- Что про... - только и не успел воскликнуть волшебник, как тут же упал на пол, скрутившись от боли. Невыносимой, пронизывающей каждую клетку его тела, настолько сильную, что с ходу вообще позабылось, где он находится, который сейчас час и о каких родственниках вообще идет речь. Вернее, разве что последнее и вспомнилось, стоило только сквозь боль и собственные стоны расслышать их упоминание незнакомым садистом. Возможно, только из-за этого он не отключился сразу, предприняв попытку не терять контроль над собой. Просто кричал, просто извивался, просто точно знал, что это самое болезненное и мучительное, что когда-либо случалось в его жизни. Хуже, чем издевки слизеринцев. Хуже, чем поражения на дуэли. Хуже, чем перелом бедра при падении с метлы. Хуже, чем отказ пойти с ним на бал от девушки, в которую он был влюблен все семь лет. Хуже, чем понимание, что ему никогда не дано будет сделать и половины из того, на что способны чистокровные и более магически-приобщенные волшебники. Все оно меркло и блекло по сравнению с теми страданиями, что мужчина испытывал сейчас. И, главное: за что?
   -... ничего... не... пони..пони.. маю... - сквозь стоны он пытался выдать хоть что-то. Что-то, на что был способен разум,  ошеломлённый болью, а оттого не слишком годный для концентрации на чем-либо и размышлениях все о том же, - за что... нет! - он перекатился на другой бок, все от той же боли, продолжая извиваться. - Ничего, они... они ни... ничего не знают.
    Корчась в страданиях, Грей не смог толком рассмотреть обидчика. Сквозь дымку от невыносимой боли и пульсирующие вены на висках, ему лишь показалось, что лицо незнакомца чем-то закрыто, в то время как голос звучал совершенно неестественно. Это походило на радио или что-то из этой серии - несчастный точно помнил это, поскольку не брезговал пользоваться изобретениями маггловского мира.
    Около двух минут. Около двух минут он терпел. Даже как-то и забыл сразу, что можно, нужно говорить, ибо боль пришла так резко и бессмысленно, что, казалось, это не то, что он способен был остановить. С криками, неразборчивыми мольбами, совершенно не контролируя свои эмоции и собственное тело - то лишь извивалось, кривилось, дергалось. Не та боль, к которой можно привыкнуть. И пока терпел ее, не сразу поняв, чего от него хотят, в голове прокутилось множество вопросов и невероятная обида, жалось к самому себе. Ведь, по сути, он не заслужил. В чем заключалась его вина?

     Чарльз никогда ничем не выделялся. Ни умом, ни талантами, ни богатствами. А между, очень хотелось быть лучше, чем он являлся на самом деле. Но не давали. Что у магглов, что в волшебников, финансы и статус решали все. По крайней мере, так ему думалось. Ведь именно этого не хватало Чарльзу, ведь именно этим он мог объяснять свои неудачи. Ведь важно-то что? Человек Грей неплохой, весьма старательный и покладистый, по крайней мере на работе, не заметен. Желание же выбиться, между тем, получить и иметь больше, с каждым с днем все усиливалось, по мере того, как становилась очевидной невозможность подобного "простого приобретения". Стоит ли говорить о том, что однажды случайно услышанная речь некоего Нобби Лича, такого же, как и сам Чарльз Грей, стала для него тем самым лучом надежды, шансом, возможностью. Сам Чарльз никогда не пошел бы с громкими словами крушить систему, но уверовать в того, кто был готов сделать это - вот то, что Грей смог позволить себе. Не беря первых ролей стремиться к тому, чтобы ему подобные, и конечно же он сам, смогли эти самые роли получить. Ведь согласитесь, очень хорошо звучит, привлекательно, пускай и веет коммунизмом: древние семьи обеспечивают бедных и, особенно, не чистокровных волшебников, дают им льготы на рабочих местах и в карьере, приближают образ жизни волшебников в маггловскому, чтобы те могли проще интегрироваться и адаптироваться в новый для них мир. Согласитесь, что это именно то, чего может и должен хотеть среднестатистический волшебник, обделенные многим в детстве. Понимаете? Эдакое подобие мира, где править и решать будет большинство, а не меньшинство, который перестроится и станет лучше. По крайней мере, Чарльз понимал слова и призывы мистера Лича именно так. Потому и ходил на все его выступления, слушал всего речи, присутствовал на митинге (правда, безумно испугался, когда там началась суматоха, и сбежал одним из первых, ну так ведь не умирать же от непонятно чего, как тогда жизнь изменить, если ты умер? Не преступное желание, а простой инстинкт самосохранения). Поэтому же, обозлившись и почувствовав некоторый кураж, пошел с недобрыми намерениями на редакцию Пророка. Их много, их рать, вместе ничего не страшно. 
   При этом волшебник, само собой, не задумывался о том, что в чужой монастырь со своими правилами не лезут. Не задумывался о том, что многие из его затрат на обучение в Хогвартсе и жизнь в целом покрывались за счет фондов, спонсируемых чистокровными семьями, которые он так недолюбливал. О том, что занимает столь низкий пост в Министерстве только потому, что не способен на большее, тоже старался забыть, ровно как и о том, что ему не запретили работать в таковом, несмотря на чистоту крови. И вообще, на деле, не слишком обращали внимание на это: какая разница, что в крови у канцелярского сотрудника? Раз он здесь, то, в любом случае, обделен связями и талантами. Само собой не думал о том, что именно вес эти аристократы являются носителями магии, что они создали этот мир, что оберегают его традиции и скрывают от магглов не просто так; что смысл от магического мира пропадет как таковой, если активно интегрировать его с маггловским. Нет, все это - не то, о чем бы Чарльз Грей хотел задумываться. Понимание указанного могло заставить его осознать собственную незначимость, ограниченность, забрало бы повод винить кого-то другого, когда на деле виноват лишь он сам. Ведь и оставаться среди волшебников, если ему они так не нравятся, и вернуться в более светлый, справедливый и менее коррумпированный мир магглов его никто не заставлял. Только вот от чего-то Чарльз решил, что здесь лучше. Не от того ли, что именно неприятие многих составляющих магглвоского мировоззрения и быта способствовало этому? Нобби Лич не говорил об этом, а если бы говорил, то потерял бы Грея как последователя; волшебник желал слышать то, что выдавал мужчина, просто веря и хотя, чтобы было так, как в его словах. Поэтому и познакомился со многими такими же магглорожденными и полукровками. Поэтому и поддержал создание подпольной революционной газетенки, распространяя ее по рукам и веря, что оно поможет и другим людям понять, что миру необходимы реформы. Только вот поэтому...

... сейчас валялся на полу, страдая. Не просто ни за что, в его понимании, не просто один, что еще куда бы еще ни шло. Неизвестный в чем-то подозревал его родных, и одна мысль о том, что хоть кто-то из них, невинных, столь же простых, как и он сам, подвергнется подобным мучениям, заставляла глаза активнее слезиться, рыдая сквозь собственные крики не только лишь от боли физической, но и моральной. Несправедливо. Они не заслужили. Он не заслужил. Они же даже не волшебники, они же даже не знают, они же ничего не знают, они...
      -... молю вас, по... пожалуйста... хватит, остановите... это, - голос сошел на вопль, но уже к третьему слогу сел, ибо сил на поддержание такового не было. Ни сил, ни возможности, ни желания. Желание вообще всего одно: это должно прекратиться. Больше мужчина не выдержит. - Я все расскажу... что знаю. Все.... молю.
[NIC]Charles Grey[/NIC]
[STA]Мечтатель[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/e0LKB.jpg[/AVA]
[SGN]Да разве есть что-то плохое в мечтах?[/SGN]

   Чарльз правда рассчитывал на то, что стоит ему заикнуться о сотрудничестве, как его мучения прекратятся – он ведь сказал то, чего от него и ждали. Только вот на деле его оправдания не ожидались, и еще целую вечность пришлось страдать и глотать тяжелые комья собственного бессилия, изгибаясь от боли. По крайней мере, ему так показалось. Спустя минуту или две, - сколько точно прошло парень не знал, ведь для него каждая секунда тянулась невероятно долго, - он даже вскользь подумал, что нападающий садист и вовсе не собирается останавливаться, пустив слова на ветер и теперь желая замучить сначала его, а затем и семью, и эта мысль делала боль как физическую, так и моральную, еще сильнее, заставляя волшебника буквально взвыть. Он никогда не ожидал, что это может быть настолько мучительно, настолько невыносимо, настолько ужасно. Никогда не думал, что, случись с ним подобное (а ведь оно само по себе казалось невозможным), он так быстро сломается, не продержавшись и получаса. В теории оно все вообще звучало не так страшно и даже геройски. На деле же ничего героического и даже наоборот – Грей чувствовал, что готов рассказать все, каких бы угрызений совести оно ему не стоило. Не столько из-за себя, сколько из-за других, невиноватых.
   Но затем пытка и в самом деле прекратилась, во что даже как-то поверилось не сразу – тело рефлекторно продолжало потряхиваться, устав от боли, а мысли все еще оставались спутанными. Теперь ему в самом деле было тяжело думать, и уж тем более пытаться оказать сопротивление. По большей части волшебник понимал, что он и не сможет, ему это не поможет, оно не принесет скорой смерти и не спасет его семью. Наверное, говорить – единственный вариант. Незнакомый садист ведь не знает всего, потому парень может и умолчать.
     А потом он снова подхватывается и отбрасывается куда-то. Довольно мягко в сравнении с полом телу, это ведь кресло, однако из-за резкости и еще не до конца прошедшей боли во всем теле даже это вышло крайне грубо и «твердо».
- Хорошо, я понял, все скажу, все, что знаю, не надо только больше, не надо, - он смотрит на фигуру незнакомца, на палочку в его в руках, и чувствует непреодолимый ужас. В сознании уже рисуется картинка того, как тетя Роза и крестная Лидия корчатся также, как и он сам совсем недавно, от боли, и от этого его и без того беспокойное сердце и дыхание сбиваются еще больше. Мужчина буквально замирает, впившись испуганным взглядом в безжизненную маску своего обидчика. – Спенсер Александр. Он тор-торговец, главный ре-редактор газеты и ее владелец уже почти целый г-год, - сглотнул, немного заикается, от страха даже руки немеют, Грей не чувствует их до конца. – Живет у закрывшейся недавно пекарни, ему сорок два года. Жив-живет один, - здесь Чарльза буквально передергивает. Он словно бы чувствует, что его сознание незнакомцу видно насквозь, словно бы тот знает – Грей врет, в доказательство чего палочка садиста немного дернулась, словно бы тот собирается возобновить пытки или призвать сюда родственников мужчины.
  «Нет, они не могут пострадать, я… не могу. Нет… Прости, Александр, я не хотел ввязывать это твою семью, говорить, но у меня нет выбора.. моя собственная семья…» - волшебник резко ежится, пятится, оживляется, словно бы опомнившись.
-… нет, не так! Я вспомнил, подождите, – сбивчиво затараторил, чувствуя, как садится голос, как не хочется это произносить, как разрывает стыд, но не отпускает страх. Простит ли его когда-то Спенсер? Нельзя думать об этом, может быть незнакомец вовсе не планирует убивать семью этого хорошего человека, она ведь наверняка его не интересует. Совесть и сознание цеплялись за эту надежду.  – У него есть жена. Кажется, Анна. Я точно не помню, но жена есть точно совершенно! И… - на глаза наворачиваются слезы, говорит против воли, через себя, сквозь комья и сожаления, - … сын, ему еще нет и девяти. Они все из семей магглов, бабушка Александра была волшебницей, и предки тоже, некоторые.
[NIC]Charles Grey[/NIC]
[STA]Мечтатель[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/e0LKB.jpg[/AVA]
[SGN]Да разве есть что-то плохое в мечтах?[/SGN]