь, если только их вели уверенной рукой.
Нобби подвинул тарелку с остатками штруделя ближе к Апабелле: ей ведь надо еще допить свой отвратительный кофе, а это лучше делать вприкуску с чем-то съедобным, чтобы забыть, что травишься. Потом он кивнул. Конечно, брат и волновался и помогал. Но брать невыполнимые обещания все равно очень некрасиво. Еще бы про непреложный обет вспомнил!
- Ну, в основном, уроки, уроки, уроки и еще немного домашние задания. И это я еще не слишком старался, если честно. Как было тем, кто действительно переживал за оценки - подумать страшно. Но да, школа была хорошим временем. Позволяла в миниатюре посмотреть на все то, с чем потом придется столкнуться в жизни, - он не смог не усмехнуться, вспоминая первый же свой день в Хогвартсе, который начался с драки еще до распределения. Было бы забавно, если бы он мог вспомнить, кому тогда врезал. - И я не про макбунов.
А почему, собственно, надо делить людей по методам? Может быть, проще по целям? Тем, кто идет к одной и той же, обычно бывает по пути. А методы - это ямы на дороге. И на пути мирном они есть тоже, да хотя бы та же нерешительность, и невозможность продвигаться дальше. Просто, когда яма слишком большая, приходится делать несколько шагов по той, которая идет рядом, и это неизбежно.
- Верно, они идут, куда хотят. И почему сейчас так многие хотят идти в сторону дискриминации магглорожденных? Потому что им нравится унижать других людей? Потому что наше присутствие в этом мире лишает их магии? Потому что дать нам простые права - это экономическая катастрофа и это развалит страну? Нет, Арабелла, они хотят идти потому что их ведут, потому что им внушают, потому что прививают веру совершенно абсурдную, но выгодную кому-то. Если люди не видят правильного пути, виноваты они или те, кто завел их в дебри? Почему бы не вывести их оттуда, даже если тебе это совсем не по пути? Если принципиально не пытаться помочь тем, кто ошибся и зашел не туда, то скоро можно остаться в гордом одиночестве. Против всего остального мира.
Дорея Поттер была сложной темой вообще-то. Потому что настолько громким, что каждый пытался использовать ее как аргумент. Кому-то не нравилось, что ее вообще посмели взять под арест. Кто-то размахивал ее делом, как главным аргументом за то, что в магическом сообществе все равны перед законом. Нобби видел еще и третью сторону.
- Так ей пока ничего и нет. Посмотрим, конечно. Но закон не предусматривает наказания в виде воспламеняющего проклятия в спину, значит и равного преступлению наказания ей не дождаться. А ее раскаяние? Думаешь, мы дождемся хотя бы его? Думаешь, она понимает, что на самом деле совершила?

О своих страхах люди редко разговаривали с незнакомцами. Это было очень неосторожно, если так подумать. Но, если, опять же, так подумать, Арабелла совсем не была незнакомкой. Не потому что Лич знал ее имя, а потому что она была частью тех людей, ради которых Нобби и делал то, что раз за разом приводило его в Мунго. Она как будто была представителем, олицетворением всех тех людей, которые уже верили ему или еще только думали, поверить или нет - их всех, и отвечая ей, он отвечал всем сразу, только на этот раз не стоя на трибуне, а сидя с пустой чашкой и пустой тарелкой в полутьме в больничном буфете.
- Того, что ничего не получится. Что все зря. Иногда мне кажется, что я взялся толкать в гору что-то слишком тяжелое. Я не уверен, что дотолкаю его до вершины. Но и отступить не могу, потому что если оно покатится вниз...
Или оно уже покатилось, и придавило первым делом самого сизифа, поэтому он и прописался здесь настолько, что даже местный персонал не гонит его в палату посреди ночи, а готов поддержать беседу. Или поспорить и приравнять то, что творится на улицах к пусть даже самым глупым и опасным школьным проступкам. Нобби возмущенно хмыкнул.
- Ты правда думаешь, все это игры? Ты же видела войну, это тоже игра была?
И эти люди пытаются учить его жизни! Те самые, которые не могут отличить набирающее обороты гражданское противостояние от игр. Они, конечно, знают, кого, куда и откуда надо вести. Только не знают, за кем идти, и даже выбрав правильную, хорошую мирную дорогу без выбоин, которая ведет прямиком в светлое будущее, просто застывают на ней нерешительно и осуждают тех, кто, в поисках короткого пути, свернул не туда. И смеются над теми, кто хочет помочь, вернуть. Ну не надо же так!
- Почему же не хочу? Я хочу, чтобы все вышли на эту дорогу и шли по ней вместе. Ну или хотя бы увидели ее своими глазами, а не отрицали ее только потому что их предки пятьсот лет назад считали угнетение ближнего своего самым что ни на есть правильным порядком вещей, понимаешь?
А разница в том, кто виноват, была огромной. Потому что только устранив причину, можно было бы устранить результат. Пока виновные будут звать людей за собой в пропасть, а люди будут идти, можно ли вообще говорить о том, чтобы сделать что-нибудь с этим миром? И, главное, все в рамках закона, потому что звать не запрещено, и идти не запрещено. А то, что кроме закона есть еще разум, люди не понимают. И в том, что иногда разум нужно поставить выше закона, хотя бы для того, чтобы хоть что-нибудь сделать с несправедливым законом, который веками отравляет жизнь одним людям, а другими почитается как добрая традиция.
- Точно, потому что если бы закон предусматривал, это бы уже не было преступлением. Стоит только изменить закон, и вот уже все понимают необходимость подкармливать дементоров душами преступников, то, что в любой другой ситуации - если бы закон не предусматривал - вызвало бы ужас.
Только это был не тот случай, когда закон надо было менять. Месть - а ведь это не было бы ничем иным, как местью - глупое, бессмысленное занятие. Око за око - закон не для людей, это закон дикого леса. А люди разумны, и разум может позволить им думать о том, что действительно важно, ставить себя на место других и делать все не для того, чтобы сделать кому-нибудь хуже, а чтобы сделать многим лучше.
- Нет. Но и в Азкабан я бы ее не сажал - я против пыток длиною в жизнь.

Как-то странно было толкать свои речи даже здесь, где все разговоры с медиками обычно ограничивались назначениями, а с пациентами Нобби обычно говорить не рисковал, после того, как один его облаял - в самом прямом смысле слова, а еще один сначала внимательно слушал, а потом заявил, что он тоже пророк великого бога и пришел сюда проповедовать, но его не поняли и заперли на вечное заключение. Может быть, и Арабелла сейчас принимала его за какого-то такого пророка, а разговаривала с ним только для того, чтобы не нервировать лишний раз. Хотя, кажется, выглядела довольно искренне, а это всегда располагает, особенно тех, кто всегда верил людям и в людей, и Лич рискнул поговорить об этом еще раз.
- Нет, закон принять мало. Это так, первые шаги. Я хотел бы, чтобы получилось равноправие. Равные возможности, хотя бы стартовые. Я бы хотел, чтобы статус крови вообще нигде не упоминался, чтобы его забыли, потому что до него никому нет дела. Чтобы "Справочник" стал историческим анекдотом. Для этого мало просто менять законы, надо менять людей, но начинать все равно придется с законодательства, с государства, людей на важных постах, потому что с них все всегда и начинается, от них многое зависит. Потом надо менять средства массовой информации. Школу тоже, потому что да, в школе происходит то же, что происходит потом и в жизни, и чтобы изменить что-то начинать надо с начала. И я хочу, чтобы люди не устали слишком рано, чтобы не опустили руки от своего бессилия, чтобы поняли, что они и власть - взаимосвязаны, и что они могут влиять на все, что творится в стране. Они уже начинают понимать, но пока что как-то не так. Эти погромы - я никогда не хотел погромов... Но это скоро закончится. Уверен, люди придут в себя очень быстро.
С метафорами опять не сложилось. Вот и Минерве они почему-то не нравились, а Августа вообще только фыркала, не считаю нужным комментировать какую-нибудь из них, ту, на которую не могла ответить своей, еще более выразительной. Надо было подумать о том, чтобы говорить попроще, наверно.
- Ладно. Я иногда забываю, что я не на трибуне в Департаменте, прости.
Слушая Арабеллу, Нобби согласно кивал. Да и как не согласиться, если она говорила примерно то, в чем он был уверен еще буквально год назад, и что почти теми же словами доказывал окружающим. Немного, потом еще чуть-чуть. Но только практика показывала, что это гиблый путь. Что сильным мира сего не нравится отдавать даже немного из того, чем, как им кажется, они имеют эксклюзивное право владеть, и что если поставить это немного на постоянную основу, они считают, что их просто грабят среди бела дня. Если же один раз и навсегда решить этот вопрос, разве не будет это менее болезненно?
- Не сразу. Я знаю, что это требует времени. Но я не знаю, сколько времени есть у меня лично, поэтому я спешу сделать все, что в моих силах, не откладывая на завтра. У меня, может, не все получается правильно, но я, знаешь ли, не спец в организации мирных государственных переворотов, и курсы пройти негде, так что я действую наугад, могу и ошибаться.
Маятников он совсем не хотел. Вообще не любил маятники, может быть, впечатлившись Эдгаром По в юности, а может быть просто потому что это был символ какой-то безысходной предсказуемости. Маятник можно было бы и остановить, это же несложно, когда у тебя есть руки, когда ты сам его запустил, а значит, есть возможность дотянуться, но объяснять это значило опять скатываться в метафоры, и еще дать возможность подозревать себя в любви к силовым методам удержания власти. А это было не так, но даже если немного и так, то Личу не хотелось в это верить.
- Ну да, сквиб может быть отличным министром. И чистокровный тоже может быть отличным министром. Но людям пока сложно это объяснить, а десять лет - это слишком много. И слишком мало одновременно. Десять лет можно ждать тогда, когда все уже начало меняться, но сначала нужно хорошо подтолкнуть эту машину, чтобы она завелась.
Он неопределенно пожал плечами на рассуждения о преступлениях и наказаниях. Все это было очень философскими вопросами. Кто-то гуманно считал, что наказание не должно быть равным преступлению, кто-то другой резонно интересовался: "А собственно почему?" Третьи вообще предлагали сделать наказание намного более суровым, чем провинность, чтобы неповадно было. Каждый из подходов был по-своему рациональным. Поэтому при выборе надо было опираться не только на разум, чтобы уж совсем не потеряться. Нельзя было забывать и о человечности.
- Убрал бы дементоров, сделал бы в Азкабане такие условия, чтобы заключенные не умирали там за год пребывания, дал бы им возможность трудиться на благо общества и осознавать свои ошибки. И время там до тех пор, пока они не осознают.

Да почему бы и нет, можно было поговорить и о конкретной программе действий. Она была, и в любом удобном приближении, вплоть до мельчайших подробностей, начиная с того момента, когда все пойдет так, как должно пойти: без революций, переворотов, нападений и прочей никому не нужной суеты. Но для первого ознакомления Лич все же выбрал менее подробный план, чтобы его монолог не затянулся до утра, как это иногда бывало на встречах единомышленников, там, где принимались все эти судьбоносные решения. Вкратце Арабелла поняла все, в общем, правильно, ну разве что пункт про то, чтобы баллотироваться, пока не занимал мысли Нобби и его планы на ближайшие лет десять. Конечно, руководить всеми процессами официально и легитимно было бы не только приятно, но еще и удобно, но рваться во власть в обход закона не было никакой необходимости, работы и так хватит.
- Принять нечто вроде декларации, для начала. Общего ориентира, в соответствии с которым будет меняться законодательство, и начать менять его. В первую очередь, закон о выборах, и, в соответствии с новым, по равному избирательному праву для всех, провести выборы министра и в Департамент. Дальше продолжать демократизацию законодательства, ну и, конечно, следить за выполнением законов, не буквы, но их духа. Проводить информационную работу. На этой основе налаживать международные контакты. Работы много, Арабелла, и ты права, это надолго. Просто надо начать.
Насчет времени можно было согласиться, а вот насчет правила - нет. Вопрос же о том, сколько времени возможно выгадать без соблюдения этого первого правила, а за ними, наверняка, еще сотни других, оставался открытым.
- Это был Косой переулок. А комендантский час - это не очень-то демократично, да? Я его не признаю.
Он и не собирался позволять кому-нибудь испортить свои идеи. Да и как их можно испортить? Разве можно переубедить человека в чем-то, во что он верил всю жизнь, и не просто верил, а точно знал, что прав. Он сам был своими идеями, или наоборот, это опять метафоры, в которых легко запутаться, но зато они понятны и показательны. Ничто не было способно убедить Лича в том, что должно быть по-другому... Ничто, не считая ментальной магии, во всяком случае, и Маркус Нотт как-то интуитивно нашел единственный возможный способ, чего Нобби не мог ему простить. Зато идеи можно было дополнить,  и почему бы не равноправием для сквибов, дело правильное. Лич прищурился задумчиво и покивал, прикидывая свои силы.
- Да, пожалуй. Я еще не думал об этом. Вопрос требует действительно серьезной проработки, а у меня так мало людей... Почему бы тебе не заняться этим? Разработать программу. Мы бы помогли с юридическими тонкостями, а потом с тем, чтобы проект рассмотрели. А то рассуждать о том, как это важно и нужно, будем до бесконечности.
Заключенный вызывали у Арабеллы куда меньше сочувствия. Это, в общем, было понятно. Скорее всего, она просто не думала о том, что на самом деле происходит в Азкабане. Тема была такая, на которую думать было не принято. А думмать полезно на любую тему, как бы то ни было. Да, люди совершади преступления. И далеко не всегда только ради собственной выгоды. И каждого из них обрекали на долгую и мучительную смерть, потому как из этой тюрьмы ведь мало кто выходил, а те, кто выходили, были сломлены настолько, что говорить, что они исправились там, просто глупо.
- Наказание не должно быть равно преступлению, кто же мне это недавно говорил? Работа для заключенных найдется. Готовить ингредиенты для зелий, отливать котлы, одежду шить. Есть много того, что приходится делать без магии, и с чем они могут справиться. И я не знаю, откуда я взял эту идею! У магглов есть смертная казнь, но правда, лучше уж она, чем то, на что мы обрекаем людей. Неужели то, откуда пришла идея, так важно для того, чтобы решить, правильная она или нет?

- Конечно, я не собираюсь делать все это в одиночку. Я не один, у меня есть команда, небольшая, конечно, но это отличные люди, и мы все готовы много работать.
Вообще это был немного неожиданный подход, мерить качество идеи количеством ее приверженцев. В идеальном мире он, может, и не был лишен здравого смысла, но не там, где даже те, кто верил в нее, боялись сказать об этом вслух, потому что ответ придет не словами и вечером, когда все окна и двери захлопнутся, а люди ослепнут и оглохнут, потому что высовывать нос на улицу запрещено законом.
- Нет. А комендантский час я не признаю не потому что мне просто не хочется.
В какой-то момент, когда увлечешься политикой слишком сильно, "хочется" начинает тесно переплетаться с "надо", так, что иногда уже сложно отличить одно от другого, а потом оно вообще растворяется, и хочешь лишь того, что может привести к победе и осуществить задуманное. Необходимое. Признаешь комендантский час - признаешь правоту властей в их параноидальном желании контролировать каждый шаг своих граждан, тем самым подпишешь им индульгенцию еще на то, чтобы контролировать каждую их мысль. И да, тут Арабелла очень правильно подметила тенденцию, отказывать в принятии закона только из-за репутации.
- Разве смысл принятия правильных законов в репутации того, кто их предлагает?
Да не в этом ли смысл? Не в том, чтобы новые законы предлагали те, кто не согласен со старыми? Долгая речь Арабеллы , последовавшая после, видимо, должна была констатировать, что смысл совсем не в этом. Нобби вздохнул, когда она закончилась, и посмотрел в свою пустую чашку, но ответа на вопрос, почему все ждут от него подвоха, не нашел. Может быть, стоило спросить у Арабеллы так же, прямо и в лоб. Но это тогда начало бы подозрительно напоминать взаимные обвинения. Можно было бы избежать этого хотя бы в больнице.
- Ты говоришь так, как будто я ставлю тебе какие-то условия. В залог успешного воплощения проекта я беру твою душу, - Нобби выдал самую коварную и  дьявольскую гримасу, на которую был способен, но надолго его веселья не хватило. - Не обязательно подписывать контракты кровью, или получать партийные билеты, или даже просто присоединяться. О другом речь.
Арабелла, конечно, точно знала, что он говорит правильно, а что неправильно. Нобби мог бы позавидовать, вот ему бы такую уверенность. Или не надо? Слишком уверенные люди у власти обычно приводили свою линию к тому, что любое мнение, отличное от их собственного, преступно. Сомневаться сложно, но иногда лучше все же сомневаться. Лич кивнул. Он был уверен, что Арабелле есть, что сказать, и что это все равно будет сказано рано или поздно, с его помощью или без нее. Но что толку мусолить тему, если ей пока надо подумать, а ему самому пока нечего сказать на этот счет. Да и тюремный вопрос сейчас развивать было рано. До этой реформы еще долго, очень долго. И общественное мнение точно встретит эту новость не с намного большим энтузиазмом, чем призыв дать магглорожденным равные права. Но что сказать, рано или поздно, общественному мнению придется измениться.
- Ну... вообще-то я не очень силен в зельях. Но теперь начинаю понимать, что это все из-за бракованого котла, а не потому что вместо того, чтобы слушать профессора, я пялился на... не важно, в общем, на кого, но точно не в учебник.

Интерес к тому, что ты делаешь, или даже нет, к тому, чем ты живешь, просто не может не подкупать. Арабелла интересовалась, и Нобби, если бы у него под рукой были нужные бумаги, он наверняка бы моментально начал знакомить с ними случайного случая, напрочь забыв о том, почему такие вещи конфиденциальны. Наверно, поэтому нужных бумаг с собой Нобби не носил, и извлечь их мог только вручную, по-старинке отперев сейф. Поэтому пришлось обходиться словами.
- Конечно. Те проекты, которые уже на рассмотрении -  совместная работа. Если интересно, зайди в Департамент, я дам тебе бумаги, познакомишься. Или, если хочешь, принесу как-нибудь их тебе сюда. Те, которые мы сейчас разрабатываем, я не могу пока освещать. Зато могу показать программные документы и даже прокомментировать, если будет непонятно.
Вот как например она никак не могла понять, что не так в комендантском часе. А Лич например не мог понять, как можно не понять. Нет, он подозревал, конечно, потому что большинство граждан магической Британии, повздыхав, согласились запереться на ночь дома только потому что им сказали, что так надо, не понимая, что надо, но вовсе не им. Можно воотще запретить выходить, кстати, и на улицах станет тихо и спокойно, а выпускать людей только на выборы. Или нет, на выборы не выпускать тоже, это же так опасно, пусть узнают результаты по радио.
- Потому что это неправильно! Потому что нельзя просто взять и запретить людям выходить из дому, как будто это они преступники. Признать комендантский час значит развязать властям руки в нарушении всех демократических свобод. Сегодня люди обязаны сидеть по домам ради собственной безопасности, завтра, ради их же блага, им запретят собираться болше трех и обсуждать действующую власть. Лишь вопрос времени, когда ради общего блага будет нарушено еще и право на жизнь заодно.
Нобби вдруг заметил, что уже не сидит, а вскочил со стула, и что только на стол не залез. Впрочем, он даже, кажется, умудрился не стучать по нему кулаком, как по трибуне. Ну может только разок, и то не специально. Лич виновато развел руками. Он же честно старался вести себя как нормальный, не буйный пациент. Просто иногда немного увлекался.
- Законы признают не потому что их написал кто-то с хорошей репутацией, а потому что они справедливы. Любые другие законы требуют пересмотра.
Он забрал со стола обе чашки и тарелку и понес их к мойке. Наверно, она предназначалась не для посуды, вовсе, а чтобы посетители без палочки мыли руки, но это было не важно, главное, вода была. Мытье посуды много времени не заняло. Достаточно, чтобы дать время справиться с новым вопросом и обернуться к Арабелле уже с улыбкой.
- Нет, - Нобби сделал рукой жест, как будто ставил штамп, а потом помахал в воздухе воображаемым документом - Слишком магглорожденный. Это печальная история, и я не уверен, что должен рассказывать ее.

Обед в министерстве - понятие очень относительное. Почему-то, в отличие от Мунго, там не додумались сделать не то чтобы столовой, но даже самого захудалого буфета. Может быть, чувствовали, что он будет интересовать сотрудников намного больше работы. Добились же лишь того, что ходить обедать министерским приходилось куда-нибудь еще, поэтому время обеда затягивалось и выходило довольно-таки неопределенным. Поэтому подумав немного, можно было решить, что Арабелла может приходить тогда, когда ей удобно. Нобби подумал и решил, когда ей удобно.
- Приходи в полдень. Только предупреди за пару дней, потому что я редко сижу у себя в кабинете, когда нет заседаний. Просто пришли сову, что ты придешь, и я подготовлю все в лучшем виде.
Иногда бывает очень странно понимать, что вещи, которые кажутся тебе очевидными, совсем даже не очевидны для других людей. Нобби был уверен, что абсолютно все видят, как нарушаются в Британии права и свободы людей, просто кто-то не хочет с этим ничего делать: те, кто слишком ленив, недостаточно смел или как раз занимается тем, что нарушает эти права и свободы. Но Арабелла, кажется, не до конца понимала весь масштаб, хотя, вроде бы, только что соглашалась. Нобби запутался.
- Ну хорошо, если тебе будет легче, я скажу "любую из них". В том, чтобы искать путь пойти в гости как-нибудь, лишь бы не огорчить власти своей свободой, кроется что-то очень неправильное. Дело не в том, что я не могу пойти в гости. Дело в том, что у меня отнимают какое-нибудь простое право, может быть, даже то, которое сначала кажется излишним, но ведь это только начало. И все это делается под лозунгом "ради вашего же добра", и делается так, что и ты подхватываешь этот лозунг и повторяешь его мне. Просто подумай, как далеко может завести это добро. И как надолго, ведь нет ничего более постоянного, чем временное.
И в то, что она не видела разницу между нарушением закона преступниками и его нарушением теми, кто эти законы создает, он тоже не верил. Конечно, неприятно попасть на личностей, которые решили воспользоваться поздним часом и пустотой улиц для того, чтобы потренироваться в темной магии. Но вручить собственную свободу на хранение государству, лишь бы чего не случилось - это в сто раз хуже.
Арабелла размышляла о жизни так, как будто знала ее вдоль и поперек. Она, конечно, неглупые говорила вещи про эту жизнь, те, которые приходилось признать, хочешь-не хочешь, но своими же рассуждениями дала ответ на свой же вопрос.
- Ну значит, ты теперь точно должна понять, что я не могу признать комендантский час просто потому что он несправедлив.
Нобби отключил вожу и отнес посуду на стойку, из-за которой и появился штрудель. Он чувствовал в голосе собеседницы неодобрение, но что он мог сказать? Ему совсем не хотелось говорить, что не ей осуждать Люси за то, что та выбрала жизнь, к которой с детства привыкла, вместо рая в шалаше, который мог вполне оказаться далеко не раем. Да и никому осуждать не стоило. Она просто сделала свой выбор. Всем так или иначе приходится делать выбор. Как там? Жизнь такая. Лич вытер руки о больничный халат и обернулся, чтобы ответить.
- Зато если мы сейчас сделаем все правильно, лет через пятьдесят такие шекспировские драмы станут анахронизмом. Представь, уже твои внуки мне не поверят, если я все-таки расскажу им эту историю. А зелья, ты права, лучше оставить профессионалам.