Как будто мало было проблем и без этого. Все шло более или менее по плану. План был странный и создавался на ходу, но беседа с отцом Нотта в него точно никак не вписывалась. А вписать было надо, потому что, если верить письму, которое Родни получил вчера, тот что-то знал о смерти Маркуса, и такую нить нельзя было упускать. Если верить... Верить ли старшему Нотту, или теперь уже просто Нотту, - это вопрос отдельный. С одной стороны, дружелюбия с его стороны ожидать было бы наивно, даже после того, как причины для его злости больше не было. С другой, если бы он хотел принять какие-то радикальные меры, он бы просто пошел в аврорат с теми доказательствами, о которых говорил тогда Маркус. С третьей... С третьей - Нотт был уже совсем немолодым человеком, который провел в архивах за перебиранием бумаг больше половины жизни, а Родни провел больше половины своей в тренировках, на которые особенно налегал в последние дни, чтобы поменьше думать о том, о счем думать совсем не хотелось. В общем, у него было полное право рассчитывать на превосходство своей реакции и навыков в боевой магии. И он пошел.
Крепостью эти камни можно было назвать разве что при наличии хорошо развитой фантазии. Лестрейндж прошел вдоль того, что когда-то было стеной и посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось пять минут - и зачем было приходить раньше? Теперь только и оставалось, что ходить по пустынному берегу и пытаться не обращать внимания на уже слишком холодный ветер.
Теперь он, кажется, был у основания какой-то башни, круглый фундамент говорил сам за себя. Родни закрыл глаза и глубоко вдохнул соленый влажный воздух. Потом поднял палочку. Заклинания были совсем непростыми, и общую картину того, что должно было получиться, приходилось держать в голове во всех подробностях. Но он все равно колдовал, потому что слишком давно не делал ничего подобного, колдовал, проговаривая некоторые части формул вслух, колдовал до боли в запястье и пальцах, до тех пор, пока палочка едва ли не переставала его слушаться. Зато когда он закончил и открыл наконец глаза, он увидел именно то, что хотел: ту самую башню,которой здесь уже не было, но котрая  должна была быть. Иллюзия получилась до боли подробная, можно было рассмотреть даже небольшие трещины на камнях, но если смотреть не на стены, а вверх, то можно было увидеть куда больше, понять, что это была не просто башня, а башня, которую облюбовал для себя и, наверно, своей библиотеки маг. Понять - и поразиться, ведь сооружая иллюзию, Родни не думал ни о чем подобном, но то ли это место, то ли сама магия, дополнили картину.
На стене мелькнула тень, неверная и неровная в дневном свете, который преломляясь сквозь иллюзию, больше  всего походил на свет факелов. Лестрейндж обернулся, не поднимая палочку, но и не пряча ее. Не та встреча, на которой стоит демонстрировать доверие и беззащитность.
- Добрый день, мистер Нотт. Рад, что вы, наконец, нашли возможность и необходимость поговорить со мной. Уверяю вас, несмотря на ваше предвзятое ко мне отношение в последние годы, я всегда оставался лучшим другом Маркуса, и если я могу помочь в поиске виновных...
Он мог помочь, конечно. Нотт знал это, иначе не пришел бы. Он мог помочь и поможет. Не только в поиске, но и в том, чтобы они получили сторицей. И это Нотт наверняка знал тоже.

В иллюзорной башне не спрятаться ни от заклинаний, ни от вопросов, ни от себя самого. Родни делает шаг, и башня остается за его спиной, а собеседник - где-то со стороны правого плеча. Хорошо бы он начал с чего-то такого, что могло бы сразу переломить ход встречи, сделать ее не просто попыткой поговорить о давно потерянном, и от этого еще более ценном, а чем-то, что может внести определенность, но начало не такое, начало - это просто пустые слова. Да, кое-что заставляет пересмотреть взгляды. Родни кивает. Родни соглашается, потому что сложно не согласиться. Его заставил пересмотреть взгляды флакон веритасерума. А потом - потом побег Тома, а еще позже маски. Родни сначала не поверил. Нет, это наверняка было продолжением его бреда, его болезненного состояния, когда вокруг не было ничего реального, ничего живого. Но маски были реальны, как и то, что они были изобретением Тома, как и то, что они фигурировали в нападении. Наверно, это был какой-то сложный план, чтобы спасти Нотта, наверно, они договорились заранее, наверно можно было придумать еще тысячу каких-нибудь объяснений, но ни одно из них не звучало достаточно уверенно, все разбивались, стоило лишь взглянуть на них пристальней. Держалось только одно, самое простое.
Наверно, Маркус простил бы Тома, выслушав его объяснения. Лестрейндж не мог, да и объяснений не было, было лишь бегство. Не после нападения, нет, после убийства. В том, что это убийство, Родни тоже уже не может усомниться.  И все еще не может понять, какой смысл был Тому делать это. И немного, почему именно таким способом, как он мог предусмотреть - но лишь немного, потому что сомнений в том, что Реддл способен и на более тонкие расчеты, тоже нет.
Тони не говорил, что они должны скрывать информацию. Тони не говорил, что они должны выложить информацию перед первым, кто заинтересуется. Тони вообще уходил от ответа, предоставляя им решать самостоятельно. Лучше бы он этого не делал, потому что теперь Лестрейнджу предстояло решать, и он вдруг понял, что ненавидит делать это.
- Вы ведь не хотите знать, кто мог бы это сделать, мистер Нотт. Вы хотите знать, кто сделал это, так же, как и мы все.
Он задумчиво закусывает губу, но слишком долго с ответом не потянешь, это будет выглядеть как минимум подозрительно. Нотт теперь далеко, и он отвернулся, как будто его совсем не интересует, что скажет собеседник. Это ложь, интересует. Но отвернувшись, можно сбить цену за ответ или скрыть выражение лица. Впрочем, Кантанкерус Нотт - невыразимец, скрывать эмоции наверняка учился еще тогда, когда никого из них и в проекте не было, а цена... Единственная цена, которая интересует Лестрейнджа - это равноценный ответ убийце. И, может быть, если повезет, возможность задать ему пару вопросов.
- Что вы собираетесь делать, если найдете, мистер Нотт? - крикнул он в спину Кнтанкерусу, который тут же развернулся и пошел обратно.
Это уже выглядит по-настоящему странно. Нотт странный, хотя Маркус и предупреждал о чем-то подобном, да и сама фамилия предупреждает о том же, но еще большая странность в том, что это не выглядит угрожающе. Нет, просто странный немолодой маг, задает вопрос и уходит, а потом поворачивается и опять задает вопросы. Может быть, он окончательно свихнулся после смерти сына? В конце концов, Родни и сам был на грани. Или он был за гранью, и просто не хотел себе в этом признаваться?
- Том был другом Маркуса. И моим тоже, конечно, - он рад, что не приходится повторять это "был". - Наш однокурсник, староста факультета и школы. Я могу рассказать много школьных историй, могу рассказать о том, как он учился и где потом работал, да мало ли что. Зачем вам это? Почему именно он? И почему, если вы знали об этой безумной затее со стиранием Маркусу памяти, если знали, во что он встрял, почему, черт возьми, вы приехали только тогда, когда он умер?

Нотт то ли не понимает, о чем ему только что сказали, то ли делает вид, что не понимает, но так или иначе, настаивать Лестрейндж не собирается, зная, что ничего не добьется. Ничего, когда настанет время сказать, все будет сказано напрямую, но когда это время настанет - никто не знает. Да и настанет ли вообще, потому что, несмотря на то, что он кажется весьма проницательным, на первый важный вопрос Нотт отвечает неправильно. Возможно, он собирается его убить? Возможно и собирается, возможно нет. Неопределенность этого ответа на такой простой вопрос давит. Что за трусость, в конце концов? Неужели нельзя преодолеть свои школьные слизеринские привычки и просто ответить? Неужели нельзя перестать изображать из себя небожителя, когда говоришь с человеком, с которым тебя связывает одна цель? Одна ли? В этом тоже проблема. Нотт наверняка хочет убить. Но ведь и Родни хочет того же. Убить собственными руками, медленно и используя магию только для того, чтобы продлить ублюдку жизнь, а себе удовольствие. Во всяком случае, хочет этого до того, как вспоминает, что убивать таким образом, скорее всего, придется Тома Реддла.
Дело не в том, что это невозможно. Может и так, но не это беспокоит Родни. Но это же Том, черт возьми, предатель и, скорее всего, убийца. И все равно это Том. Что с того? Что это вообще значит? А Родни не знает.
- Для чего? - Вопрос не более осмысленный, чем первый, но, может быть, именно его бессмысленность и абсурдность - это то, что выведет к истине. Хотя какая там истина: просто бы понять. Себя, Нотта, что делать дальше. - Что это изменит?
Жаль, не получается сделать голос таким же уверенным, каким он звучал в начале встречи. Лестрейндж растерян, понимает, что несет бред, но ничего не может с этим поделать, точно так же, как никто ничего не может поделать с тем, что Маркус мертв.
И верно, почему он сказал "был"? Потому что Нотт больше не друг Тому, он больше не друг никому. Потому что назвать Реддла другом теперь язык не повернется, а бывшим другом - о мерлин, это так отвратительно, что даже смешно. Не было никакой дружбы, просто кое-кого использовали в лучших традициях древнего и великого предка.
Нотт больше не ходит вдоль разрушенной стены, а Лестрейндж смотрит на него и пытается заставить себя чувствовать злость, но вместо этого выуживает из глубин души, если такие у него вообще есть, только жалость и сочувствие. Идиотские чувства. Родни ненавидит жалеть, а Нотт наверняка ненавидит, когда его жалеют, потому что никто не любит этого, или никто не признается. Ведь и то, и другое - слабость.
- Нет никакой цепочки. Я знаю, что в смерти Маркуса есть моя вина. Но вы знаете, что есть и ваша, верно мистер Нотт? Он многое делал только потому что ему было стыдно. Он считал вас магглолюбом, а вы и не думали опровергать это, так что у меня есть основания считать, что он был прав, что если порыться в архивах - не ваших архивах, конечно, там наверняка все чисто - то ваше имя всплывет в истории в самом неприглядном виде. Нотты - защитники магглов и грязнокровок. Вот чего он хотел бы избежать, вот почему он делал то, что делал. Чтобы не забывать о том, кто он. Чтобы не стать вами.
Говорит он про Нотта или про себя - Родни не знает. Знает только, что прав. Или что прав отчасти. Тот, кто передал Маркусу апельсины был только орудием, а причина смерти - она здесь, повисла в воздухе густым облаком, почти таким же материальным, как поднятая из небытия башня.
- Поэтому нет никакой цепочки, мистер Нотт. Хотите спросить меня о чем-то - спросите. Хотите спросить Тома - ищите его на континенте, куда он сбежал. Хотите убить его или, может, меня - попытайтесь. Но даже если вам отвечу я, если вам ответит он, если кто-нибудь из нас троих умрет, это не поможет Маркусу. И это не снимет с вас вашу вину.

Изменит ли все смерть Тома? Ну, может быть, у нее и был бы шанс поменять что-то - не все, конечно, это было слишком амбициозное заявление, но хотя бы что-нибудь - но его смерть была настолько же невозможной, насколько и возвращение Маркуса. Реддл держался за этот мир слишком цепко, и это не говоря о том, что даже один раз убить его было бы довольно сложно, но, может быть, один он и смог бы, а надо было убивать до тех пор, пока не закончится его бессмертие, пока не будут уничтожены все частицы души. Сколько их? Том говорил, три. Ложь бы Родни, конечно, распознал, но ведь Реддл умел, не соврав, не сказать правды, стоило только ему сформулировать предложение как-нибудь по-другому, а это он отлично умел. Так что, может быть, и не три, а даже если и три, то кто его знает, как эта чертова магия работает. Спросить - и то не у кого, о таких вещах вслух не говорят, только плюют через левое плечо, когда слышат.
Ничего другого Нотту было недостаточно, но он не понимал, не мог понять, что и этого было недостаточно, а Лестрейндж не мог ему сказать, поэтому сказал только
- Нет.
Нет, это важно, был ли Кантанкерус предателем крови. Нет, не только будущее имеет цену - о Мерлин, как такая сентенция вообще могла прийти в голову главе британского архива? - и нет, он был виновен, может быть, не в том, что хотел сделать из Маркуса себя, но в том, что никогда не понимал, почему сам должен измениться - или отступить, пока не поздно. И еще одно нет.
- Нет, не каждый.
Хотя бы в этом он был уверен, потому что сам никогда не ненавидел отца. Рэндалл мог бесить своим упрямством, Рэндалла можно было бояться, на него можно было злиться из-за того, что он отказывался понимать самые простые вещи. Но не ненавидеть. Даже снимая с руки перстень наследника. Даже так и не дождавшись просьбы или путь бы даже и приказа остановиться.
Лестрейндж встряхнул головой, отгоняя лишние мысли. Он ведь собирался помочь, верно. Сложности в его взаимоотношениях с отцом не помогут никак, если еще и об этом думать, будет только хуже.
- В ней был Том. В этой затее. Всегда умел быть убедительным, даже если он предлагал то, что любой нормальный человек назвал бы форменным безумием. Маркус обычно так и делал. Называл. А потом соглашался. С Томом сложно было не согласиться, если бы вы его только слышали...
В любой другой раз присутствие Наследника бы только успокоило, сняло бы с них всех лишнюю ответственность, убедило бы в надежности мероприятия. В любой другой.
Я вижу в вас способ достижения некоторых целей.
- Он хотел стереть Маркусу память. Точнее не стереть, подменить воспоминания ложными, но это был огромный пласт, а Маркус слушал и соглашался, хотя он намного лучше меня понимал, должен был понимать, что значит перекроить сознание настолько сильно, но Том... Вам не понять этого, не зная его, он как Империус: послушаешь его, и можешь сделать все что угодно, даже не удивившись, какого же черта.
Зато правда оказалась хорошим противоядием против этой магии, и кто бы мог подумать, что веритасерум на такое способен. Несколько важных вопросов и несколько честных ответов, "вижу в вас способ достижения некоторых целей" и "неприятно терять полезных людей" - хороший ментальный щит против магии посильнее обычной, палочковой. Родни закусил губу до боли и невесело усмехнулся, глядя на Нотта.
- На этот раз я возразил, поэтому, наверно, Маркус и очнулся. Знаете наверно, я никогда не был голосом разума и редко когда возражал Тому, - скажи честно, Родни, ты не возражал ему никогда, поэтому Нотт и ошалел, поэтому и сорвался с крючка, хотя и готов был уже согласиться, только не слишком ему это помогло. - Точнее, мне казалось, что я возразил и он передумал, но... Нет, Том все равно добился своего, просто изменения были не так значительны. Или должны были быть, потому что после того разговора Нотта я не видел

Он даже не представляет себе, насколько прав, этот Нотт. Или представляет? Не может же он просто ткнув пальцем в небо, угадать такое.
- С самого начала, верно, - хотя, кажется, что-то было еще раньше. - Почти с самого начала
Но Риддл не был с начала, Риддл и был началом. Без него не было бы всего того, чем они занимались, не было бы всего того, чем они стали. Тони, конечно, пытается занять его место, но одно дело подхватить, а начать - совсем другое. Долохов бы не начал, как и любой из них. Для этого нужен был Том, маггловский сирота, ублюдок и наследник Салазара.
- Что? Нет, Маркус не приходил к нему за помощью, Том сам предложил помощь. Или я предложил. Я не помню.
И не важно. Помощь не была помощью. Еще одна ступень для того, чтобы кое-кто мог осуществлять свои планы. Не так-то просто идти по головам, до голов надо еще добраться и удержать на них равновесие, а тогда было очень, очень просто его потерять. А что, если одна из ступеней проваливается, а другая вдруг начинает задавать слишком много вопросов?
Например, считает ли нога эти ступени своими друзьями?
Возможно ли придумать вопрос с еще большей концентрацией идиотизма?
- Это очень личный вопрос, не находите, мистер Нотт? Слишком личный.
Лестрейндж на минуту как будто теряет всяческий интерес к собеседнику. Он подходит к своей башне, всматривается в ее камни, в лишайник, удобно устроившийся на них - все одна сплошная ложь, которую он сам создал. Поднимает палочку, и по беззвучному сигналу башня так же беззвучно рушится, проседая под своей иллюзорной тяжестью, превращаясь в хаос обломков, такой же ложный, какой она сама была еще мгновение назад.
- Он утратил мое доверие тогда, когда сказал правду, - звучит как бред, но разве Кантанкерусу Нотту привыкать к бреду? - Хотя это не так. Он по-настоящему утратил доверие тогда, когда уехал достаточно далеко, чтобы я мог спокойно думать над тем, что он сказал.
Башня разрушена, разговор тоже не клеится. Прибой снизу планомерно подтачивает берег острова, чтобы когда-нибудь сожрать и его, и эти останки древнего величия, неиллюзорного прошлого, иллюзорного будущего. А за спиной -  сумасшедший глава сумасшедшего рода, точно такого же древнего и величественного, с точно таким же неиллюзорным прошлым, с точно таким же иллюзорным будущим. Может быть этот человек сейчас поднимает палочку, собираясь лишить будущего еще один великий род. Если так, то у Лестрейнджа для него плохие новости: он сделал это раньше, так что теперь все равно. Хотя нет, не все равно, интересно. Родни оборачивается, но не видит ничего, что ему угрожало бы. И почти сожалеет. Удар в спину не решил бы ни одной проблемы, но он расставил бы акценты. Акцентов иногда так не хватает, чтобы не потерять мотив.
- Я согласился помочь вам, мистер Нотт. Когда пришел сюда, согласился. Но я не понимаю, в чем вы хотите моей помощи. Вы пытаетесь выведать у меня, убил ли Том Маркуса, и думаете, что я буду скрывать это? Я не скрывал бы. В Мунго считают, что его убили апельсины и несчастный случай. В аврорате, похоже, недалеко от этого ушли. Но вам нужен виновный, тот, кого можно было бы убить, и все бы сразу изменилось.
Стремление понятное, только Нотту нужен не Риддл, потому что не он превратил апельсины в яд, даже если он лично принес их и по дольке скормил их однокурснику, уговаривая съесть все до последней. Потому что невозможно было предугадать, невозможно даже для того не-человека, которым стал Том.
И все же, даже если убил не он, именно он был убийцей. Мерлинова борода, что за бред... И все же именно он уложил Нотта в больницу, именно он занес оружие для последнего удара: своими планами, своей абсолютной уверенностью, что планы сработают. Тем, что видел способы достижения целей, и не просто видел, а обучал их, приручал их.
Да, Тони, мы все бегали за ним, как собачки, и боялись тявкнуть.
Это убило Нотта, и за это он должен заплатить. Но взять с него эту плату придет не Кантанкерус. Нет, они имеют право сделать это сами. Право и понимание того, что просто убить - мало.
Это ничего не изменит.
- Вы знали, что у Маркуса, - Родни запинается на забытом маггловском слове, но, собравшись продолжает, - что Маркусу нельзя было есть апельсины? Я, например, не знал, и если вы тоже, то больше всего похоже на то, что он и сам понятия не имел и сообщить такие тонкости никому не мог. Так если это и в самом деле случай, зачем вам Том, и кого тогда вы будете убивать?

Обсуждать провальное покушение с отцом Маркуса  как-то странно. Конечно, Родни понимает, что большую часть того, что он мог бы сказать, Кантанкерус и так уже знает, и думать надо было раньше. И все равно, это странно, и так не должно быть. Но он все равно отвечает, быть может, потому, что хочет в очередной раз заявить хотя бы самому себе, что его вины здесь нет, что он ничего не мог сделать.
- Нотт не подумал об оборотном. И ему не повезло. Знаю, как это звучит, но это так. Ему не повезло оказаться на расстоянии вытянутой руки Тома, не повезло с аппарацией - он сломал палочку.
Родни чувствует, как капля за каплей в нем копится злость. Нотт облажался, мироздание облажалось. Риддл оказался ублюдком, отец Нотта сует свой нос во что-то такое, что он сам даже тронуть боится. И не просто сует нос, он лезет, копается в этой куче гиппогрифьего дерьма и извлекает из него правильные ответы. Кто давал ему право на правильные ответы? Лестрейндж хочет рассмеяться и сказать, что ни черта Нотт не понимает в том, в чем пытается казаться таким понимающим, но вместо этого просто зло бросает:
- Верно.
Это ли признание его успокаивает или рухнувшая башня, но вся злость в одно мгновение испаряется, оставляя после себя только иссушенную потрескавшуюся почву. иллюзии рушатся. Они обязаны рушиться, это очень важное свойство иллюзий. Может быть, этот крах тоже был в планах Наследника. Может быть, и эта беседа тоже в его планах. Он ведь всегда умел мыслить на несколько шагов вперед, так почему бы ему не предугадать что-нибудь такое? Неизвестно, зачем ему все это нужно, но если бы это было единственной неизвестной величиной... Риддл всегда умел держать ситуацию под своим контролем, так почему бы не предположить, что все, что происходит, происходит лишь потому, что это полезно ему?
- У Тома нет друзей. У него есть, - сможет ли он когда-нибудь заставить себя забыть это слово? - инструменты.
Родни садится на останки древней стены. Ему надо бы подумать, посидеть здесь час или два, слушая только ветер и море, утрясти в голове все то, что как будто улеглось там за последнее время, но сейчас опять превратилось в муть и мешает соображать. Или еще лучше: развернуться и уйти, заняться тем, что действительно имеет значение, вернуть то, что он может еще вернуть. Оставить за собой очередное нерешенное дело, еще одну путаницу, еще горсть недомолвок? Кем бы ни был Кантанкерус Нотт, он этого не заслуживает.
- Я не знаю, были ли апельсины, которые убили Маркуса, от Тома. Я не знаю, зачем Тому могло понадобиться убивать его. И не знаю, как он мог бы спланировать. У него были планы, множество каких-то планов и целей, о которых мы не знали ничего, а то, что мы знали и во что верили, было только красивой видимостью. Может быть, смерть Маркуса тоже была частью этих планов, а может быть и нет. Если бы у меня были ответы на эти вопросы... Только и это не дало бы вам ничего. Вы не смогли бы убить Тома. Поверьте, вам лучше и не пытаться.

К чему не был готов Маркус? К аппарации? Столкновению с так не вовремя появившимся на сцене аврором? К нападению на Лича? Нет, Нотт всегда был намного более готов, чем тот же Лестрейндж. Всегда собранный в тех ситуациях, когда надо было собраться. Он не растерялся. Он просто поверил Риддлу. И был предан. Чего ради?
- Я не знаю, - лжет Лестрейндж, но не удерживается на тонкой грани этой лжи и добавляет. - Не знаю, чего еще он хотел. Он говорил правильные слова о переменах, о том, каким должен стать мир, о будущем. И это было правдой. Но что-то другое было для него важнее. Что-то, чем он не делился.
Ведь но добился. Самого главного добился, бессмертия. Родни не хотел знать, зачем это нужно ему, не хотел советовать, куда Наследнику это бессмертие себе засунуть. Он просто хотел, чтобы тот со своими принципами и взглядами на дружбу шел дальше своей дорогой. Но мастер еще не сложил инструменты в ящик, он собирался создать очередной свой шедевр. Что на этот раз? Золотой век магии? Хотелось бы верить, но можно ли верить тому, кто однажды уже предал?
Кантанкерус, немного подумав, решает, что Том все-таки нужен ему. Ну что же, он хотя бы предупрежден, а дальше - феликс фелицис ему в помощь. И собственная самоуверенность. И - что? - рассказы Маркуса? Родни с удивлением смотрит на родителя друга: это что, проверка? Просто неуклюжая и непродуманная попытка выведать нечто о гипотетическом тайном оружии противника? Глупо и не смешно.
- Это ложь. Маркус не рассказывал вам о Томе и, тем более, о том, на что он способен.
Говорит, и удивляется сам себе. Ведь думал, что окончательно разучился отличать правду от лжи, полагаясь на семейную реликвию. Но нет, он точно знает, что Нотт не стал бы болтать о своем друге из маггловского приюта перед тем Кантанкерусом, которого знали все, перед автором "Справочника". А перед тем, которого не знал никто - и подавно. Это не имело смысла, а Маркус не признавал ничего, что не имело смысла.
- Не удивляйтесь. Я же был его лучшим другом, я знаю, о чем бы он никогда не стал говорить, тем более, с людьми, которым не доверял. А доверие к вам он потерял еще тогда, когда вы начали шантажировать его.
Наверно, Кантанкерусу должно быть неприятно слышать это, но что поделать, если это правда. Он ведь сам говорил, что хочет разобраться, а как разберешься, если все время ходить по одному и тому же проторенному пути? Все ответы лежат там, где ты еще не был, иначе бы ты давно их нашел.
- Вы, наверно думаете, что Том - сильный маг, но, может, и не слишком сильный, Маркуса ведь так легко было впечатлить какой-нибудь ерундой, которая хотя бы немного отходила от того, что писали в книгах. Что вы справитесь с ним только потому что вы старше и знаете что-нибудь из вашей особой семейной магии.
Которую Реддл знает тоже, если только она его интересовала. Не если, интересовала. Лестрейндж знает, потому что и сам тешил чувство собственного превосходства, покровительственно рассказывая Наследнику Слизерина о тех тонкостях, которые столетиями хранили в своем распоряжении чистокровные семьи. Нет, не выдавая секреты, конечно, просто рассказывая о том, какие горизонты открывает это волшебство, но... Родни был теперь уверен, что Риддл все равно узнавал то, что хотел. Лучше не задумываться, какими путями.
Он оценивающе смотрит на присевшего рядом собеседника. Ни дать ни взять - двое просто пришли поговорить о древней истории и подышать морским воздухом среди развалин. Идиллическая картина. Только не слушай, о чем говорят, сохрани очарование момента. И почему родители всегда так переоценивают свои силы, недооценивая давно уже взрослых детей? Время идет, дети учатся убивать, родители же только стареют.
- Да, я знаю, я видел, перстень, который так дорог потомку Певереллов, древняя семейная реликвия, ну как же...
Родни разговаривает сам с собой. Родни замечает, что разговаривает сам с собой. Родни слишком поздно замечает, что разговаривает сам с собой.
- Том не из тех, кто позволит убить себя, - он мгновение молчит, думая, что сам не станет спрашивать разрешения, что ему всего-то и нужно - понять, как убивают бессмертных, а потом зачем-то продолжает. - И не из тех, кто простит такую попытку.

Поднимается ветер. Он пригибает к земле привычную к такому обращению траву и заставляет Лестрейнджа поднять воротник. Вот такое здесь ирландское лето. А может, тоже уехать? Туда, где тепло, туда, где не нужно думать обо всем, что потеряно. Вэл бы, наверно, поехала. А может быть, нет? Подальше от руин - древних, как эти, и совсем свежих - руин собственного мира.
- Аврорат считает смерть Нотта несчастным случаем, вы же и сами знаете. Они не ищут убийцу.
Он не отвечает, но в этом и заключен очевидный ответ: Родни не знает, почему Том уехал. Если, конечно, не принимать во внимание ту смехотворную версию, что озвучила Дрю. И если не принимать во внимание то, что Наследник Слизерина мог вдруг всерьез испугаться своих инструментов. Мог ли? Сейчас уже не узнать.
Родни недоверчиво смотрит на сидящего рядом. Он и в самом деле сказал, что смерть Маркуса была в планах наследника? Он это сказал? Да если бы он знал об этих планах! Если бы мог понять их - не тогда, так хоть сейчас!
- Он не хотел его убивать, нет, он не хотел. Если бы он хотел, убил бы его сразу, без дурацкого представления, без "предателя", без Мунго, аврората, апельсинов. Он не хотел убивать его. Но это не значит, что он не хотел его смерти.
Кажется, он сказал то, чего не должен был говорить. Это ведь их преимущество  - то, что благодаря Тони , информации у них больше, чем у кого-либо еще. Их шанс успеть первыми, показать ублюдку, чего они стоят, показать, что они больше не его ручные песики, показать, что бывает с теми, кто осмеливается бросить им вызов. Или с теми, кто пытается пройти по головам наследников лучших семей магической Британии.
С теми, кому эти наследники охотно подставляют свои головы, ведь так?
- Я не мог не признать его! Не мог. Если бы
вы действительно знали то, о чем так просто рассуждаете, вы бы поняли.
Глупая детская обида в голосе, но уже все равно. Он должен был сказать это кому-то, но признавать собственное бессилие перед обстоятельствами и, хуже того, бессидие перед обычным однокурсником, который, по всем правилам, должен быть куда слабее в магии, чем идеально чистокровные друзья - нет, это было слишком сложно. Поэтому так долго копилось, поэтому только сейчас, когда грубое непонимание срывает с этого нарыва корку, оно изливается, как гной, и издает такую же вонь, доводя до тошноты. Рассказать Нотту, почему он ошибается? Да потому же, почему все они ошибались. Не могли поверить в то, что видели своими же глазами, в то, чего не могло быть.
- Потому что Том  - сильнейший темный маг, потому что в самой простой дуэли он может призвать такую магию, о которой такие теоретики, как вы, только мечтают, а обыватели даже представить не могут, потому что вне дуэлей он делал то, на что не решались даже самые чокнутые психи, и делал это успешно. Потому что он тот, кто он есть. Потому что его невозможно убить. И да, если он заметит вашу попытку, он заставит вас жалеть, и вряд ли его что-то остановит. Потому что Том уже не человек.

Да, Том Риддл числится. Не только он, конечно, и если это напоминание о том, что Кантанкерус Нотт имеет над ним какую-то власть, еще одна попытка шантажа, только теперь уже напрямую, то это плохая идея, не говоря уже о том, что совершенно неуместная. Если Нотт вдруг решит заявить о его, Лестрейнджа, причастности к нападению, Родни просто скажет, что понятия не имеет, о чем речь. Да и Том, конечно, скажет то же самое, если обвинят его самого. Никаких доказательств, и свидетельствовать против Наследника Родни не собирается, как не стал бы и Маркус, если остался бы в живых. Намеренно - не стал бы, но он совершил очень глупую ошибку, когда сам попросил о том, чтобы быть допрошенным под сывороткой, и это был очередной поворот к тому, что произошло в последствии.
- Маркус должен был дать показания под веритасерумом. Если бы допрос пошел не по плану, он мог рассказать что-то, чего не должен был рассказывать.
Он пожимает плечами. Может быть, было что-нибудь еще, что не было так очевидно, что мог понять Том, или даже сам Нотт мог бы понять, но что было недоступно пониманию Родни. Может быть, Риддл хотел обвинить во всем грязнокровок и заставить магическое сообщество объединиться наконец против них, хотя при чем здесь тогда обвинение в предательстве? Может быть, его планы были намного тоньше, сложнее, более многоступенчатыми. Может быть. Да и как объяснить все это отцу Нотта, когда это лишь догадки, не логические, исключительно интуитивные? Маркус ничего не понимал в интуиции, Кантанкерус, наверняка, понимает еще меньше. Вот и сейчас для него все кажется таким простым. "Просто расскажи, все что известно". В самом деле, куда уж проще.
- Я не могу рассказать все. Мы все давали обеты, еще в школе, не задумываясь слишком о том, что обещаем и зачем. Он был сильнее нас всех - и дело не в способностях, не в магии, я о другом. Он превратил факультет во что-то такое, чем слизерин едва ли был когда-то, в структуру, в организацию, мне кажется, даже не задумываясь, для чего делает это, может быть, он так игрался в солдатики, может, собирал инструменты, педантично приводил их в порядок и раскладывал их по местам. Но это была его армия. Мы могли иногда спорить, могли не соглашаться, могли нарушать его правила или недоговаривать, мы могли не называть его хорошим другом - но мы не могли его не признать, даже без этих его предков, дело ведь было совсем не в них. Я не мог, Маркус не мог - это было попросту невозможно.
Мерлиновы портки, ну кому он все это объясняет! Как будто оправдывается сам перед собой, но перед собой было бы проще, потому что он знает Наследника Слизерина, он может понять, а Нотт не может, что бы он себе сейчас ни воображал. Надо было бы говорить это отцу - во всяком случае, можно было быть уверенным, что он не использует это против собственного сына. Надо - но глупое бессмысленное упрямство Рэндалла Лестрейнджа перечеркнуло все, и единственное, что остается Родни - вычеркнуть себя из семьи и забыть. Интересно, пожалеет ли он об этом так, как жалел сейчас Нотт о том, что потерял сына? Поймет ли свои ошибки, признает ли? Нет, едва ли, отец этого попросту не умеет.
Следующий вопрос собеседника заставляет Родни вынырнуть из своего, ставшего почти родным за последние дни, замкнутого круга и посмотреть на того внимательно, пытаясь вникнуть в то, что сказано. Значит, Нотт, оказывается, знаком с теорией. Кажется, знаком, куда лучше, чем Лестрейндж, который о хоркруксах знает разве что в самых общих чертах и по слухам, тихим опасливым разговорам, которые иначе как спьяну не ведутся. Кантанкерус же не просто с ходу понимает - если и правда понимает - о чем речь, но и говорит об... уничтожении? Почему Родни за все это время не пришло в голову, что артефакты можно уничтожить, ведь это просто артефакты? Откуда об их особенностях знать архивной крысе. И что, черт, возьми, значит...
- Временно? - ему не надо играть удивление, оно совершенно искренне и граничит не со страхом и не с простым любопытством, но почти с надеждой на то, что из тупика есть выход. - Что вы имеете в виду?

Нотт ничего не понял. Иначе бы он не задавал такие вопросы. Лестрейндж смотрит на него уже почти без удивления, и так же без удивления отвечает, как будто в сотый раз растолковывая урок в надежде, что уж на сотый-то станет ясно.
- Нет, конечно. Все заметили. Даже дали ему наградную доску за особые заслуги перед школой. Она, наверно, до сих пор в Зале трофеев пылится.
Стал бы стараться Том Риддл, если бы его усилий не заметили? Возможно, но смысл этой игры был не только в том, чтобы победить, а еще и в том, чтобы победить прямо под носом Слагхорна, Дамблдора, Диппета. Они все с радостью подхватывали эту игра, Родни первый подхватывал, это ведь было как раз в его стиле, это было весело, а потом еще и обрело другой, более глубокий смысл, так что начало казаться, что их связывает общее дело, общее стремление. Как же хотелось верить в это...
В то, что говорил Нотт, пожалуй, тоже хотелось. Наследника можно будет вытащить с того света? Прекрасно, Родни сделал бы это, чтобы убить его еще раз. И еще. Вот только все это бред. Все ведь знают, что так не бывает.
- Вернуться? Но ведь это невозможно, смерть необратима, разве нет? Даже Том не смог бы... Ведь невозможно по-настоящему, - для этого сложно подобрать слова, слова противоречат всему тому, что он знает, всему, что считается непреложной истиной, всему здравому смыслу, -  перестать быть мертвым: инфери и призраки, даже девушка из сказки о трех братьях - это не исключения, это только примеры, которые подтверждают правило, да и... откуда вы знаете?
Это не желание оспорить, нет, не в этот раз. Это именно то, чем кажется: желание узнать источник, изучить его вдоль и поперек, проверить на подлинность, и только после этого поверить. Хотя нет, Лестрейндж верит авансом, уже сейчас, иначе не вцепился бы в то, что говорит Кантанкерус, просто отбросил бы как пустые домыслы. Но ему надо знать наверняка, и жизнь и смерть Тома Риддла - не единственная причина, и даже, пожалуй, не первая.
Интересно, знал ли об этом сам Том? Он так уверенно говорил о своем бессмертии, как будто не верил, что он сам или одна из частиц его души действительно может быть уничтожена. И тем не менее, создал несколько. Попала ли ему в руки только лишь часть информации, или он дезориентировал специально? Какой же идиот откровенничает с инструментами?
- Доверял? Том?
Раньше это не казалось таким уж невероятным, правда?
Родни задумывается, не спеша выносить вердикт. Все-таки Том рассказал что-то ему самому, пусть и вынужденно, и что-то он рассказал Друэлле, которую Лестрейндж не собирается здесь упоминать. Значит, мог делиться и с кем-то еще, просто не клал все яйца в одну корзину, и в другой раз нельзя было бы не признать разумность этого хода. Но кому он мог доверить собственное воскрешение? Очевидно, кому-то, кто действительно хотел бы это сделать, настолько, что стал бы рисковать собственной жизнью, ведь ритуал наверняка принадлежал к Искусствам, которые, как известно, не прощают малейших ошибок. Странно, еще год назад Родни сказал бы, что нет на эту роль претендента лучше него самого. Сейчас он только покачал головой в сомнениях.
- Я не знаю никого, кому бы он доверял. Но я не знаю о нем вообще ничего.

Да, наверно, в Отделе тайн и правда есть специфическая литература, горы разнообразной специфической литературы. Есть ли там литература о хоркруксах? Да, пожалуй, где же ей еще быть, если не там. Хотя Том ведь не из министерства взял свой экземпляр. Если у него, конечно, вообще был свой экземпляр, если он не творил этот безумный ритуал по какому-то безумному же наитию.
Интересно, что сказал бы сам Том, если бы услышал эти рассуждения. Он нашел бы какие-то ошибки в рассуждениях? Подсказал бы полезную литературу? Поучаствовал бы в дискуссии? О мерлин, какой бред лезет в голову. И это тогда, когда думать надо о том, кому Риддл мог доверить собственное возвращение из мертвых. Кому? Не Вэл, нет, она бы сказала. Кому-то из Розье? Дрю не скажет, пока ее не спросишь напрямую. Точнее, она и тогда не скажет, разве что, ее спросит Тони. А может, ему? Может быть, все то, что он тогдаговорил - ложь? Маневр, чтобы узнать, кто готов предать Наследника?
Лестрейнджа начинает трясти. От страха, ярлсти, ненависти. От того, что он ничего не понимает. От того, что он уже и не хочет понимать. Не хочет принимать сложные и запоздалые, никому не нужные решения. Он хочет, чтобы его оставили в покое. Он хочет опять отдать себя в руки той магии, которая ведет его, подталкивает под локоть, не позволяет думать лишнего. Родни неосознанно тянется к палочке, но вовремя останавливает себя, скрещивая руки на груди, не позволяя им сделать ни единого лишнего движения. Он не станет направлять на Нотта непростительную магию. Он же не идиот. Дождется конца этого разговора и прогуляется по маггловским районам. Он в состоянии немного подождать, он полностью контролирует себя и свои порывы. Да.
- Тогда убейте его, мистер Нотт, - наконец дает он чертово разрешение. - Вы же не Визенгамот, вам-то зачем доказательства? Вы уже убивали людей? Так убейте Тома, и пусть все изменится.
Зачем Нотт продолжает делать это? Что еще хочет узнать, что получить? Лестрейндж готов отдать все, лишь бы только получить сейчас возможность стереть с лица земли эти руины или убить кого-нибудь. Но Нотт не говорит, что ему нужно, и не обещает награды. Это приходится домысливать самому.
- Прозрел? - даже полностью и абсолютно контролируя себя, как контролирует Родни, невозможно сдержать смех. Но длится он недолго. - Я бы сделал это. Убил бы его.
Он даже не продолжает: "бы" сказало все за него.
- Мне не нужно оружие против Тома. Считайте, что я только что передаю его вам со всеми подобающими церемониями, хотя Маркус никогда не простил бы мне этого, но у него теперь нет права прощать или не прощать, так что наплевать.
Хорошо, что нет кольца, собственная ложь жгла бы палец не хуже любой другой. Хорошо, что его нет, так не приходится каждую чертову секунду думать о том, что ты - Лестрейндж, о том, кому и чем ты обязан, о том, чего от тебя ждут. Теперь никому и ничем. Теперь ничего. Хорошо. Но эта ложь, как огневиски: хорошо только тогда, когда не слишком много, а сейчас Родни чувствует, что еще немного, и его прямо здесь вывернет наизнанку. Он делает несколько глубоких вдохов, но этого мало, ему надо глотнуть немного правды, чтобы прийти в себя.
- И хватит уже презирать меня, хватит! Я не хуже Маркуса. Я точно не хуже вас, мистер Нотт.