Сентябрь должен был стать переломным. В этом были уверены все, а кто сомневался, за тех был уверен Нобби. Все так и получилось: Вильгельмина победила, они все победили. Победили даже те, кто был недоволен победой, только они пока не понимали этого. Британия со своими предрассудками и несовершенными законами застряла в прошлом, и эти выборы были тем рывком, который вытянул ее из трясины, давая импульс к лучшему будущему. Конечно, это было только начало, и Вильгельмина была совсем не так принципиальна, как хотелось бы, и перемены были неполными, и многие из тех, кто был откровенно против этих даже неполных перемен, остался на своих постах, взять хотя бы того же Блэка. Можно было бы сослаться на то, что фамилия - не приговор, и что люди способны меняться, так же как и менять свою точку зрения, и что Поллукс не может быть в ответе за преступления своей сестры. Можно было бы, но что-то плохо получалось уговорить себя в этом во всем. Поллукс Блэк вовсе не вел себя так, как будто осознавал все свои предыдущие ошибки и готов был исправляться. Особенно заметно это стало тогда, когда в ответ на представление нового руководителя Отдела Международного Сотрудничества, Блэк просто развернулся и вышел. Не очень-то дружелюбно, но не самое худшее, чего от него можно было бы ожидать. Не самое худшее, что вообще произошло за прошедшие после выборов дни, не самое худшее из того, с чем приходилось разбираться, и на что, надо сказать, было отведено совсем немного времени. В самом деле, если дни до выборов казались заполненными под завязку, то дни после превратились в настоящую гонку. Нобби и сам удивился, что в один из этих прекрасных - совершенно без сарказма - дней он вспомнил вдруг об Арабелле из больницы и ее обещании. О своем он, кстати, помнил, сразу послал ей тогда нужные бумаги. Но не получил ответа, а потом завертелось, и выслать вторую сову или лично заявиться на пятый этаж он не догадался.
Зато теперь он вспомнил, и несмотря на то, что ему было немного стыдно, написал еще одно письмо. И даже ответ получил, так что теперь смело заявился в больничный буфет, уже с палочкой и не приписанный ни к одному из отделений - а это немаловажное достижение.
- Привет. Что нового?
Лич сел за столик напротив Арабеллы. На этот раз она не пила кофе. И это было совершенно верное решение. Правда, обедать бутербродом всухомятку было решением в корне неверным. Как медик Арабелла могла бы поспорить, но как хаффлпафец Нобби знал лучше. Правда, с собой он ничего не принес. Это было не по-хаффлпафски, но в последнее время такие простые мелочи просто вылетали из головы, уступая место чему-то более важному.
- Ты все-таки решилась написать, правда? Тебе нужны еще какие-нибудь материалы? Есть темы, идеи?

Когда спрашиваешь, что нового, обычно рассчитываешь услышать про, допустим, недавнее путешествие, новую работу или, в крайнем случае, какую-нибудь недавно прочитанную книгу, если совсем уж рассказать больше не о чем. И когда в ответ на "что нового?" слышишь историю о похищении и пытках, то тут сложно сразу понять, как реагировать. Сначала широкая улыбка Нобби стала недоверчивой, а потом вообще сползла с его лица.
- Ты что, шутишь так?
Глупый вопрос. Конечно, у некоторых людей очень странное чувство юмора, некоторые готовы вот так взять и сморозить что-нибудь о том, что им осталось жить пару месяцев. Или вот о пытках и похищениях. Но такие шутники вряд ли будут вываливать подробности и имена. Поэтому нет, Арабелла так не шутила, она просто между делом рассказывала о том, что чуть не умерла.
- Я слышал про арест, но думал... Я думал, там в другом дело. Ну, знаешь...
Он неуклюже замолчал, потому что Арабелла могла и не знать про Минерву, а Минерва могла не хотеть, чтобы о ней болтали всем подряд, и тогда вышло бы некрасиво. Хотя, конечно, Минерву лечили в Мунго, так что Арабелла могла и знать, но ведь могла и нет.
- Ты ведь и правда не шутишь? Прости, я чувствую себя идиотом.
Впрочем, выглядел он, наверно, в полном соответствии со своим самочувствием. Идеальная гармония.
Нобби встряхнул головой и попытался собраться с мыслями, чтобы не застревать на этом похищении, и том, что Арабелла, кажется, вообще не придавала инциденту значения. Как будто это было что-то, о чем лучше всего просто побыстрее забыть.
- Спасибо, - рассеянно ответил Нобби на все сразу, все еще думая о другом. - Может, все дело как раз в том, что Вильгельмина празделяет все эти идеи? Может, тебя похищали специально, чтобы что-нибудь этим заявить? Но почему тогда об этом никто не узнал?
Он опять осекся. Понятно, почему. Как раз потому, что Арабелла осталась жива. Вот ее смерть эти сволочи наверняка обставили бы так, чтобы все узнали. Хорошо, что им не удалось. Теперь они не посмеют этого повторить, а Вильгельмина не допустит, чтобы они ушли безнаказанными. Да, наверняка Лестрейндж в этом и виноват, не зря Флавия езще в мае говорила, что он гнилой человек. И хотя слова были другими, смысл - именно таким.
- Не надо возвращать. Это разные документы: программы, манифесты. Теперь у нас будут новые, с Вильгельминой мы многого добьемся. Но ты все равно прочти. Увидишь, что это не пустые слова, и что мы пришли именно туда, куда направлялись.
Нобби все-таки улыбнулся опять. Он был горд этой победой, ведь это была и его победа тоже. Не потому что он получил наконец должность, нет. Потому что если бы не май - этой победы не было бы, если бы не радио - победы бы не было. Если бы не усилия многих других людей, победы не было бы тоже, но его вклад в этом море усилий тоже был, и не терялся.
Он заметил перед собой штрудель наконец, пододвинул тарелку и только собирался приобщиться к прекрасному, когда Арабелла вдруг выдава все то, что он как раз и хотел услышать. Лич радостно указал на нее ложкой.
- Молодец. Вот именно! Я знаю и других сквибов. Здесь, в Британии, и в других странах тоже. В Америке, знаешь, они легко находят свое место среди магов, ведь здесь полно работы, для которой не обязательно нужна палочка. Варить зелья, учить детей до школы, да и в школе тоже. Лечить, защищать в суде, консультировать по самым разным вопросам, работать в банке или вести свой бизнес. В Штатах никому и в голову не приходит стесняться ребенка-сквиба или отдать его магглам, а у нас, говорят, такое до сих пор случается. Поэтому ты права, люди должны знать. Понимать они должны.

Политика - на удивление грязная штука. Заявить что-нибудь в политике можно самыми разными способами, но почему-то некоторые люди выбирают худшие. Вот как например, такие похищения. И эти способы, как ни прискорбно, работают. Это значит, что их будут использовать до тех пор, пока они все еще будут оставаться эффективными - а, по всей видимости, они останутся такими навсегда, ведь никто ради высокой цели не откажется выручить своего родственника, друга или любимого любой ценой, а найти абсолютную защиту от магии, которой сейчас владеют чистокровные, чтобы предотвратить похищение, невозможно. Выход? Можно вернуться к идее о национализации особо опасных средств, сосредоточенных сейчас в руках так называемой аристократии, провести обыски, изъять наконец то, что может представлять опасность для окружающих, ввести более последовательную систему запретов на темную магию. Можно ужесточить наказания за преступление против личности, чтобы потенциальный похититель или убийца подумал трижды, прежде чем совершить то, что собираются. Можно ужесточить и меры за преступление против государственного строя, ведь попытки установить диктатуру чистокровных, когда любой лестрейндж может делать, что захочет, - это ни что иное, как государственная измена. Не то чтобы миру нужно было еще больше крови, нет. Но миру нужен был мир. А мир не всегда можно достичь справедливостью, иногда для того, чтобы люди очнулись и вспомнили о том, что они - люди, а не стая волков, готовая растерзать слабых и беззащитных, нужен показательный процесс, а может, и несколько, если один все еще не заставил их понять. Говорить об этом с Блэком, конечно, бесполезно, но Вильгельмина могла прислушаться.
Лич поймал себя на том, что сидит и молча рассматривает свои руки вместо того, чтобы принимать живое участие в разговоре. Но что сказать? Посочувствовать? Глупо. Пересказать  все то, о чем он думает, рассказать о том, какого ответа заслуживают такие действия? Преждевременно, а значит, тоже глупо. Как обычно подбадривающе улыбнуться и сказать, что хорошо все то, что хорошо заканчивается? Так в том-то и дело, что ничего не заканчивается, все продолжается, и продолжаться будет до тех пор, пока кто-то не закончит это несколькими волевыми решениями. Глупо.
- Люди должны узнать об этом, - он наконец поднял взгляд и встретился со взглядом Арабеллы, даже не пытаясь скрыть в своих глазах все те чувства, которые его сейчас переполняли, и среди которых едва ли было слишком много добрых. - Они все равно узнают, но только не правду, а вылизанную версию, которую им предоставит Лестрейндж, если ты промолчишь. Давай по-настоящему расскажем всем, что произошло, люди тебе поверят, и - они же люди - поддержат тебя. А твои обидчики получат по заслугам. И больше... - нет, на этом, наверно не стоит заканчивать, - больше не будут опасны.
Нобби закончил размахивать ложкой и применил ее наконец по назначению, правда, разломав штрудель на куски, он отвлекся на странный вопрос. Действительно ведь странный. Как будто это могло быть важно... Потом он опять вернулся к пирогу.
- Нет, не помню. Но если ты что-то не поймешь, когда прочтешь то, что есть, если тебе понадобится больше информации - ты скажи только.
Продавать котлы - неплохое занятие. Если его не ограничивает слово "только". Хотя Арабелла была немного несправедлива - её ведь взяли в Мунго. Начало положено, теперь важно добиться того, чтобы для такого назначения не обязательно было задействовать все возможные и невозможные связи, чтобы достаточно было просто показать, что ты способен на эту работу. В конце концов, никто из чистокровных отчего-то не спешил ею заняться. Нет, их можно было понять. Она боялись того, что люди могли понять: сквибы ничуть не менее способны свернуть горы, чем обычные маги. Они боялись конкуренции, так же как боялись ее и от магглорожденных, не понимая, что именно отсутствие этой самой конкуренции уверенно ведет экономику к краю пропасти, от которого давно ушли все развитые страны.
- Здесь тоже может быть хорошо. Только для этого надо постараться. И начать хотя бы писать.
Что сделать потом с написанным? Да много что. Дело ведь совсем не в том, что именно будет сделано, дело в том, чтобы начать - а потом продолжить. Продолжать уже, может быть, придется не статьями, но будет легче, потому что Арабелла тогда уже будет не одна. Но начинать все равно придется вот так, в одиночку.
- Просто публиковать - для начала. Точнее, это не "просто". Это нужно для того, чтобы люди видели истинное положение дел. Многие из них сейчас не задумываются ни о сквибах, ни о том, как им живется. Надо разбудить, заставить думать. Кроме того, я бы привлек не только нашу прессу, но и газеты в Европе, в Америке. Если мы хотим сделать что-нибудь важное и большое, то первое правило: люди должны знать.

Раз аврорат готов обвинить Лестрейнджа не только в том, что он пытал Минерву, раз Арабелла тоже фигурировала  в этих обвинениях, значит, у нее было, что сказать. Может быть, авроры сказали не говорить до суда, а может, она сама боялась. Нобби постарался понять и не обидеться, и у него получилось. В конце концов, главное, чтобы преступники были наказаны, изолированы от общества так надолго, как это только возможно. Личным обидам здесь не место.
- Многие поддержат аврорат. Многим уже надоела безнаказанность аристократии. Если бы Дорею Поттер оправдали, это стало бы заметно. Так что хорошо, что ее не оправдали. Лестрейнджа тоже не должны.
Не должны, потому что справедливость в мире существует, но не только из-за этого, конечно. Еще потому, что иначе будут народные волнения, может быть, даже большие, чем те, о которых Лич когда-то предупреждал Минерву, что она восприняла как личное оскорбление. Но это не было оскорблением, не было угрозой. Это было предостережение, предупреждение о той волне, которую невозможно будет остановить, если она поднимется. Невозможно, да и кто станет останавливать? Не Нобби, Нобби верит в право людей на то, чтобы очистить свой мир от убийц и палачей, таких, какими были Поттер и этот Лестрейндж. Поэтому суд должен был быть открытым и честным, поэтому Арабеллу выслушают, несмотря на то, что она сквиб, и примут ее свидетельство во внимание. Ради мира, если не во имя справедливости.
Он все же начал есть штрудель, чтобы не мешать Арабелле собраться с духом и сказать то, что она хочет сказать. Но оказалось, что она не из тех, кто говорит, и долгие вступления закончились тем, что она протянула пергамент с готовым текстом. Лич отложил ложку и отодвинул тарелку, на пару минут полностью погружаясь в чтение. Заметка - хотя скорее даже не заметка, настоящий манифест - была небольшой, но много слов и не нужно, когда знаешь, что хочешь сказать. Нобби перечитал заметки несколько раз, аккуратно сложил их и поднял глаза, перехватывая взгляд Арабеллы.
- Это просто отлично. Как раз то, что нужно для начала. Увидишь, это поднимет волну. Люди начнут говорить, то есть, сначала только говорить, но на этом мы не остановимся. Мы это опубликуем в самое ближайшее время.  Подумай над тем, что писать дальше. Не хочешь публиковаться под своим именем - скажи, под каким хочешь.

Слова Арабеллы про показания звучали как-то очень неубедительно, но Лестрейндж все равно был под стражей и под следствием, а значит, кроме этих слов, кроме того, что Арабелла ничего не помнит, было что-то еще. Наверняка многое рассказала Минерва. Нобби было очень стыдно, но он не мог не думать о том, что то, что у похитителей оказалась именно она - это, в некотором роде удача. Кто-то другой мог бы сдаться, кто-то другой мог бы испугаться и не дать показаний. Минерва, конечно, не могла. Все эти мысли были не очень-то дружескими, но что он мог с ними поделать? Разве что отвлекаться на вещи куда более важные, необходимые для того, чтобы не допустить ничего подобного в будущем.
- На самом деле, - Нобби усмехнулся и спрятал записи в карман, - на самом деле нас много. Не "вас", а "нас". Не сквибов, магглорожденных или кого-то еще, кого нынешняя "аристократия" и за людей-то не считает. Нас много, тех, кто готов делать что-то для того, чтобы жить в нормальном цивилизованном мире, где каждому найдется достойное место, видеть в тебе человека, а не неудачного отпрыска хорошей семьи.
Интересно, как Арабелла представляла себе этих "своих"? Десяток засевших где-нибудь в подвале партизан, которые до срыва голоса спорят, стоит ли им потратить силы еще и на сквибов, когда каждый человек на счету? Ну ладно, может быть, примерно так они и начинали, но еще в мае они перестали быть просто небольшой группкой единомышленников, а идеи равных прав наконец выплеснулись на улицы и заразили многих. И многие теперь удивлялись, почему не видели этого раньше. Многие писали письма в поддержку, многие голосовали за Тафт, в конце концов, многие искренне радовались тому, что для назначения на высокий пост теперь не нужно предъявлять генеалогическое древо, на ветвях которого не будет ни одного порядочного и трудолюбивого маггла. И пусть основная группа активистов не так уж и разрослась с тех пор, пусть они понесли потери, вроде того же Кэмпбэлла, но своих теперь было очень много и Лич верил, что их становилось все больше с каждым днем. А еще свои были за проливом и за океаном.
- Тебе кажется, что у меня в голове только пафосные речи и все это - пустое сотрясение воздуха? Думаешь, что я просто познакомился со сквибом и подумал: "А не использовать ли мне еще и их для того, чтобы создать побольше шума?" Нет, если бы ты так думала, тебя бы здесь не было, и это правильно. Ни тебе, ни мне не нужна жалость и тем более не нужно становиться инструментом в чьих-то руках. Я знаю своих людей, они считают точно так же. Вы - такие же как мы, вы - и есть мы. Поэтом не может быть никаких "за сквибов" или "против". Мы все вместе, понимаешь?
Наверно, ей сложно было представить себе, насколько вместе. Арабелла когда-то говорила, что она как раз из чистокровной семьи, а чистокровные семьи обычно живут в своих домах где-то далеко от остальных, отгородившись от всего мира, и их представители с самого детства не могут впитать это слово "вместе" и всю палитру его значений. Конечно, теперь уже она должна была понимать примерное соотношение количества чистокровных и всех остальных, да и то, что доступная только им одним магическая сила этими чистокровными весьма преувеличена.
Нобби уделил штруделю еще несколько приятных мгновений, размышляя о псевдонимах. Сам он не пользовался фальшивыми именами, фальшивыми лицами. Может быть и зря, может быть, он был бы целее, если бы делал это, но это казалось просто каким-то оскорблением - прятаться тогда, когда точно знаешь, что делаешь все правильно. Впрочем, Нобби никогда не настаивал на том, чтобы и остальные думали точно так же, как он сам.
- Боудикка... Хорошо. Перепишем ее историю и сделаем ее не такой печальной. Ты права, нам нужны конкретные программы, а не только манифесты и призывы. Я принесу тебе документы о трудоустройстве сквибов в Штатах и оставлю тебе несколько адресов, чтобы ты могла написать им туда, самым обычным людям, таким как ты, но которые живут по-другому. А хочешь - скатайся в Америку лично и посмотри на это своими глазами, я все устрою.

Так уж устроен мир, что вся прожитая жизнь хранится не в дневниках и фотографиях, не в старых газетных подшивках или семейных легендах, которые по сто раз пересказывают на семейных праздниках, но по-настоящему - в человеческой памяти и только в ней. Поэтому она так ценна, поэтому ее потеря - это действительно тяжелая потеря. Но ведь восполнимая, хотя бы отчасти. Восполнимая, если восполнять, а не сидеть все время в доме под фиделиусом или на работе, а заново узнавать то, что забылось и то, что никогда не зналось, но почему бы и не узнать. Конечно, страшно, и, конечно, это не похоже на то, что обычно понимают под безопасностью, но разве не страшнее просто остаться наедине со своим бардаком в голове. Именно наедине, даже если вокруг полно сочувствующего и поддерживающего народу, но бардак на всех не разделишь, и не сбежишь.
- Наверно кого-нибудь и знала. Мир тесен. Ты со всеми познакомишься, пусть даже и заново, ничего страшного. Вот увидишь, когда они прочтут статью, то точно захотят увидеть тебя вживую.
Радости от того, что она с кем-то, Арабелла, похоже, не испытывала или, может, тщательно ее скрывала, но Лич все равно широко и довольно улыбнулся ей, он-то сам был рад, что их теперь больше, и значит порадуется за двоих, пока она сама не поймет, насколько это хорошо, насколько важно. Однако же улыбка быстро сползла с лица, стоило ей вспомнить про некоторых, кто так и не понял важность того, чтобы быть вместе со всеми, а не против всех.
- Нет, я не они.
И время показывало, что это хорошо. Что пока Кэмпбелл со товарищи уходили в сторону войны непонятно с кем и непонятно за что, связывались с темной магией, забывая о том, для чего делают все это, умеренная политика и демократические выборы давали свои плоды, может быть не очень скороспелые, но зато именно то, за что боролись и чего хотели: возможность менять мир спокойно и без кровопролития, менять так, как этого хотят люди. Так что нет, конечно он - не они, хотя испытывать по этому поводу искреннюю радость не получалось до сих пор, и до сих пор преступления Кэмпбелла казались чем-то невероятным и нереальным, тем, во что не верилось, и не хотелось верить. Ведь это Алан, не какой-нибудь Лестрейндж давно потерявший ориентиры и ослепленный вседозволенностью. Может быть, его просто подставили, может быть и это бегство не правда, и его призывы - фальшивка. Правда, он не был уверен, как долго еще сможет продержаться за эту веру.
- Не беспокойся, почта доходит, - Нобби потянулся за портфелем и вытащил блокнот и карандаш, быстро написал один адрес, немного задумался, прежде чем написать другой, потом аккуратно вырвал исписанный лист и передал его Арабелле. - Вот, держи. Я напишу им сегодня, и они будут рады ответить на твои вопросы, да и принять тебя в гости, я уверен. Покажут и расскажут все, что ты захочешь узнать, а ты, когда вернешься, сможешь рассказывать остальным о том, что действительно важно А... твой муж не против, что ты занимаешься этим? Знаешь, некоторые предпочитают сидеть тихо, лишь бы чего не случилось. Хорошо, если он понимает и поддержит тебя. Мы и ему будем рады.

Да, в том, что понравится, сомнений не было. Это было новое направление для развития, но оно не было неожиданным, и оно было правильным. Начать придется с малого, с таких вот статей. Вложить людям в головы мысль о том, что рядом с ними живут и другие, те, кого надо уважать для начала за то, что они тоже люди, и часто хорошие люди. И может быть, ничего больше и не понадобится: ни маршей протеста, ни ультиматумов, ни осуждения со стороны мирового сообщества. Вполне возможно, один раз вступив на дорогу понимания и толерантности, остальные шаги магическая Британия сделает намного проще и веселее. Но если нет, то что же, ей опять надо будет помочь, подтолкнуть, ведь, в конце концов, Лич наверняка знал, что это правильная дорога. А начинать всегда труднее всего.
- Сама увидишь, когда я принесу тебе мешок писем сразу после публикации.
Можно было не сомневаться еще и в том, что далеко не все письма будут одобрительными. Но большое преимущество громовещателей в том, что они сгорают в первые же минуты после доставки, создав не так уж и много шума, да и к тому же их можно оглушить, если знать, как, а команде Нобби пришлось этому научиться, потому что такого добра всегда было навалом в ответ на любую статью. И это тоже было отлично: хуже всего - это когда люди остаются безразличными. Были еще и опасные письма, в конвертах присылали что угодно, не только исписанные пергаменты. но таких в Арабеллином мешке тоже не будет, об этом Нобби собирался позаботиться.
Вопрос о муже и его убеждениях заставил ее задуматься, но, к счастью, ненадолго. Ответ Лич одобрил, пусть он был и не очень уверенным, но если мистер Фигг всегда поддерживал и не имел ничего против, значит, все было в порядке, и значит потом он тоже приобщится, ведь члены семей редко оставались равнодушными и посторонними зрителями, другое дело, что многие были магглами и поддержку могли дать только моральную. Магический мир все же был закрыт даже для родственников тех, кто становился его членом пусть и не при рождении, а в одиннадцать лет.
- Это он еще не видел, что дальше будет, - Нобби заговорчески подмигнул и улыбнулся. - И брата приводи. Сделайте революцию семейным хобби.
Брат тоже должен понять в конце концов, что ничего страшного с его сестрой не происходит, а как раз даже наоборот, она проявляет активную гражданскую позицию. А фиделиусы... Иногда это просто лишнее - запирать человека в его собственном доме.
Забросив в сумку лишившийся листа и совершенно, к тому же, маггловский блокнот, Нобби посмотрел на часы. Увы, времени оставалось ровно столько, чтобы доесть штрудель, и именно этим он и занялся наконец. Говорить с набитым ртом было, конечно, очень дурным тоном, но зато это экономило время, да и приемы вроде того у Малфоя, слава богу, остались в прошлом.
- Извини, я сейчас побегу дальше. Но хочу, чтобы ты знала: если захочешь что-то обсудить, я всегда буду рад письмам. У камина меня редко найдешь, но, на всякий случай, оставлю тебе позывные. Ну или заходи в Министерство, когда будет свободная минута. Я распоряжусь, чтобы тебя пропускали без лишних вопросов. Придешь?