Не то чтобы Уркхарт как-то по-особенному не любил ту часть своей работы, которая можно было назвать воспитательными беседами. Просто он трезво оценивал свои силы и знал, что эта часть влзложенных на него обязанностей удается ему весьма посредственно или, проще говоря, не удается. Начинать тренировки, наверно, надо было еще с Арабеллы в свое время, но кто кого воспитывал в их семье, вопрос достаточно спорный, чтобы иметь однозначный ответ. С Гилом вообще не сложилось, Гил был послушным, таким послушным, что воспитанием его можно было только испортить. Поэтому и не трогали, Гил воспитал себя сам и, кажется, довольно успешно.
С аврорами так не получалось. Доверить им воспитывать самих себя и друг друга значило обречь министерство, а может, и всю страну на апокалипсис местного масштаба. Вот хотя бы один Праудфут чего стоил и вся эта ерунда, закрутившаяся по его вине вокруг Нотта. С ерундой теперь предстояло разбираться силами аврората, и часть этих сил сейчас как раз сидела напротив, готовая слушать ценные указания.
- Не скажу, что Блэк глотов похвалить нас за успешное расследование майских событий, но тем не менее, оно действительно было успешным, настолько, что пока что нас не в чем обвинить. Возможно, после суда найдется, но Маркус Нотт поспешил умереть, не дожидаясь его результатов, поэтому расследование его дела все еще на нас.
Начинать приходилось издалека не только для того, чтобы аккуратно подвести разговор к нужной теме: в аккуратности и деликатности Уркхарт чувствовал себя еще менее уверенно, чем в вопросах воспитательных, - однако главным вопросом этой беседы все же был не моральный облик аврората, который и пострадать-то толком не успел, а рабочие моменты, которые необходимо было решить, пока Элфинстон все еще занимал эту должность.
- Я передал дело Аластору, а тебя передаю ему в помощь и подчинение вместе с Долоховым. Имеешь возражения?
Он сам готов был возражать себе, и даже не потому что сомневался в ком-то из троих. Сомнений в отношении своих людей Уркхарт себе не позволял. Зато сомнения в том, что трое сработаются и не натворят при этом дел, почему-то появлялись. И все же им придется, не только сработаться, но и работать в атмосфере постоянного давления, недостатка информации и, возможно, смены власти.
- Первый отчет я буду ждать от вас тридцать первого, утром, до начала судебного заседания. А сейчас я хочу понять, что ты сама думаешь о деле после допроса Стича, и что собираешься изложить остальным.

Блэку нужен законный повод, и пока что этого законного повода у него нет - вот и все, что знал Уркхарт. Проникнуть в сложные и далекоидущие планы главы Департамента он не мог, но только в чем не сомневался, так это в том, что сложные и далекоидущие планы у главы Департамента действительно есть.
- Возможно, сейчас он действительно не может. Но это не значит, что он не ищет такую возможность и не найдет ее.
Уркхарт все еще держал в голове то, что должность главы аврората под ним слишком неустойчивая. Он мог лишиться ее в любой момент: завтра или после суда. Не то чтобы он испытывал на этот счет какое-то разочарование или страх, нет, но вот желание подготовиться к этому максимально - несомненно. И уж совершенно точно такая подготовка не требовала снимать Макгонагалл с дела о нападениях на митинге, вот только что-то подсказывало, что суд над Поттер в этом деле станет неким переломным моментом, и не обязательно перелом пойдет ему на пользу. Вот к чему надо было быть готовым.
- Нет. Пока расследование не закрыто, нет. Но да, я готовлю пути отступления, чтобы оно не превратилось в поражение. Я не знаю, чем закончится суд, у Блэка может появиться повод закрыть дело, и в таком случае, я хочу, чтобы у тебя оставалась возможность продолжать расследование, пусть хотя бы и в рамках другого. Тем более, ты так или иначе имеешь о нем информации едва ли не больше, чем кто-нибудь другой. Так что да, я просто даю тебе еще больше работы.
И, наверно, надо было бы уточнить, готова ли она к этому. Еще больше работы, еще меньше выходных и просто времени на сон. Иногда из Министерства можно вообще не уходить, на самом-то деле. Тем более, в кабинете, куда у Минервы было теперь официальное приглашение, есть такая удобная кушетка. Хотя удобной она была разве что для того, чтобы случайно не проспать дольше четырех часов. И это тоже делу на пользу.
Вопрос о том, что сообщать или не сообщать другим участником расследования, был, мягко говоря, очень щекотливым. Можно было подбросить Антонину с Аластором пустышку, в то время, как по-настоящему дело будет вести макгонагалл, но какой тогда вообще смысл подключать их к делу? Так или иначе, до Праудфута они доберутся, и Муди окажется достаточно проницательным или достаточно подозрительным, чтобы понять, что в его показаниях что-то не так. Сообщить ему только тогда значило потерять его доверие, возможно, навсегда, а рассказать сейчас значило потерять Праудфута. Плохо. Над этим вопросом все еще надо было размышлять, и Элфинстон ухватился за другой.
- Почему ты не доверяешь Долохову? У тебя есть какие-то основания?
Со всем этим разговором со вчерашним стажером было что-то не так. Не настолько не так, чтобы заподозрить его в чем-то, и даже не настолько не так, чтобы отказать ему взять дело, о котором он просил. Но достаточно, чтобы обратить на это внимание и... ничего не сделать. Вот только если такого "не так" накопится слишком много, повод отстранить его найдется. Макгонагалл только что подбросила немного в копилку.
Человек, который отправил апельсины был, пожалуй, самым важным звеном, зная которое, можно было бы считать преступление против Нотта, а может быть, и какие-то другие, с ним связанные, раскрытым. Кто-то очень быстро узнает о нападении, хотя пресса об этом молчит. Кто-то передает в больницу зелья с вполне однозначным эффектом и искренними - а почему считать их неискренними? - пожеланиями. Кто-то при этом действует чужими руками. Если припомнить нападение на того же Нотта, картина была удивительно похожей. Кто-то узнает, что Маркус будет там, где быть, по идее не должен. Кто-то готовит сцену, надевает маску и берет под Империус аврора, совершенно искренне не желая нанести своей жертве слишком большого вреда. Почерк, куда от него денешься.
- Или он был достаточно предусмотрительным, чтобы предполагать, что Нотта не оставят без присмотра. Настолько предусмотрительным, что даже не соизволил написать записку своей рукой. Если конечно, дело не в том, что он просто получает удовольствие от того, что использует непростительные. Их редко учат просто для развлечения, но потом, знаешь ли, иногда увлекаются.
Наверно, это был не очень тонкий переход к тому, что давно уже беспокоило Уркхарта, но мысли сами собой вернулись к этому вопросу, и значит, пора было его озвучить.
- Поэтому я хочу спросить тебя, для чего ты сама их учила.

Хорошо, когда есть четкий план и ясное понимание того, что должно быть сделано. Что касается Дореи Поттер и тех проблем, которые она могла принести аврорату, у Минервы, кажется, было и то, и другое.
- Да, верно, что может быть проще.
Уркхарт улыбнулся. В этом деле они почти не ошибались, и даже то, что Поттер в итоге бежала, не оказалось ошибкой, а наоборот, сыграло на руку аврорату. Это можно было бы, пожалуй, списать на судьбу. Но судьбы не существует, есть только обстоятельства и поступки, а смешиваясь все это превращается в жизнь. И, к сожалению, жизнь стремиться уравновесить успехи неудачами. Отсутствие ошибок в деле Дореи компенсировалось отсутствием прогресса в отношении расследования тех преступлений на митинге, к которым она отношения не имела. И как ни крути, получалось, что они ухватили не тот хвост, и дело Поттер останется делом Поттер, не более того, вряд ли через него получится выйти на тех, кто связан с инферналами в подвале заброшенного дома или виноват в серии нападений, закончившейся в итоге смертью Нотта. Или не закончившейся?
Против еще одного дела Макгонагалл возражать не стала. И правильно: мир, в котором авроры отказываются вести еще одно дело в ущерб личной жизни – это мир очень неустойчивый. А когда его расшатывают еще и никому не нужными народными волнениями… Нет, в таком мире Уркхарт точно отказался бы от почетной должности, которую занимал сейчас или больше: он сделал бы все возможное, чтобы ему такую должность даже не предложили.
Она и в этом мире иногда казалась слишком не по размеру, особенно тогда, когда приходилось принимать такие вот решения, как это. Выбор между тем, что надо сделать и тем, что… надо было бы сделать. Вспомнить о своих принципах и скормить Праудфута Блэку, Ноттам и им подобным или сосредоточиться на поисках действительно виновного.
- Я понимаю. В таком случае, расследование ведется без учета этой информации. Действовал на свой риск, и, поскольку Нотт спал, начал преследование посетителя с целью выяснения его личности. Решение спорное, однако оно было принято и, если бы не форс-мажор, оказалось бы правильным. Я донесу эту версию до Праудфута, тебе следить за тем, чтобы она не дошла ни до кого другого как информация не соответствующая действительности. В том числе и до Муди.
Вот так и отступаешь от принципов. Может быть, вот так и приходишь к мыслям о том, что общее благо важнее какого-нибудь другого блага. Элфинстон не был уверен. И не был уверен, та же ли это дорога, что ведет к непростительным по причине «просто любопытно».
- Значит, просто любопытно. И кто же удовлетворил твое любопытство? Кто научил тебя Непростительным? Если будешь валить все на книги, не забудь сообщить, где ты их взяла, кстати.
И хотя они были озвучены почти без заминки, две другие причины не показались бы убедительными даже если бы Минерва настаивала на них более упорно. Для того, чтобы представлять противника, не надо знать те же заклинания, что знает он. Для того, чтобы понимать, что значит оказаться под империусом, надо быть по другую сторону палочки.
Он старался говорить все так же спокойно. Он тоже просто интересовался, ему тоже было просто любопытно. Во всяком случае, Элфинстон надеялся, что выглядит именно так.
- И как, хорошо получаются? Какое из трех лучше всего?

Хуже всего было то, что Уркхарт хорошо понимал, что именно делал. Самолично оправдывал все обвинения в кумовстве, которые так любили бросать в лицо министерству вообще и аврорату в частности. Конечно, прикрыть друга, вроде бы, считалось делом благородным, но при этом предполагалось, что прикрываешь собой, а не трупами былых принципов. Надо было бы прямо сейчас остановиться, передумать, отменить все решения и хотя бы попытаться их реанимировать, но одна ложь цепляла другую, как звенья цепи, и цепь получилась уже слишком длинной. Впрочем, кое-что еще можно было спасти, и в это "кое-что" Элфинстон уперся изо всех сил.
- Нет. Если подмену апельсинов считать фактом, мы не можем скрывать его от одного и сообщать другому. Я начал громоздить пирамиду из этой лжи, и придется продолжать. Правда - это то, что Стич принес Нотту апельсины. Простые обычные апельсины из какой-то там фруктовой лавки. Все остальное придется считать сном или альтернативным вариантом этой истории, максимум что можно сделать с которым - это разыграть как шахматную партию: а что было бы, если бы в апельсинах, принесенных Стичем, были зелья.
Пугало еще и то, что Минерва не просто включилась в обман, а думала сейчас о том, как бы обмануть половчее. "Переиграть", как будто перед ними стояла шахматная доска. Он невольно подумал и о том, не играет ли она точно так же и ним, используя в качестве фигур то, что он хочет услышать о проклятии подчинения в ее исполнении. Слишком уж быстро она согласилась на книги.
- Довольно распространенный способ для аврора обходиться с такими вещами - это сообщить о том, где такие вещи продаются и провести рейд. Это непростительная магия, Макгонагалл, а не школьные розыгрыши! Это заклинания, за которые сажают в Азкабан пожизненно. Ты думала, почему? Есть сотни способов пытать человека, убить его или подчинить своей воле, но эта магия - приговор?
Можно было бы поспорить о том, что до приговора еще бывает суд, а до суда - расследование. Но можно было и не спорить, а просто понять, что дело совсем не в том, что решат пятьдесят людей в сливовых мантиях, дела в вещах намного более сложных и глубинных, дело в том, что в состоянии сделать с человеком эти заклинания, и, не только с жертвой. Даже магглы знали, какой бывает отдача от оружия, Арабелла рассказывала еще несколько лет назад, когда Элфинстон впервые своими глазами увидел их войну. Магглы знали, а волшебники забывали, привыкнув к тому, что могут брать от магии бесконечно, ничего не отдавая взамен, а ведь так не бывает.
- Нет никакой теории непростительных проклятий. Не бывает к ним академического интереса. Когда ты тянешь к такой магии руки, она тянет свои руки к тебе. Ты учишь пасс, потому что тебе любопытно, а она уже начинает менять тебя, медленно выворачивать наизнанку.
В какой момент он встал из-за своего стола и начал ходить по кабинету, Элфинстон не заметил. Не впервые ему встречались авроры, увлеченные темной магией чуть больше, чем это допустимо для аврора, но впервые это затронуло его настолько, чтобы перестать следить за ногами, которые явно вознамерились сегодня восполнить неотвратимо маячащий на горизонте сидячий образ жизни, и словами, которые сыпались сами, и за которыми только и оставалось, что наблюдать.
- То, что происходило на континенте, могло взойти только на почве процветающей темной магии, те, кто создавал инфери, с которыми мы имели дело, тоже не с них начинали. Все то, что называют темными искусствами, не зря называют темными, но непростительные - это барьер, аврор, и Мерлин упаси его взять. Кто угодно, только не ты. Обещай, что сожжешь эти чертовы книги, что больше никогда не повторишь эти пассы. Просто дай мне это обещание. Сейчас. Без него я...
Что "я"? Отстранишь от дела? Отдашь под суд? Никогда не сможешь смотреть в глаза, потому что сам неплохо знаком как с теорией, которой не существует, тек и с практикой? Когда начинаешь лгать, лгать приходится до конца, не так ли?
- Я просто не выпущу тебя из этого кабинета!

Конечно, сейчас ведь самое время искать в законе лазейки, а запрещенные проклятия - лучший повод! Но да, так и есть, не за знание сажают. Знание - это только первый шаг, хотя нет, первый - это желание их выучить. Такое невинное любопытство.
- Да потому что применяя их, ты ломаешь, пытаешь и убиваешь себя. Остаешься при этом живой, но остаешься ли до конца человеком? Тот, кто перешагнул эту черту, сможет перешагнуть любую другую, и запереть их на всю жизнь - единственный способ предотвратить последующие преступления.
Логика Макгонагалл была логикой адвоката, а не аврора. Значит, пока ты не применяешь аваду к человеку, все в порядке. Другие существа в счет не идут, хорошо. Как насчет того, кого именно считать человеком, например, некоторые не считают людьми магглов? Нет, это не подразумевается? Как насчет гоблинов, домовиков, кентавров? Тоже нет или можно, но в самом крайнем случае? Например, чтобы исправить общество, которое катится в бездну беззакония. Песня-то знакомая, пусть это и только вступление.
- Знаешь, мне очень жаль, что мир несправедлив и в нем кого-то обижают, так давай накажем его, сделаем его еще хуже!  Ты отлично подобрала заклинание, ведь теперь все так просто: можно одним пассом заставить Блэка подать в отставку, министра - отменить Статут и разрешить помогать магглам, и только Нотта уже не арестуешь. И вообще, как просто теперь заставить всех поступать правильно, так, чтобы тебя не выворачивало от того, что творят простые смертные!
Политика, политика - такое впечатление, что она везде. Но аврорат не должен вмешиваться в борьбу за власть. Хотя как сложно остановиться, когда привыкаешь к своей работе и забываешь, что, как ни жаль, ты здесь не для того, чтобы нести справедливость, а для того, чтобы поддерживать закон и порядок. Их так легко перепутать, и это еще один шаг к хаосу.
Уркхарт остановился посреди кабинета и обернулся к Макгонагалл. Закон не запрещает учить непростительные, а значит не может запретить этого и глава аврората.
- Могу тебе запретить? Каким образом, интересно? Неужели ты не видишь, Минерва, я не запрещаю, я тебя прошу.
Угрозы? Интересно, Макгонагалл когда слово подбирала, сама-то себе верила? И субординация ни при чем. Начальство не просит, начальство отдает приказы и раздает распоряжения, но Уркхарт просил. По-дружески? Пусть так, если ей так нравится. Но приводить какие-то рациональные доводы против темной магии не восторженному малолетнему слизеринцу, а человеку, который, казалось, действительно понимает... Он больше не кричал. Как-то само собой получилось: то ли голос подвел, то ли удивление оказалось сильнее.
- Убедить в том, что необходимо уничтожить учебники непростительной магии? То есть тебе недостаточно того, что в мире после этого станет меньше книг, обучающих эффективно пытать и убивать?

На этот раз Уркхарт молчал чуть дольше, чем стоило бы промолчать перед ответом на риторический вопрос. Люди, бьющие посуду смертельными проклятиями, вызывали у него некоторые сомнения, или, лучше сказать, опасения. Сколько из таких людей остановились на вазочках? Сколько преступлений можно было бы предотвратить, если бы запирать таких пожизненно? Статистика молчала.
- Нет, я бы не запер его, потому что, как ты педантично мне напоминаешь, закон не дает мне такого права. Но выяснить, для чего он упражняется на вазах в тех заклинаниях, которые как законопослушный гражданин не собирается использовать, я бы поинтересовался. А ты, если бы получила ответ о том, что ему просто было любопытно, успокоилась бы и оставила бы его в покое? А если бы это был, скажем, кто-то из твоих братьев?
Семья была ярким примером, из тех, на которых любые тезисы, даже те, которые намного сложнее простого правила "аврор не должен учиться непростительной магии", становятся понятнее. Может, кто-то и отнес бы ссылку на семью к запрещенным приемам, но, наверно, о тех, которые пускала в ход Минерва, этот кто-то должен был бы выразиться не менее критично. Уркхарт удивленно поднял брови.
- Быть может, ты заметила, что я не привожу себя в пример. А может быть - хотя вряд ли, но бывают же в мире чудеса - ты даже подумала: "Что если Фин действительно не понаслышке знает, о чем он говорит?" Потому что я знаю и думаю, что чем меньше будет знающих, тем безопаснее станет мир.
Три, - непроизвольно отметил он, когда Минерва сказала "извини" в очередной раз. Походило на то, что количество извинений в речи Макгонагалл было неплохим показателем того, насколько она чувствовала свою неправту. Только в обратно пропорциональном соотношении.
Нет, она совершенно не понимала, о чем речь. Действительно, ведь она же еще ничего не сделала. Но только вот про душу безо всякого напоминания упомянула сама, да еще и несколько раз подряд. Может быть, случайно, может, припомнив каких-нибудь особо углубившихся в тонкие материи теоретиков. А может чувствовала чуть лучше, чем пыталась показать. Тогда, возможно, не на совсем бесплодную почву упадут и лекции, которые она, вне всяких сомнений, заслужила.
- Намерением. Желанием освоить простое знание пассов. Темная магия начинается с намерения.
Кажется, он уже говорил это. Или только думал? Элфинстон провел ладонью по лбу, как будто это могло хоть немного помочь. Макгонагалл проводила слишком четкую границу между тем, что она уже сделала и тем, что сделает. И она была бы права, иди речь не о темной магии.
- Это книги, в которых достаточно внятно описано, как использовать магию, которая не просто так запрещена. И что бы ты ни вычитала в них помимо того, это все еще книги, по которым этой магии можно научиться, и твой пример это очевидно демонстрирует. Если этого тебе недостаточно, я не представляю, чего достаточно.

Спорить с тем, что разговоры по душам ему никогда не удавались, Уркхарт не стал. Это было чистой воды правдой, он и избегал их до последнего, пока была возможность избежать, но сегодня ее не было, и вот результат.
- Значит, у тебя талант к педагогике, не то что у меня, -  довольно безрадостно заявил он: то, что это было правдой, совсем не значило, что ему нравилось это признавать. - Так кто и во что тебя втягивает?
"Я смогу вовремя остановиться" - фраза, которая настораживает всегда, и почти всегда - предшествует катастрофе. Если Минерва рассчитывала, что ее после такой отповеди сразу оставят в покое, она очень заблуждалась. Нельзя успокоиться в отношении человека, который уверен, что сможет остановиться вовремя: он будет уверен в том же даже тогда, когда перешагнет черту. Проблема того, чтобы не оставлять в покое аврора, в том, чтобы сделать это достаточно для аврора незаметно. Но - проблема или нет - а выход искать придется, а простые задачи решать неинтересно.
- Не всегда обязательно все понимать только на собственном опыте. Сама знаешь, кто учится на своих ошибках, а кто на чужих
То, что разговор с применением нравоучений в особо жестокой форме заканчивался, было, конечно хорошо, а вот то, что он заканчивался детской обидой "тогда я буду читать запрещенные книги ночью с люмосом под одеялом", было плохо. И хуже того - это было непонятно и сбивало с толку. Элфинстон так и не понял, что должен был сделать. Извиниться? Нет, норму по извинениям сегодня уже выполнила Макгонагалл. Он безнадежно вздохнул: разгадывать женские намеки было хуже, чем успокаивать женские слезы.
- Он будет беспокоить меня до тех пор, пока не пройдет. Неужели во всем мире ты не можешь найти что-нибудь более интересное, и все, что аврорат показал тебе, не имеет значения?
Он, конечно, нес какую-то возвышенную чушь, но и Макгонагалл, откровенно говоря, уходила в философские дебри. Аврорский подход требовал вырубать на корню любые дебри, которые могли стать укрытием для преступной магии, поэтому Элфинстон кивнул и отмел все возражения метафизического плана.
- Это правило действует только для явлений, существующих самих по себе. Тех, которым не нужны носители. Если у магов не будет источников знания об этих проклятиях, они будут уничтожены. Как заразная болезнь. Да, доволен. Я принесу тебе взамен что-то получше, - потому что все что угодно лучше непростительной магии, по большому счету, - если ты позволишь, конечно.

Макгонагалл все еще путала теорию и практику, но с каждым разом все очевиднее делала это намеренно. Она не собиралась признавать свою вину, и она не была подозреваемой, а значит, сегодня могла ее не признавать, Уркхарт был готов позволить ей такое, если это для пользы дела. Но вот софистику, которая якобы должна была эту правоту поддержать, он позволить не мог. В аврорате не место для софистики, философы собираются в других местах.
- Зачем тебе их искать? Их давно нашел для тебя и собрал в одном месте аврорат. Хочешь, выпишу тебе пару порталов на Северное море: понаблюдаешь и сделаешь выводы. Мне кажется, последствия там очень хорошо заметны. Даже показательны.
А для большей показательности надо бы заставить сдать на входе палочку. Если тебе так хочется поближе познакомиться с темными искусствами, патронус тебе совершенно ни к чему. Погуляешь пару часов между камер, познакомишься с бомондом - может и почувствуешь губительное влияние такой магии на организм. А если нет, то всегда можно выйти на крышу. Кстати, и мир по возвращении покажется вполне прекрасным, и это не будет так уж удивлять. А может быть, и привычка поддразнивать начальство пройдет. С какой стороны ни глянь, целебный терренкур.
- Интересен, аврор, - поправил Уркхарт. - Довольно отвратителен в некоторых своих проявлениях, что несколько снижает градус его прекрасности, но все равно интересен. И уж точно в нем есть, чем заняться, кроме того, чем заниматься не следует. И я даже не имею в виду просиживание над материалами дела или тренировки. Возьми пару выходных, отправляйся к морю с семьей или друзьями. Ты этим летом ни разу не была на побережье.
Это должен был быть вопрос, но не был, потому что вряд ли был день, когда Макгонагалл отсутствовала в штабе, и Уркхарт не посмотрел бы на карту, чтобы отметить месторасположение ее маячка, хотя, конечно, его почти оправдывало то, что он заодно сразу же проверял чье-нибудь еще.
Упоминание других книг подействовало на Минерву странным образом. Она сразу перестала напоминать декана факультета, на глазах у которого пустеет верхняя чаша песочных часов в холле Хогвартса, и может быть даже перестала внутренне оспаривать тезис о прекрасном мире. Элфинстон заставил себя говорить очень серьезно, и только глаза смеялись.
- Ты писала статью, но до сих пор мне ее не показала, значит, полагаю, она не дописана. Один мой родственник - редкостный, кстати, знаток гэльской словесности - иногда бывал совой и весьма пространно описывал свой опыт, мне кажется, он хотел стать основателем нового жанра, но не был понят современниками. Был ли он анимагом или просто немного не в себе, сказать сейчас довольно сложно, но его рукописи в любом случае, стоят внимания. А будешь хорошо себя вести, сможешь допросить его лично. Ну то есть, его портрет, конечно. Ну так как?