1. Участники: Tom Riddle, Stefan Lunga
2. Дата и место действия: май 1946. Северная Албания, Шкодер, леса восточнее села Boga
3. Описание: Знакомство
Отредактировано Stefan Lunga (2016-06-18 16:55:23)
Sede Vacante |
Нам нужен мир - Walburga Black |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Sede Vacante » Сыгранные эпизоды » Нет ничего менее случайного, чем случайные встречи
1. Участники: Tom Riddle, Stefan Lunga
2. Дата и место действия: май 1946. Северная Албания, Шкодер, леса восточнее села Boga
3. Описание: Знакомство
Отредактировано Stefan Lunga (2016-06-18 16:55:23)
Это была первая поездка Тома в Восточную Европу. Исключительно деловая, на самом деле, а от того недолгая, без обилия возможностей распоряжаться временем так, как ему бы заблагорассудилось. И тем не менее, Реддл был бы не собой, не сумей он воспользоваться ситуацией с пользой. Иначе смысл от нахождения в Европе? Для себя Том уяснил две важные вещи: более лояльное отношение европейцев к темной магии, особенно в связи с послевоенной разрухой, и отсутствие у себя необходимых языковых знаний, что в том числе мешало выполнять поставленные задачи столь же быстро и четко, как он мог бы при наличии таковых. Искать же среди местных гида - право слово, задача не столь важная, ровно как и времени недостаточно много, чтобы задаваться лишними в данном случае делами. По окончании поездки Реддл придет к мысли о том, что в этом смысле может быть полезна легилименция, и уже в следующий раз использует это знание обязательно. Но это потом. Сейчас он находился на своей волне поиска, одновременно с этим держа в памяти признание Серой Дамы о том, что диадема Рейвенкло хранится где-то на албанских землях. В этот раз Том, разумеется, не планировал ее искать: слишком долгое, неблагодарное и рассеянное дело, но почву все же по возможности был намерен подкопать.
Территориальное соотношение маггловского и магического послевоенного миров делало пограничные зоны и глубинки наиболее привлекательными для поиска и скупки интересных артефактов. Местные министерства еще не в состоянии полностью вернуть себе контроль над магической деятельностью, что способствовало развитию теневого рынка артефактов, созданию таковых собственными руками и прочему криминалу. В крупных городах оно традиционно приносило больше денег и требовало лишних вложений, в то время как в местечках небольших, дальних, Мерлином забытых и торг уместен, и отношение к волшебникам не столь лояльное, а это значит двойное сбивание цен. Ради этого, что ни говори, можно и дорогу, и нахождение среди мерзких магглов перетерпеть. С учетом же обменной стоимости галлеонов - и подавно, юго-восточные европейские глубинки созданы для того, чтобы закупаться в них магическими побрякушками, которые в Британии будут проданы Борджином втридорога. С земель черногорских Реддл отправился на юг, в итоге оказавшись в Шкодре (Шкодер). Небольшой городок, но, тем не менее, весьма привлекательный для того, чтобы здесь стекались торговцы, воры и нечисть со всего региона, чему способствовали и холмы, и леса, и близость Средиземного моря, и Скадарское озеро, в котором традиционно водилось множество волшебной живности. Здесь Том планировал раздобыть в первую очередь информацию о некоторых интересующих его безделушкам для лавки, во-вторых, касательно все тех же легенд о диадеме. Если под руку подвернётся нечто любопытное - можно и прикупить. На этом все.
Когда волшебник добрался до городишка, он не обвешивал себя защитными амулетами, травами или чесноком, дабы в теории отогнать от себя нечисть. Единственные, кто бы действительно смогли нанести Реддлу урон - оборотни, однако они не относились к тем существам, что так просто разгуливают в ночи среди людей. Они, как правило, вообще не разгуливают, и тем более не среди людей. Да и не полнолуние сегодня вовсе, если уж на то пошло. С остальным Наследник справится: парень как всегда уверен в себе, на крайний случай имея в наличии прикупленные недавно артефакты и несколько маленьких пузырьков с зельями в кармане.
Обменявшись несколькими фразами с одним из волшебников, который ввел иностранца в курс дела (где и кого можно найти, кто и чем приторговывает, как оно здесь принято и прочее), Том отправился по указанному адресу вдоль довольно темных улочек. Поскольку население было смешенным, и волшебники в целом жили совместно с магглами, использовать волшебную палочку в качестве источника света было весьма опрометчиво, от чего пришлось прибегнуть к старому фонарю, заколдованному на негаснущий свет. Блекло, тускло, но видно ровно то, что и должно быть видным: дорога, камни, дома и, если поднять руку с фонарем, то и названия.
Переходя одну из старых улиц, на переходе которой даже затерялся единственный реально функционирующий фонарь, Реддл что-то почувствовал. Неосязаемое, неуловимое, неточное, но из той самой сферы, что близка ему с самого рождения. Столь остро и тонко он улавливал лишь две вещи: темную магию в любом своем прекрасном проявлении и любовь. Первое составляло фактически одно целое с волшебником, в то время как второе категорически отторгалось и в некотором смысле причиняло боль, будучи неспособным распознаваться его порванной и с самого начала безразличной к столь светлым проявлениям душой. Поэтому, оказавшись на другой стороне, Том остановился и с легким прищуром осмотрелся, всматриваясь в темноту в первую очередь за ближайшим поворотом. Ночным зрением он, конечно же, не обладал, но именно там удалось разглядеть фигуру человека. Издалека это было похоже на одного из тех почти типовых черно-торговцев, с которыми уже имел дело в других регионах, потому от части "ощущение чего-то темного" нашло в этом свой отзыв. Впрочем, делать каких бы то ни было выводов Том не торопился, ровно как и обходить потенциально недружелюбную фигуру тоже, двинувшись ровно в сторону того поворота, где удалось разглядеть очертания человека в черном (Реддл и сам был в черном, потому справедливо, чтоб его). Он просто проходит мимо. Просто. Ночью. Мимо.
Ночь была из тех, какие Стефан любил: беззвездная, темная, умеренно ветреная – достаточно, чтобы скрадывать в шелесте листвы как шаги потенциальной добычи, так и ее возможный предсмертный вскрик. Кролок, вампир из его клана, занимавшийся продажей артефакта в этой деревне, ушел на охоту с закатом. Это было оговоренное заранее путешествие: Кролок предпочитал питаться крупным лесным зверьем, водившимся южнее, и раз в неделю покидал клан на сутки. Теперь Стефан прогуливался по границе маггло-магического поселения, созерцая собственные угодья. Этот лес и горы с десятком примыкающих деревень были его территорией, где за последние годы он узнал каждую тропу, каждый тайный спуск и каждый каменистый склон, не поросший непроходимым бурьяном.
Старое кладбище, где спали под могильными плитами вампиры, стояло в стороне от деревни, отделенное густым пролеском. Несмотря на старания деревенского старосты облагородить местность, до кладбища у него никак не доходили руки - и могилы стояли в запустении с покосившимися крестами и редкими заржавелыми оградами. Птиц, равно как и другого зверья, на этом кладбище давно не водилось – живые всегда бегут прочь от живых мертвецов. С той стороны Стефан и пришел.
Местные жители с наступлением темноты всегда были осторожны; многие прятали в карманах чеснок – так носят в деревнях амулеты и обереги. Суеверность – слухи, домыслы, а в случае волшебников и фактическое знание - была вполне оправданна: эту дрянь вампиры не любили, их чуткий нюх не переносил чесночный запах; похожим образом действует на человека перцовый газ. Но в голодный месяц выбирать не приходилось - даже нашпигованный зловонной тухлятиной ужин лучше, чем ничего, особенно если жертва не успеет начать размахивать омерзительной луковицей.
Привязанности к местным он не испытывал, но изничтожал стадо как умная лиса, которая ворует кур с известной периодичностью, достаточной для того, чтобы разозленные хозяева не начали охоту. Охоты на вампиров Стефан Лунга не боялся – один раз он уже пережил это в середине XVIII века, будучи еще только новообращенной темномагической тварью, пробующей силы и возможности во всем их возможном объеме, – но покидать эти угодья без хорошего плана на дальнейшее существование не торопился. Война закончилась, закончились и солдаты. Скрывающихся в лесах партизан и мародеров клан доел зимой, теперь остались калеки, одинокие вдовы, больные младенцы и тяжело раненые, чья «случайная» смерть не вызовет слишком уж больших подозрений. Словом, окрестные деревни еще могли успешно плодоносить ближайшие несколько лет.
Постороннего Лунга почувствовал заранее. Запах деревенских, пропахших размеренной сельской жизнью и трудовым потом, или местных волшебников, собирающихся по вечерам в единственной магической таверне, был ему хорошо знаком. Нет, этот молодой человек был чужаком, и то, как он рассматривал названия на указателях, только подтверждало его догадку. Свет фонарей – единственного рабочего в этой деревне (год назад напротив него еще работал госпиталь) и того, который молодой человек нес в руках, - слился в одно целое. Из тьмы тьму виднее. Лунгу всегда забавляло, как люди торопятся выйти на свет в ночной мгле – и немедленно становятся идеальной мишенью, лишенной каких-либо преимуществ. Ужин дал себя рассмотреть и пошел дальше, уверенным шагом направляясь на тарелку. Мальчику что-то нужно? Некоторая еда может оказаться не только вкусной, но и полезной финансово. С убийством вампир решил повременить, сделав вывод, что двойная выгода намного лучше поспешного завтрака в кустах. В карманах у него было два простеньких амулета (по крайней мере, эти побрякушки Стефан снял со своей вчерашней жертвы), и ему было, что предложить для начала переговоров. Беспечность парня может сыграть ему на руку.
- Дальше начинается лес, - сказал Стефан, когда незнакомец поравнялся с ним. До этого момента он стоял на одном месте неподвижно, давая себя увидеть. Пульсация живой крови ощущалась совсем близко – Лунга, хоть и ел вчера, чувствовал ее сладковатый дурманящий запах. Оторвать голову – и выпить залпом, под последние удары сердца. Приятная определенность происходящего не делала его голос ни вкрадчивым, ни зловещим; вампир вполне был готов сойти за перекупщика или мародера. - И лучше погасить фонарь – ночью свет привлекает, а не отпугивает… если, конечно, ты не хочешь что-то продать. Или купить.
Лунга сделал шаг назад, приглашая незнакомца последовать за собой от дороги.
Отредактировано Stefan Lunga (2016-06-20 18:02:11)
Dead Space 3 – Silent night, deadly night[audio]http://pleer.com/tracks/5635979jJ2F[/audio]
Хорошо быть иностранцем. Если ты иностранец, то всегда можешь притвориться умным или глупым; сказать, что заблудился или не понимаешь; сетовать на собственное незнание местных традиций; откровенно говоря, строить из себя того, кем на самом деле не являешься, или скрывать то, о чем остальным знать не полезно - никто и слова не скажет. Достаток, положение, биография, имя, характер - все лишь в твоих руках. Хотя самое здоровское, это, конечно, возможность казаться полным идиотом, дубом, деревяшкой, бесконечно простым и глупым британским источником энного кол-ва финансов и допуска в Англию. Особенно оно тем хорошо, что на деле Том во-первых не идиот, во-вторых идиотами становятся остальные, пытаясь воспользоваться заморской простофилей, и, в-третьих, многие вещи в самом деле Реддлу были пока неизвестны. А глупеньким, как водится, спрашивать, уточнять и делать странные поступки очень даже свойственно - чего требовать с тугодума? Лорд разве что не перегибал палку, пользуясь данной туристической особенностью в исключительно необходимой пропорции.
К примеру, как сейчас. Когда волшебник поравнялся с незнакомой фигурой, то, само собой, остановился, стоило услышать голос, обращающийся к нему. О, глупый, глупый иностранец; любопытный, безрассудный, без инстинкта самосохранения, верящий в то, что тут, посередь ночи, в лояльной ко всему темному Восточной Европе ему мало что угрожает, а каждый прохожий не желает зла, даже если и не приветлив.
- Простите? - он так и замер на месте с фонарем, убрав одну руку совсем под мантию. На самом деле, Том понимал не все слова, хотя и уловил общий смысл. Соотношение идиота-притворного и иностранца настоящего. - Sir, ночью надо видеть. Людям - со светом, - пояснил он максимально разборчиво, всматриваясь в фигуру незнакомца. Тот наконец зашевелился, теперь не был похож на статую. Впрочем, бледность лица читалась даже сквозь плохое освещение и темноту. Том и сам был традиционно бледен, как оно и бывает среди аристократов, однако в сравнение с неизвестным не шел. Учел, запомнил, обратил внимание, дальше. - Вы сказали "купить"? - чуть ниже отпустил фонарь, окинув темную фигуру с ног до головы эдаким оценивающим взглядом. Максимально рассеянным и любопытным, чтобы выглядело оно именно так. Школьные годы научили подобному уж очень хорошо, особенно при общении с профессорским составом. И, особенно, Дамблдором. - Если вы говорить мне, что можете продать, я подумать, идти ли с вами. И куда идти, sir? Вы не сказать, куда уходить от дороги - я там ничего не знать, и не видеть.
О некоторых особенностях местной нечисти, криминала и гостеприимства волшебнику успели донести не одни уста, потому он держал это в голове, не стремясь выглядеть как бесстрашный русский, а скорее как не совсем умный, но немного подозрительный британец. Коим, к слову, в некотором роде и являлся.
Отредактировано Tom Riddle (2016-06-22 00:08:28)
«Знать и видеть тебе не обязательно», - подумал Стефан. Диагноз напрашивался сам собой: идиот. Рассеянный идиот с английским акцентом… для полноты картины не хватало чеснока – идиоты обычно обвешаны амулетами. Наивные дураки - люди всегда предусмотрительные, они идут по жизни, предохраняясь от всевозможных мелочей, чего не скажешь о самонадеянных болванах. Но на болвана этот утренний пудинг пока не тянул. Лунге стало забавно: уж не потерял ли мальчик чеснок где-то по дороге? Или он запасся волшебным трилистником от вампирского сглаза?
Англичан Стефан Лунга не любил. Особых причин для этого не было, в своей жизни он видел лишь несколько человек с островов королевы Виктории, и это знакомство не было неприятным. Но их консервативность, стремление сохранить старые традиции, вызвало у Лунги искреннюю брезгливость: так относятся к людям, которые собирают в своем доме подержанный хлам и с гордостью хвастаются об этом соседям. Антиквариат имел историческую и культурную ценность, а вот моральные устои – их, пожалуй, он не рискнул бы оценивать без сарказма или иронии. Вот и юнец, стоящий напротив, держится за свой фонарь – в последней надежде, что тот ему пригодится.
Не хочет идти – и не нужно. Стефан осмотрел своего собеседника почти с нежностью, примериваясь, с какой стороны кусать будет вкуснее. Мантия. Значит – волшебник. Рука в кармане – значит, скорее всего держится за свою палочку. С волшебниками Лунга дело имел, а потому прекрасно знал, что если податься в сторону и разом оторвать англичанину руку – вытащить оружие тот не успеет, а если и рискнет использовать заклинание через мантию, то промахнется или пропалит себе штаны. Одна из его жертв и вовсе осталась без половины туловища по собственной глупости, неудачно применив какую-то взрывающую магию из кармана. Снова пить хлещущую кровь с привкусом паленого мяса, выплевывая инородные примеси органов, – увольте, будем надеяться, что этот не настолько радикален в самозащите. Резюме осмотра: шея с левой стороны и плечо достаточно аппетитны. О плече можно было только догадываться по запаху, но в целом мальчик определенно соответствовал вкусовым запросам.
Указывать на отсутствие чеснока и предупредить про опасности лесов, используя это оправдание для продажи своего барахла Стефан не собирался. Вампиру продавать побрякушки от вампиров – самоуничижительный моветон, уж лучше сразу оторвать голову. А заодно и проверить карманы мальчишки. План был хорош, и отказываться от него не было ни единой причины.
- Идем, идем… я тебе покажу, - проговорил он в ответ, скорее чтобы не возникло паузы в диалоге. Его слова, сказанные спокойным мягким тоном, сейчас не имели смысла: вампир внимательно смотрел в глаза человека, готовясь напасть тотчас же, если тот дернется. - Ценные вещи, дорого – но такое встретишь только раз.
Смерть и в самом деле встретишь только раз. Лунга нажал на глаз под рубашкой, активируя артефакт, помогающий ему читать мысли. В чужой голове его интересовало пока только одно: что у его собеседника есть сейчас при себе из артефактов.
Отредактировано Stefan Lunga (2016-06-24 23:52:28)
Вы когда-нибудь рисковали своей жизнью просто потому, что являетесь тихо помешенным психопатом? Если так, то наверняка поймете это неповторимое ощущение, ради которого не то чтобы умирать охота, но какую-то конечность или часть зарплаты отдать можно вполне себе. Если же нет, то понять мотивации и принципы, к которым порой прибегал Том, будет гораздо сложнее, а может и вообще "ни в какую", как г-ся. То ли Том абсолютно лишен инстинкта самосохранения, то ли настолько уверен в себе, то ли реально думает, что угроз никаких нет, то ли пытается добиться какой-то своей, ему лишь понятной цели, однако факт оставался фактом - за пределами Великобритании волшебник не стремился избегать очень многих вещей, которые в родном Лондоне его не слишком-то прельщали. Может быть, дело в законодательстве; может быть, дело в знакомых лицах; может быть дело в традициях, устоях и отношению английских волшебников к авантюрам, чего здесь, разумеется, в воздухе не водилось - тотальное безразличие, толерантность, бедность и некоторое смирение, навязанное частыми войнами и своеобразным бытом. Возможно, та самая идеальная атмосфера, чтобы наработать странный опыт, который, тем не менее, способен во-первых оказаться полезным в будущем, а во-вторых еще больше закалить, что само по себе ведет к силе и величию. Такой вариант, к слову, более других походил на правду.
Да, возможно, Том действительно поступал неправильно. Да, возможно, имелся смысл поубавить самоуверенность в незнакомой ситуацией, серьезнее отнестись к собственной безопасности. Да, определенно, в этом была не одна капля смысла. С одной лишь поправкой: он был Томом Реддлом. Обладая некоторыми способностями, которые от части перекрывали или повторяли действие ряда многих слабых артефактов, волшебник полагался в первую очередь на себя. Предмет можно сломать, а то, что влито в кровь - нет. Если он вдруг встретится с серьезной преградой, право слово, безделушки ничуть не помогут, в то время как абсолютной защиты не существовало - иначе бы Наследник о ней уже знал и, вне всяких сомнений, обладал бы таковой.
Слова незнакомца не имели смысла. По крайней мере, после сказанного криво-косо Реддлом. Даже посредственно владеющий языком Том это прекрасно понимал. Значит, что-то еще. За словами скрывалось что-то еще, какая-то иная цель. Удивительное умозаключение в подобное время суток в подобном месте, не находите? Впрочем, неизвестный сам выдал себя. Глаза. Как зря он решил, что ему непременно нужно смотреть Тому в глаза для того, чтобы добиться поставленной цели (добиться желаемого эффекта?) и, так или иначе, держать его под контролем\в зоне доступа. Зря незнакомец так стремился смотреть в глаза Тому. Просто зря. Ибо глаза - любимое "лакомство" Реддла. Да, и его тоже. С тех самых пор, как посредством "глаз" Дамблдор попробовал залезть в его разум. О, глаза, какие полезные зеркала души. Была ли таковая у Тома? А у незнакомца? Интересно, любопытный потенциал.
- Только раз? - непонятливый англичанин отзывается слегка обеспокоенно, чуть вздергивает брови. На деле же - формальность. На деле же - Том сейчас увлечен другим, вовсе не разговором. Он почувствовал, как к его мыслям и сознанию потянулись чужие лапы. О, право слово, Реддл мог не заметить многого, но только не подобное. Ментальная магия, покушение на собственный разум или проникновение в чужое - подобно воде для рыбы, в то время как Темные Искусства - воздух. Одна из тех самых "особенных способностей", что делала использование артефактов ненужными. Ничто, кроме себя, не убережет от физических увечий, зато только сам способен использовать потенциальные увечья ментальные. - Дорого, sir, - палочка сжата в руке под мантией, потому прибегнуть к окклюменции проще вдвойне. Незнакомец открыл свои глаза, установив между их взглядами контакт, и к своему удовольствию Реддл использовал это как "приглашение сходить в гости". Прочно ухватил то, что пыталось проникнуть в его сознание, буквально мертвой хваткой за шкирку. "Окклюменция". Кончено, Наследник мог выжидать, быть деликатнее, сделать игру более долгой. Но, увы, не был в этом заинтересован. Не видел достаточной выгоды, поощрения или смысла. Он подтолкнет обе стороны, и тогда действительно произойдет что-то, а не мягкий уход в сторону от планов незнакомца. Что-то подсказывало, что действовать нужно куда более резко, не стесняясь навредить сознанию, не стремясь подстроиться. Не деликатно. С ходу так, чтобы стало понятно - мощно. Теперь связь разорвать не получится, незваному гостю придется крутиться в отведённой Томом сфере до тех пор, пока он сам его не опустит.
"Легилименция". Неизвестный думал, что глаза Реддла ему помогут, будут воротами. Что же, так и получилось: только вот ворота открылись не те, а потому, сделав шаг в разум волшебника, первый в итоге вернулся к своему собственному дому, не в состоянии закрыть защелку - Том не отпускает его, плотно держит разум, отвлекая таким образом от физических действий.
"Ничего твоего там нет. Тебя сюда не звали", - он смотрит в глаза, но видит перед собой не ту картину, что и все. Незнакомец тоже самое мог сказать и о себе, верно? Что словно бы несся куда-то, находясь теперь на другом уровне, вне физики. - "Что же ты желаешь узнать?" - Реддл, не отпуская ментальной хватки, уводит чужое сознание вон, отыскивая в нем ответы на заданный вопрос. Уводит и замирает: ему удается почувствовать то, что он ранее никогда не чувствовал.
Тома буквально захватывает аппетит, нездоровый, неестественный; он слышит в своих ушах пульсацию, похожую то ли на сердечный ритм, то ли на последовательное течение воды в притоках; он улавливает запах, который ранее никогда не был в состоянии уловить, но по косвенному опыту прошлого догадывается - это запах крови. Сам он естественно, никогда не пил чужую кровь, не купался в ней, углубленно не изучал. Однако ему приходилось убивать. И животных, и людей. Приходилось улавливать этот холодный аромат и, случайности и любопытства ради, солоновато-железный привкус. Никаких сомнений: перед ним вампир, желающий отужинать Наследником Салазара Слизерина.
На самом деле, стоило бы испугаться, сразу же аппарировать, не дав себя схватить, выкинуть фонарь и закидать упыря содержимым карманов, если уж на то пошло. Но Реддл не хотел. Реддл наслаждался: он никогда не мог представить, никогда не мог почувствовать столь животный аппетит и желание по отношению к своей крови, никогда не смог бы прочувствовать ее вкус, отпустить сознание незнакомца сейчас. Он слишком любил свою кровь, слишком любил свою исключительность, слишком любил острые углы, слишком любил действовать своеобразными методами, чтобы так просто уйти. Не может упустить, не позволяет упустить.
One more word and you won't survive
And I'm not scared
Of your stolen power
I see right through you any hour
Взгляд неотрывен, незримая хватка не позволяет отвлечься от глаз Тома. Между тем, на лице волшебника проскальзывает полу-улыбка. Не испуг, не страх, не ужас, не мурашки, не агрессия, свойственная жертвам. Упоение, восторг, интрига, решительность. Означало ли это безумие Тома? Означало ли это ненормальность? Означало ли, что ему нравится чувствовать пульсацию собственной крови в венах, ее аромат, ее ритм? Реддл ощутил спектр животных эмоций, не отпускал его, и теперь находился на общей волне с темно магическим не-живым.
- Вы правы - ценная вещь лишь раз. Я оценил, - голос, что до этого звучал так растерянно, так по-туристически, сейчас стал ниже, пропуская легкий налет своеобразного восторга. Холодные, мертвые глаза Тома, и не менее холодные, в прямом смысле слова мертвые глаза вампира. Лишь какие-ненормальные огоньки оживили их по обе стороны. Общее животное желание, только касательно совершенно разных вещей (не считая того, что в обоих случаясь сводившихся к Тому). - Я не предлагать свою шея и не рекомендовать трогать рука. У меня есть свет больше, чем вы думаете. Вы давать мне больше, чем отнимать руку, а я больше, чем просто убивать вас, - странное, кончено, предложение. Однако ментальную хватку Том по-прежнему не ослабил, в свою очередь обустроив "лапы вампира" где-то на окраине собственного разума - он не выпихивал его из него, что усилило и связь, и "прогнозируемость" поступков вампира, и его концентрацию. Странно для самого Реддла: судя по увиденному, незнакомец не привык воздерживаться от убиения своих жертв при первой же странности; Том не привык к этому также, делая из нападающих жертв и убивая их далеко не гуманнее. А сейчас вышло наоборот: он изначально не прошел мимо, не убил сразу, а вампир не напал из-за угла (нет, правда, ограбить всегда можно и после смерти, оно ведь вторично в сравнении с душистым ужином), не утащил безо всяких разговоров. Оба поступили нестандартно, с самого начала не в своем духе. Чернь не трогает чернь, чернь тянется к черни? Значит ли это, что и разговор со смертью у двух темных, но ночного и дневного, созданий не состоится?
Breathe the pressure
Come play my game Ill test ya
Psychosomatic addict insane
Впервые за несколько сотен лет Стефан Лунга встретил сопротивление. Чужое сознание – его святая святых, его цитадель, его Мекка; здесь он всегда делал то, что пожелает. Давно привыкнув к запаху мыслей и инородных душ, отведя в собственном бытие чужому волеизъявлению место фактора несущественного, но имеющего формальное право на существование, он встретил то, что выходило за рамки его представлений о возможностях вселенной. Здесь и сейчас произошло то, чего быть не могло. Никак и никогда. Вроде трех лун на ночном небосводе или белены, растущей посреди пустыни; ересь о существовании чего-то, что он не предусмотрел. Сказать, что вампир был взбешен – значило бы лишь эскизом в несколько линий обозначить те чувства, которые он испытал. Волшебника, связанного с ним в общее ментальное целое, захлестнули ярость, гнев, безумие. Отбросить в сторону, раздавить, размазать по земле, почувствовать хруст позвоночника, голыми руками вырвать душу из наглеца – и вернуть вселенную на тот путь, который ей уготован.
Злость только подстегнула стремительность. Ни мгновения не сомневаясь, он вскинул руку и буквально пригвоздил мальчишку к ближайшему дереву, пробив пальцами грудную клетку. Из рваной раны медленно впитывалась в рукав кровь – черное на черном; когда вампир вытащит скользкое пульсирующее сердце, все будет кончено, кровь хлынет наружу – и смоет ересь с последним вздохом. Кровь дурманящим фонтаном льется вниз, словно продлевая новыми черными нитями мантию волшебника, соединяя с землей, прах к праху. Нет, он не разорвет зрительный контакт – он заставит свою жертву смотреть в глаза, он будет вполне доволен, ощутив чужую последнюю агонию, удостоверившись физически в чужой смерти. С нежной улыбкой Лунга переступит через эту смерть, впитав ее в себя: сатисфакция.
Мысль прекратилась; вампир стоял на месте. Не угроза – душевный порыв, чистота реакции, сродни той, с которой незнакомец последовал порыву любопытства. Стефан хорошо умел себя контролировать и чувствовал выгоду, которую можно извлечь в изменившихся обстоятельствах. До этой ночи в его жизни было только два случая, когда он счел нужным этот самоконтроль применить. Сейчас это случилось в третий раз.
Предложение. Кровь все еще пульсировала в жилах волшебника, вампир чувствовал ее – но больше не желал. Почти. Еда обрела как минимум временное право на существование; это не сделало пищу ни несъедобной, ни неаппетитной – каннибализм в отношении себеподобных (или, в данном случае, условно-себеподобных) Стефану не был чужд – но вопрос ведь именно в «праве». В этом деликатесе было что-то, что он пока не разглядел до конца.
Он не понимал английский, но вполне ощущал угрожающий образ звучащих в их головах мыслеслов. Эти слова не нуждались в понимании: волшебник защищал себя и защищал свое.
Лунга принюхался, пробуя почувствовать то неуловимое, о чем он догадывался, но что пока не мог назвать и определить. Все еще находясь в сознании своей «жертвы», пусть и в обособленной части, вампир изучал своего собеседника. Передышка – идеальное время, чтобы нанести удар в спину. Любой пакт о ненападении, любая ментальная просьба или договор ничего не значат, потому что могут быть нарушены одномоментно в одностороннем порядке: Стефаном – ввиду безразличия к этому, его собеседником – ввиду того, что Стефан уже подумал о своем отношении. Охотник на вампиров? Маловероятно – тот бы не подходил близко, или уже размахивал осиновым колом.
Он ощущал в своем собеседнике кровь, интерес, нечто темное, близкое и созвучное ему - консонирующую гармонию внутренних струн. Стефан Лунга еще не ошибался в своих предчувствиях, и сейчас его внутренний флюгер (может быть, всего лишь подталкиваемый удивлением) указывал на необходимость диалога. Схватка подождет. Никто и никогда не видел его изнутри - что ж, пусть смотрит.
Как тебе это удалось? – спросил он мысленно, прибегая к универсальному языку ментального диалога чувств и образов. Артефакт не мог не сработать, в собственном умении «вскрывать» чужую голову Стефан не сомневался. Значит, было что-то еще. Он хотел говорить с иностранцем – и, раз уж владение албанскими диалектами не было сильной стороной мага, демонстрация желаемого посредством общих ощущений и мыслей могла сильно сгладить языковой барьер.
Это мои леса и моя территория, - пояснил он, не стесняясь своего недовольства. Территория – это сфера влияния, то, что принадлежит только одному хозяину. «Моё» есть «моё», отдавать или лукавить вампир не собирался. Даже если «моё» - это ёлки, клёны, горы, тропы и ближайшие скотобойни, то есть деревни с едой. – Что тебе здесь нужно?
Отредактировано Stefan Lunga (2016-06-28 21:07:34)
Взрыв. В голове раздается настоящий взрыв из ярости и раздражения, вмиг обернувшийся... болью. Секундной, в спине, от хлопка о дерево. Которая, правда, вовсе не почувствовалась, потому что по-настоящему оба из столкнувшихся сейчас находились в иной плоскости, неосязаемой. Реакция на Тома, вызванная инстинктом и вспышкой. Точно такая же реакция, как со стороны волшебника на проникновение в его сознание - каждый защищает себя так, как может; противостоит угрозе так, как считает нужным. И сейчас одна из реальностей замерла: Реддл вжат в дерево, но не убит, в то время как его палочка направлена в корпус вампира, вернее буквально упершаяся в него, но тот не поджарен испепеляющим пламенем, которого так боялись упыри и им подобные - лишь кончик горяч, а вторая рука уставлена так, дабы можно было отреагировать на случай, если вампир решит завершить начатое, что демонстрирует - любое действие незнакомца вызовет у Тома соответствующую реакцию. Вампиры - быстры и сильны физически, зато продвинутые дуэлянты умеют реагировать на автомате, не думая. Реддл в самом деле лишь чудом не выпустил в первого кострище.
Брюнет весьма четко улавливает ход мыслей оппонента, аромат крови и буквально ощущая, как она просачивается сквозь одежду. Чувствует и пульсацию еще теплого сердца в руке, чувствует и озлобленное рычание животного, обозленного на столь непростой ужин, чувствует и задетое эго, что так типично для Реддла и со всей силой отзывается в нем самом. Все это есть, они оба знают, правда.
Но действительно действует никто из них. Не так, как стоило бы по логике вещей, как объективно требовала ситуация, как правильно, как принято. Создавалось странное ощущение какого-то заколдованного зеркала, будто что-то из общего котла смотрит на себя-по-ту-сторону и понимает, что они похожи. Всплеск, исходивший от незнакомца и передавшийся на обоих, был совершенно знаком Реддлу. Он не нашел в нем ни одной чуждой для себя эмоции, в то время как каждая из них наоборот походила на всплески ярости самого Тома. В такие моменты он впадал в состояние, описать словами которое вряд ли возможно. Самооценка, чувство собственного превосходства, всесилия подвергались нападкам, и тогда волшебник был готов убивать, не всегда оказываясь способным предотвратить подобный исход. Какое удивление: в голове вампира он нашел тоже самое, разве что усиляющееся за счет животных, диких, полностью инстинктивных позывов упыря. Ощущение конфигурации нападающий-жертва уходит на второй план, выпячивая любопытство. Оба почувствовали друг в друге нечто куда более привлекательное, чем отработанная манера поведения, посчитав ранний паттерн ошибочным. Пока что, на какое-то время, не окончательно, но. Если, конечно, темные закутки сущностей вообще можно назвать прекрасными. Именно поэтому ночное существо среагировало на предложение. Именно поэтому заинтересовалось. Именно поэтому задумалось. Реддл понял, учел и запомнил. Весь ход мысли, их хронологию. Почти готов создать в чертогах отдельную полку о вампирах, не ограничивающуюся исключительно общеобразовательной справкой. Все еще почти. Только почти. Лишь почти. Почти не значит, что они перестали быть врагами. Почти не значит, что Том не пожелает убить незнакомца в итоге. Очевидная обеим сторонам зеркала истина.
Разумеется, Реддл не сравнивал себя с какой-то нежитью. Где он - волшебник, наследник Салазара Слизерина, способнейший из магов, а где простой вампир, однако отрицать того, что почувствовал лично, полностью не мог. Часть души, сокрытая в кольце, очень настойчиво твердила именно об этом, потому другого-самого-себя Том не мог не послушать. Врут все, только не он, только не себе.
Они не понимают слов друг друга, потому передают свои сообщения, - пока по большей части очевидные вопросы, - мысли-образами, в словах не нуждающимися. Та реальность, в которой они "застряли", в которую в итоге перешли, на удивление оказалось единственным местом, где они действительно могли бы определиться с планами касательно друг друга.
"Я умею противостоять подобному. Для этого мне не нужны побрякушки," - Том уже успел вытащить из своей памяти все важное на данный момент касательно вампиров. Легилименция, несмотря на владение гипнозом и очарованием, не входила в перечень их способностей, хоть указанное и относилось к ментальной сфере. Значит, вампир использует дополнительный артефакт или приспособление, что само по себе вызывает интерес. Том не встречал такого ранее, в то время как незнакомец, очевидно, давно не сталкивался с окклюментами. Если вообще сталкивался. Что же, любопытно и познавательно для обоих. - "Вот как. Значит, ты знаешь и охраняешь свои места". - конечно же Том не смог упустить собственнического тона. Подобный свойственен и ему, потому данная часть поведения вампира ему понятна. Впрочем, не самая правильная реакция на туриста: существо явно не нападало на всех прохожих, которые попадались в этих землях. Иначе бы здесь давно никто не жил. - "Скупаю мелкий антиквариат. Мне говорили, эта местность богата на подобное. Угроза для твоих земель отсутствует", - "его земли" значит "его земли", у Реддла не было причин не соглашаться с подобной постановкой вопроса. Оно могло сыграть ему на руку, в отличие от конфликта, способного вспыхнуть в любой момент. - "Ты не похож на упырей, которых я встречал ранее. Никогда не чувствовал в них признаков разумной изощренности. Это весьма впечатляет", - действительно. Реддл еще не сталкивался с ночными сознаниями, которые во-первых не нападали сразу, во-вторых умели сдерживать себя, в-третьих прибегали бы к использованию каких бы то ни было артефактов, не ограничиваясь тем, чем одарило их после-смертие. Наконец, Том не помнил ни одного случая, когда найденное в сознании вампира отзывалось бы с его собственным внутренним миром. Том так не считал, но в каком-то смысле он и сам последние лет пять как являлся "магическим существом", заполучив своеобразное бессмертие.
Стефан сощурился, внимательно и хищно рассматривая волшебника. Умеет противостоять. Это невозможно, но – умеет. Значит, в дальнейшем придется найти другие возможности, еще артефакты, которые исключили бы подобное недоразумение. Если это единичный случай, проще всего было бы все же убить – жаль, палочка упирается в грудь, - но если не единичный…
У волшебников появились ментальные новшества? Буря ярости еще клокотала в мертвом сердце вампира, но постепенно затихала, сменяясь рассудительностью. Отпускать волшебника он не торопился. Если фраза про побрякушки не пустая бравада – а здесь Лунга не чувствовал лжи: похвастать «лучшими доспехами», как и «лучшим автомобилем», всегда эффектнее, чем противопоставлять новинкам самого себя (к тому же, диалог слово за словом перетекал в конструктивное русло, и хвастовство здесь было лишено смысла) – что ж, это вызывало опасения. Но было познавательно и полезно.
Изощренность глазами молодого человека была для самого вампира простотой, близкой к аскезе. Жизнь в роскоши старинного замка для него была так же привычна, как сон в сырой могиле на истлевших рассыпающихся под спиной костях мертвецов, когда земля с обратной стороны могильного камня сыплется на лицо, а ненасытные черви едят гнилые остатки стенок гроба. Время между этими двумя состояниями – как и сотнями, тысячами других - текло мимолетно и переменчиво; Лунга не утруждался бы считать и замечать разницу, срок жизни которой намного меньше жизни его собственной. Физическое было формой, оболочкой куда более ценного содержимого.
Это не вампиры, - подумал он, поправляя своего собеседника. Презрение и безразличие к комарам, выбравшим свою судьбу, путь деградации и услужения. Так же мимолетно перед глазами пронеслось убийство себеподобных, оказавшихся на его территории – горящее дерево, языки пламени вылизывают два мечущихся, прикованных серебряной цепью тела. Не вендетта – Лунга пообедал их хозяином, и содержать чужих ручных животных не собирался. - Это упыри.
Разница была в самоосознании. Самоощущении. Самоидентификации. Невозможно быть человеком, не осознавая, что ты – Человек; в своей вечной ночи Лунга знал собственного создателя – но ценил лишь миг освобождения от него. Тогда он оборвал последнюю нить, ведущую к прошлому, и стал по-настоящему свободен для собственного будущего.
То же, что Стефан называл «упырями», не имело ничего общего ни с жизнью разумной, ни с жизнью свободной – а, стало быть, и расценивать их как существ, способных к здравому волеизъявлению, не приходилось. Каждый сам творец своего счастья, и нет ничего удивительного, что за сотворенное иногда приходится отвечать. За кормление безмятежно-по-расписанию и безопасность скот расплачивается на скотобойне. Лунга не считал себя овцеводом, но относиться к баранам как к соплеменникам не желал: на то они и бараны.
Но пора было вернуться к делу.
Здесь встречается много старинных предметов - и простых, и магических. Сейчас на руках у меня только два амулета, - не прерывая зрительного контакта, Стефан опустил руку в карман и выудил медальоны. – Восемнадцатый век, конец девятнадцатого, бронза и латунь с деревом. На латунном начертаны оберегающие руны, - клыкастая усмешка; вампир вспомнил выпитого владельца «бесценного» оберега, но пытаться "сменить тему", как-то отринуть или замять эту мысль не стал, наблюдая за реакцией своего собеседника. Волшебники более щепетильны в вопросах жизни себеподобных, чем он сам; хочет нелегальный антиквариат - не стоит надеяться, что все покупаемое - наследство от тетушек с безупречной репутацией. – Не советую брать ни один из них, если только не интересует перепродажа – оба совершенно бесполезны. Завтра вечером вернется мой друг – у него будет около шести предметов в общей сложности, четыре волшебных, остальное – нет. Там есть вещи поинтереснее.
Вы когда-то бывали в сознании мертвеца? Когда-то ощупывали его разум? Стало быть, нет. В этом ничего удивительного: у мертвецов, как правило, разума не остается. Ни мыслей, ни сознания, ни, собственно говоря, прочих атрибутов, присущих во-первых живым, во-вторых разумным существам. Как оказалось, нет, так не совсем, потому что Том в этот самый момент находится в "скрещенном" сознании самого настоящего мертвеца. Парадокс, вызвавший у самого легилимента неистовый интерес. Обучаясь в Хогвартсе, он еще со "средних" курсов практиковал ментальную магию на тех, кто был под рукой - животных, в какой-то мере прибегая к этому же методу еще до обретения волшебной палочки, т.е. во время нахождения в маггловском приюте. Поэтому в "примитивных" разумах он кое-чего понимал. Инстинктивные, животные, недалекие, такие податливые, но живые. Захочешь - пощупаешь их сердце, пройдешься по главной артерии; захочешь - заставишь не дышать, убив жертву. А здесь, подождите минуту, эдакий нонсенс, с которым темный волшебник доселе не сталкивался: разум - есть, сознание - есть, первичные признаки жизни - есть, животные инстинкты - тоже присутствуют. Не хвататло лишь жизни в ее общепринятом понимании. Выходит, именно это представляют собой упыри? Вампиры, простите. Реддл воистину заинтригован. Тело мертво, сердце мертво, но существо продолжало жить. Способна была ли хоть одна книга на свете передать то, что увидел Том, хотя бы в половину? Увидеть это с такой стороны? Заглянуть изнутри, ощущая малейшее движение в сознании вампира. Более того - вампира, который, как оказалось, додумался использовать ментальные артефакты (никаких сомнений, ведь в перечень данных им магической природой способностей таковая не входила, применяясь для другого и с иными целями).
Сознание Тома ловит интересную аналогию на почве источаемого собеседником презрения к "упырям". Разные касты, разный уровень. Он, это вампир, может ненавидеть других вампиров или, что будет точнее, упырей. Более слабых, более глупых, бесполезных. Интересно: в "кастах" волшебников Реддл считал "упырями" грязнокровок, в то время как чистокровные маги, проводя аналогию дальше, могут называться "вампирами" - способными мыслить и контролировать то, что дано им волшебными силами. Оно очень грубо, разумеется, потому что чистокровные волшебники - высшие создания, куда более высшие, чем любой из вампиров. Да и любое иное магическое существо, здесь Реддр сомнений даже малейших не испытывает. Но как формальность, как философское отступление для понимания той картинки и эмоций, что высказывал собеседник. Очень интригующе. Крайне интригующе. Том уже хочет изучить эту область вдоль и поперек, ископать и изрыть. Прекрасные посылы, читаются и даже не думают скрываться вампиром. Реддл это знает, потому что чувствует - а ложь бы увидел сразу, сменяемая гамма собеседника сама перетекла в это. И, о удивительно, обе стороны ментального, стало быть, все же диалога, не испытывали страха. Словно бы нечто чуждое, не соотносилось с инстинктом самосохранения как таковыми. Раздражение - да, ярость - да, испуг - нет. Механика, временно усмиренная обоими, временно практически сошедшая на нет.
Но ближе к делу, не терять концентрации, не уводить слишком глубоко.
Собеседник сам облегчал задачу Тому, не разрывая зрительного контакта. Впрочем, не то чтобы оно у него просто получилось, по крайней мере до тех пор, пока сам Реддл того не пожелает. На артефакты он даже не смотрит: память вампира транслирует все в детальных подробностях. Сначала сами артефакты, а затем и... Печально, конечно, что волшебник оказался столь простой мишенью. Однако, это не вызывает внутри Реддла ни единого движения души. Никакого. Ничего. Он точно знает касательно качества и чистоты данного мага, потому судьба того его не волнует. Чувствует лишь транслируемое вампиром в тех красках, что испытывал последний, но не более. Ничего своего. Только выводы как касательно вампирской натуры, так и нескольких деталей, озвучивать которые смысла не имело.
Судя по состоянию предыдущих обладателей, бесполезность налицо, - Том снова не выражает ничего, лишь отмечая очевидное. Картинка его не испугала, не вызвала ярого отвращения, сострадания или сожаления. - И, раз так, я вижу смысл в том, чтобы дождаться завтрашнего вечера, воспользовавшись вашим предложением, - желай вампир прямо сейчас-таки убить Реддла, то не сказал бы из ничего ментально озвученного. Оно не имеет смысла, с едой разговаривать не принято. Насторожённость? Нет. Том не видел действительных источников опасности. "Мой друг" - очевидно, тоже вампир, раз вернется с артефактами. В округе не досчитаются нескольких волшебников. Стоило бы побеспокоиться на этот счет, но Реддл точно знает, что чистокровные достойные лица, равно как и общественно-полезные индивидуумы, так просто по окраинам и лесам в ночи не гуляют. Не говоря уже о разнице в магических силах, оберегах, да хоть в тех же домовиках. Значит грязнокровки, а то и вовсе суеверные магглы, на которых наживаются более умные волшебники, продающие им всякое барахло. Поэтому данный факт не вызывает в Реддле ничего. Никаких душевных проживаний, осуждения, одобрения: если в схватке с вампиром грязнокровка оказался слабее, то это лишь подтверждает теорию о их магической неполноценности. Если же его самого попытаются съесть завтра, то что же, печально: Тому придется убить их всех, забрав артефакты, а не пойдя на правильную сделку, как и подобает приличным торговцам. Формальность, но в свой первый визит в Европу Реддл кое-как, но старался соблюдать таковые. Пока что. Иногда.
Палочку пока не убирает. Доверяй, но проверяй. Том же никому не доверяет в принципе.
Его артефакт перестает действовать – Стефан чувствует, как связь прерывается, и избыточность восприятия исчезает. Чужое сознание больше не является его частью – по крайней мере для него самого. Впрочем, вампир хорошо запоминает состояния, и ему не обязательно снова смотреть в приоткрывшиеся двери разума англичанина, чтобы помнить ощущение мысли конкретного человека. Как не бывает двух одинаковых картин в музее, так не бывает и одинаковых ощущений от пребывания «в голове»; среди оригинальных шедевров и унизительно заискивающих подделок, однотипных копий, бессюжетных набросков или строгих выверенных в каждом слове внутреннего голоса этюдов, этот человек был воспринят – настолько, насколько холодное дуновение мысли чужака возможно было уловить. Стефан опустил взгляд, убирая амулеты в карман, отделил себя от него – и физическое, наконец, вновь появилось в палитре ощущаемых красок. Ах да, он упирается пальцами в мантию юноши.
Первый шаг сделан – это Лунга обозначает, отступив немного назад и убрав руку. Если он ошибся, сейчас мальчишка уничтожит его – это будет достойный ход и полная оплата штрафа за глупость. Нет, этого не произойдет, англичанин так не поступит – за двести лет вампир привык верить своему инстинкту; он увидел достаточно: любопытство, рациональность, отсутствие отвращения к «потустороннему», деловой интерес. Теперь их связывает бизнес – без Стефана Кролок не будет сотрудничать, у Кролока есть товар, а у англичанина – желание этот товар приобрести. Понятная простая схема, и взаимодействие сейчас очевидно полезнее убийства. Не доверие – инстинкт, рацио, рассчет.
Бесспорно, был и другой вариант: он сейчас умирает от какого-нибудь заклятия, англичанин находит Кролока и силой отнимает у того все, что найдет. Преимущество вечной жизни в том, что смерть больше не является тем, что способно как-то влиять на решения.
- Значит, завтра, - кивнул он, подытоживая вопрос с артефактами. Этот этап ждет появления Кролока. - Добро пожаловать в мой лес.
Церемониальная часть, означающая признание права иностранца находиться на его территории. Разрешение – второй шаг. У него возник еще один вопрос:
- Почему именно здесь? Албания – страна лесов, в крупных городах артефактов может быть больше.
Да, местный рынок – это краденые «черные» предметы, запрещенные для распространения в других странах или не имеющие шансов легализоваться где-то из-за того, что «засветились» у хозяев-волшебников разной степени именитости. Зачем иностранцу именно «черные» товары – вот что было интересно.
Вы здесь » Sede Vacante » Сыгранные эпизоды » Нет ничего менее случайного, чем случайные встречи