Колдомедицинский и зельеварских навыков Лестрейнджа вполне хватило на то, чтобы уже к следующему утру Макгонагалл была как новая, а долгий здоровый сон должен был укрепить ее настолько, чтобы она не теряла сознание от простейшего ментального вмешательства, одно из которых ей сегодня предстояло. Зато он сам эту ночь провел без сна, сидел, тупо уставившись в окно, пытаясь понять, что именно должен сделать с сознанием случайной пленницы, чтобы затем... что? Безопасно ее отпустить? Нет, это вряд ли, да и зачем? Не будет ли проще, если она пропадет? Убить ее - вот что было бы правильно. Но Родни не хотел этого делать. Макгонагалл ему нравилась: она была умной, а это всегда вызывало уважение, и она не была виновата ни в смерти Нотта, ни в том, что сквибша опознала палочку, а убивать людей просто так, Лестрейндж, пожалуй, все еще не научился. Надо было просто стереть ей память и отправить куда-нибудь далеко, где ее точно не будут искать. В Колумбию, Штаты, Венгрию - да мало ли на свете мест, где неожиданно может прийти в себя человек, ничего не помнящий о себе и своей предыдущей жизни. Вэл, наверно, будет в ярости, если узнает. И Тони - Тони точно не одобрит. А отец... Да какая теперь разница, что отец.
К тому времени, как горизонт начал светлеть, Родни поднялся из кресла, бросил в чашку пару ложек кофе и залил кипятком. Кофе вышел отвратительно крепким, хотя, казалось бы, за неделю без эльфа можно было бы научиться правильно рассчитывать пропорцию, но все равно не получалось. Зато такой кофе, который Лестрейндж все же заставил себя проглотить, давал гарантию того, что он не заснет, и обманчивое ощущение бодрости и свежих мыслей.
Первым делом он занялся тем, что освободил небольшую кладовку без окон, где хранились метлы, запасы зелий, книги и прочие полезные вещи, расширил ее и снабдил мебелью. Предосторожность казалось излишней, но, вспомнив, как глупо получилось с опознанной палочкой, он решил, что пусть лучше будет. Усадив на диване все еще спящую Минерву, соорудил ей что-то вроде простой туники, чтобы она не мерзла без одеяла и связал ей локти и колени магическими петлями, потом подтащил поближе кресло и, установив напротив дивана, уселся в него. Вот и все приготовления. В оборотном зелье, как и другой маскировке, просто не было смысла: она забудет лицо, как и все остальное. Должна забыть, ради своего же блага. Потом он отменил заклинание сна и еще одним привел Макгонагалл в чувство.
- Доброе утро, - немного напряженно улыбнулся он. - Извини, что так получилось. Я не хотел, правда не хотел.
Надо было бы предложить и ей кофе, но пить со связанными руками неудобно, и Минерва могла захлебнуться, а это бы нарушило и без того не блестящий план.
- Не бойся. Я не собираюсь тебя убивать. Все будет хорошо, только будь хорошей девочкой на этот раз. Пообещай, что будешь послушной, и я тебя отпущу.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-11-13 23:41:05)

Не нужно было кольцо, которого Родни так бессмысленно лишился еще неделю назад, чтобы понять, что Минерва вовсе не собирается быть послушной, как только у появится возможность таковой не быть. Поэтому магия и защищалаее от такой возможности и, соответственно, последствий. Ведь он и в самом деле не хотел. Но извиняться еще раз было бы уже слишком. Если она себе не враг, то поймет и все пройдет гладко и без проблем.
- Хорошо. Тогда просто не сопротивляйся, и больно не будет.
Он еще раз возобновил в памяти все то, что должен был узнать и от чего избавиться, и продумал путь, которым должен идти от одного воспоминания к другому. Никаких других приготовлений и не нужно было, и Родни тянуть больше не стал.
Legilimens.
Это с каждым разом получалось все проще, как идти по уже проторенной тропой. Проще находить связи, проще обходить препятствия, вместо того, чтобы разрушать их, а вместе с ними и то, что держится на этих колоннах. Проще делать все это незаметно для объекта. Конечно, с тем, чтобы уничтожить память о последних событиях, будет намного сложнее. В этой магии Лестрейндж практиковался все же исключительно редко. Но ведь это и не должно быть слишком сложно, не так ли? Разрушать всегда проще, чем пройти незамеченным, и если Родни и волновался за результат, то совсем немного.
Но сначала надо было собрать все необходимое. Палочка была прямо перед глазами Минервы, и с палочки он и начал. Сквибша запомнила ее - правда или ложь? Что еще она помнила, о чем готова была рассказать? Что из этого уже было в деле, а что - только лишь догадками? И с кем Макгонагалл этими догадками дуспела поделиться: в министерстве, среди друзей, дома? Дом, это был очень важный участок, Тони настаивал на нем особенно. Дом под защитой, - говорил он, - достань из ее памяти эту защиту. И Родни старался, Долохову ведь виднее, и Долохов взялся помочь, значит, надо со своей стороны обеспечить все, что только возможно. Расположение дома он оставил напоследок, потянув за ту нить, которая вела к маггловским ждрузьям и родстренникам, за письма, за конверты с написанными нва них аккуратным почерком адресами. Ведь письма разносят магглы, и нельзя рассчитывать на то, что они будут так же мны, как почтовые совы.
Все это едва ли заняло много времени, хотя ему всегда теряешь счет, когда речь заходит о материях более тонких. И все же Родни чувствовал, что начинает уставать, что мысли так и пытаются водой ускользнуть сквозь пальцы, и удержать их все сложнее. Надо было поторопиться.

Родни уже отвык от того, что кто-то может лгать ему незаметно. Верить людям - и артефактам - прочно вошло у него в привычку, и, кажется, считалось, что это хорошая привычка, так что Лестрейндж ею даже немного гордился. Но, как оказалось, привычка была не такой уж и хорошей. Потому что, если верить тому, что говорила Макгонагалл, сквибша помнила палочку, а если верить тому, что она думала, сквибша не помнила ничего. Значило ли это, что верить не надо было ни тому, ни другому? Родни ужасно не любил такие противоречия. В чем-то надо было усомниться: в словах, которые казались правдой, в воспоминаниях, которые тоже казались настоящими и ничем не скрытыми, или в своих собственных способностях в области ментальной магии, а сомневаться в себе было совсем уж неприятно. Да, он мог в чем-то ошибиться, и тогда надо было начинать все с самого начала, и лучше всего не сейчас, а после того, как изучит вопрос тщательно и еще немного потренируется на магглах. Но ведь информация нужна была именно сейчас. Может быть, и не нужна, но просто сообщить Долохову, что он не справился с элементарным заданием, Лестрейндж не мог, слишком явно представлял лицо однокурсника в этот момент, лицо, на котором тот постарается сохранить неизменно спокойное выражение и ничем не выдать, как он разочарован. Вот это было бы настоящим поражением, и страх разочаровать ко всему еще и Тони заставил его не бросить все это на полпути, а сосредоточившись, продолжать обыск в сознании Макгонагалл.
Сначала он понял именно это, о, что сознание в один момент закрылось для него, хотя не было ничего, что должно было бы помешать легилименции. Это было очень странно: время, настоящее время, отстало, или то, что происходило на более тонких планах, происходило слишком быстро. Он-то сначала и не почувствовал ничего, кроме недоумения человека, у которого отобрали его игрушку, уже почти успел обидеться, и только тогда руку исполосовала жгучая боль.
Он заорал - больше от неожиданности, чем от боли - и крик помог вернуться к реальности. Родни махнул рукой с нависшей на ней кошкой, припечатывая о подлокотник кресла, в котором сидел, и перехватил палочку левой. Ею так уж хорошо колдовать не получалось, и скорость была не та, и точность, но на простое обездвиживание хватило бы даже после насыщенного вечера в "Кабаньей голове", а это было испытание посерьезнее, чем взбесившийся анимаг.
Обездвиженное, но не потерявшее сознание животное свалилось на подушки кресла. Лестрейндж покосился на него весьма неодобрительно. Она не была послушной девочкой, Минерва, а ведь обещала! Все могло быть по-другому: мирно и спокойно. Он старался.
Манжет испачкался в крови. Бред, кто обращает на такое внимание... Родни вдруг обратил. Надо будет отдать Альфу. Нет, не Альфу, как, интересно знать, зовут домовика Вэл? Хотя совершенно неинтересно. Но рука болит. Родни вышел, захлопнув за собой дверь, а через полминуты вернулся с флаконом бадьяна.
- Зараза, - пробормотал он, заливая царапины, но в общем-то довольно беззлобно. - Я же хочу тебя отпустить. Но просто так - не могу, понимаешь?
Теперь уже он сел на диван, оставляя Макгонагалл кресло. Боевые ранения затянулись почти моментально, но зелье, на всякий случай, он далеко убирать не стал. Потом опять поднялся, устроил кошку удобно и аккуратно, во всяком случае, в своем понимании кошачьего удобства и насколько это было возможно в сочетании с обездвиживающим заклинанием. Пару раз погладил ее в знак примирения и уселся опять, глядя на Минерву долгим и проникновенным взглядом.
- Теперь давай попробуем еще раз. Просто закончим побыстрее, и будешь свободна, - он подождал реакции еще несколько секунд и ободряюще улыбнулся. - Ну же, превращайся.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-11-15 21:55:57)

И опять Минерва продемонстрировала, что она умная девочка. Сейчас ей хватило ума даже на то, чтобы выполнить его небольшую просьбу и превратиться в человека. Вот так было намного лучше. Небольшая передышка, и можно опять приступать, и на этот раз все должно получиться. Итак три, два один - вопрос. Вопросы? Ну к чему это все? Тянуть время? Наверно рассчитывает на то, что ее кто-то найдет. Не найдет. Дом защищен очень хорошо, времени и сил на это убили столько, что вспомнить страшно. Может быть, рассчитывает на то, что ей удастся сбежать, как этой сквибше. Не удастся. Глупая вышла промашка, и Родни не собирался ее повторять, да и не смог бы: сейчас он только удивлялся, как ему удавалось оставаться тогда равнодушным ко всему, что вокруг него происходило. Долго задумываться, отвечая на такие вопросы Лестрейндж однако же не привык, поэтому легко выдал то, что первое пришло в голову.
- Хочу послать тебе цветы. Какие ты любишь? Только не розы, слишком банально. Может, гиацинты?
Меньше всего Макгонагалл походила на человека, который любит гиацинты, но Родни все равно решил, что пришлет именно их, и обязательно будет посылать каждый год, где бы она ни оказалась после того, как расстанется с памятью. Это могло бы стать красивой традицией, в конце концов. Но это все позже. Пока что Лестрейндж просто потянулся за своей чашкой с мерзким кофе, отпил еще немного, скривился.
- С чего ты вообще решила, что он мне нужен? Твой адрес. Я мог бы просто найти кого-нибудь в управлении каминной сети, если бы... - вопрос о том, почему они с Тони не догадались сделать это сразу, неожиданно встал ребром, Родни сбился было с мысли, но продолжил почти сразу, - ...это было так. Чего ты боишься? Я же обещал, что не стану вредить тебе, если ты будешь слушаться. Ты мне что, не веришь?
Надо было быть внимательнее, но Родни не мог понять свою ошибку. Когда и как он показал, что ищет именно месторасположение дома, а не связанные с ним события или, скажем, имена, не содержание писем и адреса корреспондентов. Может быть, просто догадка? Женская интуиция? А может, она обостряется во время превращений? Эта мысль увела размышления совсем в другую сторону. Лестрейндж задумался, улыбнулся новой идее, подался вперед.
- Скажи мне лучше вот что: это ведь не окклюменция. Но твое сознание закрывается, когда ты превращаешься. Почему? Я имею в виду, ты можешь объяснить это с точки зрения и с помощью формул, а не общих фраз про то, что сознания разные? Я хочу понять нормально.
Родни очень надеялся, что она не заявит, что это не время и не место для научных дискуссий, потому что не бывает для увлеченного человека не времени и не места, пришлось бы решить, что Макгонагалл - это вовсе не Макгонагалл, а кто-то под хорошей дозой оборотного зелья, или того хуже: что Минерва только притворялась увлеченной, видимо, чтобы разжечь интерес Лестрейнджа. С одной стороны, конечно, льстит, а с другой, Родни страшно не любил, когда его пытались обмануть, так что неоднозначность ситуации очень мешала решить, как на нее реагировать, поэтому он решил сначала дождаться ответа и, чтобы помочь мыслям Макгонагалл течь в нужном направлении, добавил.
- Зря ты отказалась тогда от денег. Ты могла бы делать большую науку. Нет, правда же, искать ответы там получается у тебя намного лучше, чем искать того, кто убил Нотта.

Незабудки - это хорошо, это почти что гиацинты. Жаль, что их подарить не получится. Ничего из того, что даст эмоциональный толчок: эмоции могут подтолкнуть память. Значит, гиацинты, только они.
- Я понимаю, - совершенно искренне заверил он на объяснения про палочку. - Значит, наверно, ты поймешь, почему я не могу просто так отпустить тебя: не хочу остаться без палочки до конца жизни.
Она, конечно, понимала. Вероятно, понимание заставило ее на этот раз быть сговорчивее и без лишних возражений объяснить Лестрейнджу то, что он хотел понять. Это было хорошим шагом навстречу с ее стороны. Родни и сам хотел как-то показать, что ценит это, и готов с точно таким же пониманием разговаривать с ней дальше, но как, если снять сдерживающее заклинание было бы совершенно непозволительной глупостью? Вариантов было не так уж и много.
- Хочешь сливочного пива? Чая в этом доме нет, а кофе у меня выходит отвратительным, - Родни призвал на пол рядом с собой кубок и бутылку напитка. - Задумывался, конечно. Ничего бы не получилось, если бы я не понимал этого. Но ты, наверно, права. Это очень плохо, потому что это значит, что тебе придется оставаться человеком добровольно. Или, если хочешь избежать легилименции, просто скажи все сама. Например, ты можешь начать с адреса.
Видит Мерлин, он пытался быть дружелюбным. Он делал все, что мог, чтобы облегчить неприятную для Минервы ситуацию, но Макгонагалл не оценила и ударила ниже пояса. Улыбка на лице Родни погасла в один момент. Он прищурился и стал внимательно разглядывать палочку, которую теперь вертел в руках. Тони все время говорил, что нельзя торопиться и делать поспешные выводы, обычно Лестрейндж даже мог его услышать, но иногда он готов был хоть сейчас сорваться с места, перенестись в Европу и искать там Тома наугад: то ли для того, чтобы убить, то ли чтобы он наконец нашел такое объяснение произошедшему, которое будет включать в себя и крестражи, и "предателя" на руке Маркуса, и, может быть, даже апельсины. И это должно было быть очень убедительное объяснение. и хотя сейчас перед ним был вовсе не наследник Слизерина, Родни пришлось чуть ли не за руки себя хватать, чтобы его раздражение отразилось не в магической формуле, а только лишь в словах.
- А у меня, может быть, лучше, чем у тебя, но это не твое дело, ясно?

Решив, что вопрос совершенно риторический, Родни просто неопределенно повел плечами и не стал отвечать. Какой смысл, она наверняка и сама догадывается, что ему придется сделать, а если не догадывается, то поймет тогда, когда он будет делать. Зачем расстраиваться заранее, если избежать этого все равно никак нельзя. Лучше пива, в самом деле. Лестрейндж откупорил бутылку и наполнил кубок, задумчиво потер подбородок, подошел к креслу и пересадил Макгонагалл так, чтобы она могла пить без опасения захлебнуться. Это заняло некоторое время, но было не так уж и сложно, и даже занятно: до сих пор Родни не приходилось ухаживать за парализованными, а вся забота о тех, кто оказался перед ним в таком неприятном состоянии, ограничивались размышлениями: стоит ли добавить ли еще один Круциатус, - но сейчас ему даже понравилось. Когда ему показалось, что теперь он сделал все хорошо, Родни деловито взял кубок, присел около ее кресла, чтобы поднести пиво к ее губам и дать возможность сделать несколько глотков.
- Извини, думаю, освобождать тебя пока что будет не очень разумно, так что разреши тебе помочь.
Значит, Фиделиус? Это плохо, Тони хотел знать адрес, значит он должен был его получить, а Фиделиус немного мешал, если, конечно, Минерва не придумала его прямо сейчас, и пока Родни растерянно смотрел на нее закусив губу и нахмурившись, такая возможность казалась все более вероятной.
- Нет, ты лжешь, - неуверенно сказал он. Без кольца никак нельзя было быть уверенным, но ведь это просто не могло бы быть правдой. Кому еще аврор поручит хранить тайну? Глупо... - Как жаль... Но у тебя еще довольно много времени, чтобы передумать. Или ты на это и рассчитываешь? Что тебя найдут? Не найдут, нет, я все предусмотрел на этот раз.
Он поднялся и отошел от кресла, отпивая из бутылки оставшееся пиво, чтобы успокоиться, но получалось не очень хорошо. Зачем они тогда похитили сквибшу? Да, кажется, чтобы узнать что-то, хотя то, что узнал Долохов через пару дней после этого сводило на нет все усилия. Или все-таки в них был смысл? Должен был быть. Ты можешь не понимать, что происходит и почему ты делаешь то или иное. Тогда ты становишься просто орудием, и твоей рукой ведет не твой разум, а совсем другие силы. Родни знал это чувство, хорошо знал. Оно не нравилось ему, но было что-то и намного худшее. Неприятно быть просто орудием, но хуже всего быть орудием не судьбы, но бессмысленности и абсурда.
- То, что произошло с Маркусом - это... - он резко вдохнул носом, чтобы не дать вырваться не самым подходящем в присутствии женщины словам, и медленно выдохнул, - это же просто бред. Он умирает, а другие, те, кто должен был бы умереть на самом деле, остаются живы. Сквибы, грязнокровки, предатели крови. Маркус был хорошим человеком, и все равно он мертв, а все эти - живы. Разве это правильно? Это справедливость? Это правосудие?

Кажется, она выпила достаточно для того эффекта, на который рассчитывал Родни. Больше, в любом случае, давать было нельзя, иначе все пойдет низлу под хвост, так что оставалось только ждать.
- Семья... Маггл и предательница крови - это не семья, это позор. Но они мне ни к чему.
Они, наверно, и могли бы послужить какой-нибудь цели, но разве что в качестве объектов показательной казни, а Родни сейчас было не до таких развлечений. Ему бы со своей семьей разобраться, а не в чужие лезть, но не объяснять же это все Минерве, не рассказывать о том, что сделал отец, да и о том, что он сам сделал. Она не поймет все равно. Да и как могла бы полукровка понять, что значит потерять право называться Лестрейнджем. Но потерять право называться не значило потерять право быть им. Родни знал, кем он остается, и кем останется до самой смерти, и делал то, что должен был сделать.
Сейчас, например, должен был узнать адрес и еще кое-что. Как адрес мог помочь высокой цели, Лестрейндж не очень-то понимал, но Долохову доверял. Жаль, что она не захотела упростить им обоим задачу, но теперь найти что-нибудь в ее голове станет проще, да и вряд ли она рискнет превращаться в таком виде.
- Несчастный... Может быть... Хотя отец всегда говорил, что надо видеть знаки, и я думаю, что если это и не убийство, то тогда точно знак. Он всегда умел видеть их и понимать, а я не умел. И сейчас понятия не имею, что может означать этот.
Может быть, то же, что означало пророчество, сказанное в мае. Что если не принять меры, чистая кровь смешается с грязью и исчезнет. Ведь те же Нотты не имели больше наследников, а значит, фамилии, которая существовала долгие века, суждено было угаснуть. А может быть, это было что-то вроде искупительной жертвы перед будущим величием: большая цена за великую победу, и знак того, что пришло время начинать. Одно Родни знал точно: это не могло быть просто случаем. Только все старания выяснить что-нибудь, понять, упирались в глухую стену.
Вот так же и с этой сквибшей. Знала ли она что-нибудь полезное? Могла ведь знать и не сказать, а на свою легилименцию Лестрейндж особо не полагался, понимая, что делает только первые шаги в сложнейшей отрасли магии. Он раздраженно хмыкнул.
- Да кто же поймет? Что тебе до нее?
Наконец щеки Минервы порозовели, а глаза заблестели так, как это случается после нескольких порций огневиски или чего угодно, выпитого из подходящей посуды. Родни отставил бутылку, подошел поближе, положил ладонь ей на лоб и, надавив слегка, окинул голову так, чтобы было удобно смотреть ей в глаза.
- Ты потерпи немного, хорошо? Это совсем не больно, и совсем недолго. Legilimens.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-11-24 00:56:33)

Ну вот к чему были эти сложные философские споры, о том, что считать позором? Пытать тех, кто слабее, не было бы необходимости, если бы те, кто слабее, сразу отвечали бы на вопросы, а не строили из себя героев. Потому что если кто-то хочет быть героем, то без пыток и прочих страданий ему не обойтись, так что, можно сказать, Лестрейндж ему еще и услугу оказывает. А преступление...
- Преступление против чего? Законов, которые грязноковки принимают для грязнокровок? Это даже не смешно.
Минерве было весело. Лестрейнджу было не до веселья, но смеяться он ей не мешал, пускай себе. Если бы все было правильно, они бы и пили вместе, и танцевали бы в каком-нибудь шотландском пабе. А теперь она осталась без танцев, зато пьяная по полной программе. И смела смеяться над ним. Хуже: она смела говорить ему то, что он и сам знал.
Родни и сам не понял, как это произошло, просто дрогнула рука, а в руке вдруг оказалась палочка, и уже через секунду на ее лице и шее наливался кровью след от розги. Ему никогда не понять? Да, может и не понять, зато он понимает многое другое. Например, то, что она не выйдет отсюда, пока не расскажет ему все то, что хочет знать Тони.
На этот раз сознание Макгонагалл развернулось под заклинанием совсем не так свободно. Родни начало мутить. То, что мутит, на самом деле, не его, а Минерву, он понял почти сразу, ощущения были вполне знакомые, ими нередко заканчивались те вечера, окончание которых он еще помнил. Неприятно, и даже очень, но совсем не смертельно. Он даже не стал использовать окклюменцию, чтобы отсечь лишнее, то, что было не его, просто отодвинул на задний план, чтобы не мешало. Если бы это было его, он бы, пожалуй, выпил еще, чтобы не решить потом, что вечер прошел зря. Макгонагалл слишком быстро сдавалась.
Но сейчас это было даже на руку, во всяком случае, Родни увидел то, что должен был увидеть, и про сквибшу и ее семью - интересно Тони и об этом упоминал, как и о палочке? Знал ли? Может, это был просто педагогический момент, чтобы дать однокурснику понять, как глубоко он влип, - и дом, и даже кое-что из той системы, которой этот дом был защищен, вот только с каждым мгновением картины становились все более и более странными, то, что должно было быть низким, превращалось в высокое, а высокое - в такое, что не запрыгнешь, если когти не выпустишь. Цвета бледнели, контуры казались размытыми, зато каждый шелест звучал так четко и явно, что сообщал втрое больше, чем могли бы рассказать глаза, а те отказывались давать общую картину, зато подмечали каждое движение, чем бы оно ни было, даже если что-то шевелилось на самой переферии того, что охватывал взгляд, и это еще не говоря о той эпопее, которую передавали запахи, и пахло здесь живой кровью, сыростью и домом, где поселился человек, а кожа ощущала предательскую блищость отвратительно мокрой воды, и от этого становилось совсем уже мерзко, и ком тошноты перекатывался от желудка к голове, по дороге превращаясь в боль.
Лестрейндж разорвал зрительный контакт, и только тогда почувствовал, что опять, а может быть не опять, быть может впервые подошел слишком близко к тому, что называли сумасшествием, но слово придумали те, кто ни разу там не был, потому что иначе они бы знали, что то, чего они так боятся - это просто другой угол зрения. А еще слуха и обоняния. Оставалось только ппотерять равновесие, и сколько можно было бы получить взамен!
Он отшатнулся, на какое-то мгновение решив, что все же потерял его, когда вместо Минервы перед ним оказалась огромная человекообразная кошка с искаженными, но все еще узнаваемыми чертами лица.
- Что ты...
Лестрейндж рассматривал существо со смесью страха и противоестественного любопытства, которое удержало его руку, когда та то ли сама по себе, то ли подчиняясь силе, которая выше и больше любого мага, но всегда с ним, уже наполовину вывела пасс милосердного Смертельного проклятия. Нет, по-своему, существо было даже красивым, но уж очень... по-своему.
- Что ты с собой сделала? Верни, как было.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-11-30 20:53:48)

Пьяные часто смеются. Смех обескураживает только тогда, когда его не ждешь. Родни ждал чего-то подобного. Он знал, что Макгонагалл будет геройствовать. Просто потому что некоторые не умеют вести себя по-другому. И здесь даже факультет ни при чем. Отец был гриффиндорцем, например, но умел вовремя отступить. Работа ни при чем тоже. У Тони вот наверняка хватило бы ума не испытывать судьбу. Дело в человеке. Или кому-то просто слишком нравилось играть со смертью и получать от нее удары.
Ее смех перешел в какой-то нечеловеческий вой еще до того, как он направил на чудовище в кресле новое заклинание. Отчасти Лестрейнджу было ее даже жаль, но это было где-то очень глубоко, на поверхности же плескалось отвращение, страх и растерянность, не говоря уже о желании закончить это все, закончить побыстрее. И все же он не должен был убить, теперь, когда он получил информацию, он должен был уничтожить эту же информацию в сознании Минервы. Долохов верил, что он справится, и подвести его было нельзя. Никаких больше разочарований.
- Превращайся, - потребовал он теперь уже от совсем кошки. - Надо закончить это быстрее.
Кошка никуда не спешила. Кошка лежала в кресле и злобно зыркала, так, как это умеют делать только кошки. Но теперь ее сознание было закрыто наглухо, и бояться было нечего, хотя и рассчитывать на что-то продуктивное тоже было нечего. Родни вовсе не был уверен, что он хочет рассчитывать. Тони говорил, что он справится с модификацией памяти, но, честное слово, ему бы такую уверенность в себе... Он мог не справиться, и он знал это. Он мог не справиться и разрушить сознание Макгонагалл, но мог и себя похоронить под этими руинами. И все же он должен был.
- Превращайся, - настойчивее посоветовал Лестрейндж, иего палочка на мгновение замерла перед кошачьей мордой, и только потом развернулась в отточенном движении.
Это было что-то вроде головного пузыря, только наизнанку, непроницаемое изнутри. Пробыв в таком достаточно долго, оназадохнулась бы, пожалуй, но эта смерть была бы очень спокойной и милосердной, почти как сон. Родни не собирался дарить ей сон, да и смерть, в общем, тоже не собирался. Он хотел отпустить ее, а если он чего-то хотел, то должен был это получить, так уж с детства повелось. Он должен был добраться до ее сознания, даже если потом не справится с ним и сломает, как слишком хрупкую игрушку. Еще одно заклинание, и пузырь, в который была заключена кошка, начал неторопливо, но уверенно наполняться водой.
- Превращайся, я не причиню тебе вреда, - и затем уже честнее, - я постараюсь не причинить.

Не помогло. Черт возьми, это должно было помочь, но видимо, кошачьи инстинкты все же не так уж и сложно подавить человеческим разумом. вот так и познается это, экспериментальным путем. Он хотел исследования - и он получил их. может пора уже и оборотня себе найти? Родни коротко засмеялся, но это выглядело как очень нервный смех, и он заставил себя проглотить остаток, едва не подавившись. Кошка должна была превратится, - эта мысль бесконечно крутилась в его голове, но если бы там еще вдобавок крутились мысли о том, как этого добиться! Нет, ничего такого. Догадайся сам или проиграй. Лестрейндж уже почти не был Лестрейнджем, но он все еще не умел проигрывать.
Интересно, превращаются ли анимаги после смерти или остаются животными. Нет, ему и в самом деле было интересно, но не проверить же это прямо сейчас. Тони высказался ясно. Если бы он хотел, чтобы Макгонагалл просто пропала, он так бы и сказал, но он сказал только проверить и почистить память. а для этого надо было затолкать свой интерес подальше и убедить Минерву превратиться. Вода ее не убедила. Родни остановил наполнение пузыря, не давая кошке захлебнуться.
- Ты упрямая, - ласково проговорил он и улыбнулся. - Я тоже. Но знаешь, есть вещи, которые сломают любое упрямство. Надо только найти правильную...
Впрочем, он знал, что ее сломает наверняка. За то время, пока они общались, за то время, пока он был в ее сознании, Родни все же успел понять кое-что. Надо было бы просто привлечь ее семью, может быть даже было бы достаточно просто доставить кого-нибудь из них сюда, она бы поняла, что их не в гости пригласили, она бы поняла, что она виновата, что виновато ее упрямство. Но, может быть, можно было обойтись и без кого-то еще. Другие методы ведь тоже существовали, люди боялись не только за других, люди боялись и за себя, люди боялись смерти, боялись боли, и разве не боялись ее и кошки?
Родни опять сделал пасс. Вода в пузыре повела себя так, как не должна вести себя вода. Она рассыпалась на небольшие гранулы, которые тут же зашевелились, ожили, превратившись в полчище блох. Насекомые - это неприятно, но не страшно. Тогда, когда они не кишат вокруг тебя, заставляя в них тонуть, когда не стремятся забрать твое тело в качестве своего дома, не оккупируют каждый миллиметр кожи, не стремятся проникнуть под нее в поисках твоей крови - тогда это не страшно. Но блох было много, кошка одна, и она была и домом, и едой.
- Превратись, Минерва. Ведь я не могу быть хуже, чем они, правда?

Смотреть на это было неприятно, но Родни все равно заставлял себя, чтобы не пропустить тот момент, когда надо будет остановиться, прекратить пытку и с облегчением уничтожить мерзких насекомых. Но момент все не наступал. Лестрейндж считал секунды, и с каждой из этих секунд его брови ползли на лоб. Кошка не превращалась. Чертова кошка не превращалась! Сожри ее дементор, если бы Родни наверняка не знал, он решил бы, что кто-то подменил Макгонагалл обычной драной дворовой кошкой! Ведь не могла же она, в самом деле, просто терпеть это.
- Ты обещала, что будешь слушаться, и обманула меня.
Это не могло не разочаровывать. Минерва казалась такой умной, а теперь вела себя так глупо. Может, она и тогда притворялась? Или сейчас? Как бы то ни было, Лестрейндж чувствовал себя обманутым, и ему это совсем не нравилось. Но ждать дольше было нельзя: полчища блох были не просто мерзкими, они могли и убить. А мертвая Минерва была сейчас ни к чему, нет, совершенно ни к чему. Еще один пасс - и блохи замирают, застывают, рассыпаются по израненной коже мелкой горькой солью и песком.
- Превращайся, - уже почти просит Родни, прекрасно понимая, каким будет следующий приказ Долохова, если он не справится. Ему не нужна мертвая Минерва, он вовсе не хочет, чтобы Минерва умирала. Она просто начнет жить другую, лучшую жизнь. Хотя перед этим пусть мучается. За Маркуса. Кто-то должен за него ответить. Кто-то должен ответить за засилье грязнокровок. И виноваты в этом во всем такие люди, как Макгонагалл, кто должен был предотвратить, и не предотвратил. - Ты ведь знаешь, что это тебе не поможет. Это единственный твой шанс выжить. Ты хочешь жить, Минерва? Неужели ты этого не хочешь?

Вот так бывает: человек, которого ты пытаешься спасти, просто не слышит тебя, как ни старайся. Он будет терпеть боль, унижение, пытки, но не сделает одну простую вещь, которая в состоянии прекратить все это. Просить бесполезно, бесполезно уговаривать, в ответ раздастся только лишь сдавленный вой. Родни ненавидел глухие стены, но всю жизнь только они и возвышались вокруг, образуя бессмысленный лабиринт, к центру которого был лишь один путь. И Лестрейндж шел по этому пути не потому что он хотел, поступал так. а не иначе, не потому что выбирал, а потому что как только он пытался взбунтоваться и пойти в другую сторону, он упирался в толстую каменную стену. Зачем Макгонагалл сказала про палочку? Зачем сквибша о ней вспомнила? Нет, Родни не виноват в том, что сейчас происходит, это просто стечение обстоятельств и судьба, но почему же эта кошка просто не превратится - и все!
Стена.
Лестрейндж закрыл лицо руками. Как будто это может помочь. Как будто когда он откроет глаза опять, перед ним будет сидеть Минерва, и достаточно будет всего пары заклинаний, чтобы аккуратно вычистить ей память и отпустить. Если бы все было так просто! Но Тони был уверен, что все просто, не хотел слышать, что все совсем не так, и он дал задание, а Родни задание провалил. Он провел по лицу ладонями и сжал пальцами виски. Открыл глаза - разумеется, все было по-старому, и кошка оставалась кошкой.
Стена.
И он опять идет, идет по единственному пути, который оставляют ему стены.
- Не хочешь превращаться? Хорошо.
Последним из заклинаний трансфигурации Родни превратил соль и песок в воду, опять поднялся со своего места и вышел из комнаты, хлопнув дверью, чтобы вернуться через минуту, неся в руках обычный ремень из кожи тонкой выделки. За всю жизнь он не научился жалеть вещи, некому было научить, и сейчас, не задумываясь, он заклинанием отрезал от ремня небольшой кусок, на который наложил чары нерушимости. Затем обернул этот кусок вокруг горла кошки, достаточно плотно, но так, чтобы это не мешало ей дышать, и закрепил концы заклинанием вечного приклеивания.
- Хорошо, - повторил Лестрейндж мрачно. - Тогда оставайся кошкой. Или превратись теперь - и ошейник сломает тебе хребет.