Тошнотворно фиолетовые двери тошнотворно фиолетового трехэтажного автобуса открылись и выплюнули Лестрейнджа прямо у ворот его дома, стоящего неподалеку от маггловского Ротли в Лестершире, самом сердце Англии. И сейчас Родни буквально ощущал биение этого сердца. Или почему бы еще земля под ногами могла ходить ходуном? Поездки на "Рыцаре" всегда были удовольствием из разряда весьма сомнительных, но на этот раз для пассажира это очевидно стало последней каплей, и содержимое его желудка уже через несколько секунд оказалось на всеобщем обозрении. Впрочем, легче от этого не стало.
Когда автобус под язвительные комментарии кондуктора наконец исчез с глаз, молодой маг, медленно переставляя ноги, двинулся по направлению к дому. Все-таки хорошо, что особняк был замкнут не на все эти новомодные пароли, и даже не на специальные заклинания, а на старую-добрую магию крови. Если бы Родерик был сейчас способен на признание своей неправоты или любые другие умственные усилия, он всенепременно согласился бы с тем, что иногда (пусть и очень редко, но все же) старые, даже древние проверенные методы могут быть ничем не хуже некоторых прогрессивных нововведений. Потому что не будь их, Лестрейнджу оставалось бы только лечь и сдохнуть прямо на пороге собственного дома. Но нет, на такие откровения его, конечно, не хватило: дойти бы до двери.
С этим Родни все же справился, пусть и не без усилий. Дверь привычно легко открылась от одного лишь прикосновения отпрыска благородного дома, как будто и вовсе не была заперта. Здесь, как и всегда хозяина ждал невидимый эльф. Родерик отдал ему какой-то приказ, хотя уже через секунду едва ли мог вспомнить, что именно сказал, и продолжил свой путь. Подниматься наверх, в спальню, было невозможно. Может быть, еще минут пять назад он и осилил бы такой подвиг, но чертовы румыны видимо таки собрались убить его. Артефакт каждым мгновением отнимал  способность действовать и даже соображать, погружая в какое-то болото без права вынырнуть хотя бы для того, чтобы глотнуть немного воздуха.
Лестрейндж рухнул на диван в первой же комнате, где обнаружился диван. Судя по книжным полкам, наверно, в библиотеке, но точно сказать было сложно, потому что изображение перед глазами плыло, и Родни не поставил бы и галеона на то, что все эти книги, да и сам диван, не были порождением его воображения. Бороться со всем этим было бесполезно. Сказали, что пройдет само, и артефакт тогда же окажется в его руках. Может, было не слишком хорошей идеей доверять им. Хотя... они ведь и не соврали, если уж быть совсем справедливым. В чем Родерик был уверен, так это в том, что если сегодняшний день не убьет его, то совершенно точно сделает его сильнее. А пока что просто отвернулся к стенке, с головой укрылся лежащим здесь же пледом и сосредоточился на том, чтобы не потерять сознание.

Чтобы не потерять сознание, можно, например, вспоминать этапы превращения крысы в белку. Их довольно много, но все они были настолько простые, что смешно даже. Надо просто быть внимательным, и не растерять ни один.
Сначала скелет. Интересно, что чувствует крыса, когда её кости, с которыми она успела свыкнуться за свою короткую крысью жизнь, вдруг начинают менять форму? Вытягиваются или наоборот, сокращаются. становятся мягкими, как будто восковыми. Вообще-то, все эти животные на уроках всегда издавали достаточно громкие звуки, крысы, если быть точнее в формулировках, пищали. Но от чего? Это боль? Или это страх?  Или и то, и другое? Почему Дамблдор никогда не упоминал об этом аспекте? Он же самый интересный.
Потом мышцы. Белкам ведь нельзя бегать по канализационным трубам. Им надо прыгать. Да и скелет требует совсем другой мускулатуры. Здесь прибавить, там отнять. Крыса все еще верещит.
Почему не кричат анимаги?
Эта мысль неожиданно заставляет молодого мага обеспокоиться настолько, что он с таким выражением, как будто только что понял смысл вселенной, подскакивает на диване и несколько секунд оглядывается, прежде чем рухнуть опять. Может, они и кричат, но как раз в это время преобразуется и голос? Или они все как один владеют обезболиванием? О, Родни сейчас был бы совсем не против стать анимагом только для того, чтобы бросить на себя что-то обезболивающее. Но нет же, надо терпеть, ждать, и надеяться, что румыны не соврали. А может, это вообще были венгры? Или это одно и то же? Нет, разница должна быть. Интересно, какие формулы превращают венгра в румына? Если представить, что одни из них белки, а другие крысы...
Что-то там должно быть еще во всем этом процессе. Что-то поважнее, чем форма ушей и хвост. Но это Лестрейндж пропускает, героически борясь с очередным приступом тошноты и одновременно пытаясь решить для себя вопрос, в чем же принципиальная разница между первым и последним пунктом превращения, в какой момент крыса перестает быть крысой, и становится ли она белкой сразу или проходит через промежуточный этап небытия никем.
А потом можно перекрасить шерсть в рыжий.
Где-то на перекрашивании его начинает трясти. Но нельзя! Это же тонкий процесс, его необходимо закончить, чтобы... Зачем, кстати. Родерик открывает глаза и поворачивается, и как раз в этот момент получает весьма мощный Эннервейт. Белка внезапно превращается в автобус, и оказывается не более чем словами, произнесенными голосом отца, который почему-то тоже здесь. Лестрейндж радостно улыбается, хотя он бы не поручился, что его радостная улыбка действительно выглядела как радостная улыбка в общепринятом понимании этого радостного словосочетания.
- Решил, что в жизни надо попробовать всё, - Во всяком случае, Родни уверен, что сказал именно это. -  Но не начинать с маггловских. Ты знал, что этот их...
Как раз в этот момент он получает ещё и безоар прямо в рот. Кто его знает, на что реагирует организм: на антидот, заклинание, появление любимого родителя или сочетание этих прекрасных терапевтических факторов, но на раздражитель выдает полне однозначный результат: остатки ужина вместе с камнем оказываются большей частью на ковре под ногами Лестрейнджа-старшего, отчасти на его ботинках и совсем немного - на мантии. Родерик тяжело вздыхает и, растеряв веселость, опять устраивается поудобнее.
- Где взять список зарегистрированных анимагов, сэр? Или оборотней. Мне нужно.

Стараясь сделать это не слишком заметно, Родни почесал ладони одну о другую. Они и раньше зудели, а теперь руки к тому же начало здорово жечь. Даже странно, как ему не удавалось замечать этого раньше. Даже тошнота теперь казалась не такой острой, как раньше, да и в сон клонило меньше. Может, не соврали, может, и правда, скоро пройдет? Лицо Родни исказилось в брезгливой гримасе, когда антидот опять оказался во рту.
- Не помовет, - камень мешал говорить внятно, и Родерику не оставалось ничего, кроме как умилиться отцовским чувствам старшего Лестрейнджа, ну или что там заставило его выбрать из аптечных запасов самый большой безоар. - Фамо пройдет, не бефпокойфя.
Он все-таки сел, вытянув ноги и по недолгом размышлении все-таки кивнув эльфу, чтобы тот снял с него обувь. Руки из-под пледа вытаскивать не решился. Что-то вроде интуиции намекало, что их внешний вид сейчас не совсем соответствует пониманию отца о том, как должны выглядеть руки его отпрыска. Во всяком случае, руки живого отпрыска. Кто знает, может, в погоне за гармонией, Рэндалл в порыве чувств вообще убил бы наследничка, Родни отчего-то не жаждал проверить это прямо здесь и сейчас.
Он немного помолчал, перекатывая во рту безоар, потом наконец уместил его более или менее удобно, стараясь больше не чесаться и размышляя о том, что в ближйшее время непременно навестит дядю Роули, только вот не забыть бы, зачем он собирался это сделать, когда сознание прояснится немного. Что делать со списком оборотней потом, Лестрейндж не знал, но опасался, что в какой-то момент ему вполне может хватить дури, чтобы разыскать кого-нибудь из них и задать пару вопросов. Может, лучше все-таки анимаги? Они скучнее, конечно, зато если они тебя покусают, и ты тоже станешь анимагом - это какая-никакая выгода. А зависеть от лунных фаз Родерик вообще не хотел, и так сплошные зависимости.
- Я, кажется, уронил палочку, и он остановился. Автобус. Зря ты так о нем, - вообще-то отец о "Рыцаре" ничего не говорил, но воздух просто-таки искрил его возмущением. - Забавное нововведение, и ничем не хуже Экспресса. Палочка - фьюить - и они приезжают. Это забавно, - повторил он уже скорее с воросительной интонацией.
Это было еще и удобно, если начистоту. В ином случае, Родни наверняка бы попытался аппарировать, и наверняка дошел бы домой частями. А ему вполне нравилось чувствовать себя цельной личностью.
- И почему ты всегда так против любого новаторства? Альф, разожги камин, что за холод в середине лета!
Он закутался в плед плотнее и опять почесал ладони, которые теперь еще и наощупь стали какое-то странные.
- Ты работаешь? Я не собирался тебя отвлекать. Со мной все в порядке, мне надо немного отдохнуть, только и всего.

Папа что-то упустил. Не сейчас, конечно, еще давно, лет десять назад, пожалуй. Ну ладно, пусть семь. Его нельзя было винить, у Рэндалла Лестрейнджа всегда было слишком много работы, чтобы позволить себе не считать Хогвартс неким средством временного избавления от родительских обязанностей. На десять месяцев, исключая рождественские и пасхальные каникулы. Иногда включая. Потому что работы много и, Родни- тебе-ведь-и-самому-будет-интереснее-там-с-друзьями-прости-что-письмо-короткое-у-меня-завтра-важные-переговоры. Да он был и прав. Родни действительно было интереснее там. Все интереснее и интереснее с каждым годом. И список развлечений расширялся, уже очень давно включив себя единение с обывателями, а потом и многие другие странные вещи. Потому что если не развлекаться, не пытаться найти себе развлечение в каждом чертовом дне этой жизни, можно же сдохнуть со скуки. А это в планы Родерика пока что не входило.
Эльфов звать тоже. Вот один такой попался на пути - и что? И сразу вслед за ним пришел отец. А отцу совсем не обязательно было знать о затруднениях, которые испытывал его отпрыск с этим новым и многообещающим бизнесом. Вот когда многие обещания станут реальностью - тогда можно. А сейчас - что сейчас? Сейчас приходится отчитываться в первых неудачах. И все из-за эльфа, между прочим. Лестрейндж угрюмо посмотрел на отца, но у того расплывалось лицо, приобретая черты профессора почему-то Меррисот. Может, это у него самого проблемы? Вот Родерик - он хоть чешется, но хотя бы ни в кого не превращается.
- Я бы позвал эльфа, если бы у меня был эльф. Эти ваши.
Профессор была недовольна. Хотя у нее всегда был такой вид, как будто она чем-то недовольна. Но сегодня она зашла как-то уж слишком далеко, сначала начав щупать лоб, а потом вообще полезла разворачивать спасительное одеяло.
- Эээ! - к такому повороту Родни однозначно был не готов и только начал обдумывать, как бы намекнуть старушке, что она не в его вкусе, когда звук восклицания почти сам собой изменился на, - Ого! Хы...
После этого еще где-то на минуту  он потерял интерес  ко всему происходящему, погрузившись в рассматривание бывших рук. Да уж, неудивительно, что чувствительность пальцев была потеряна. Вместе с пальцами. Хотя, если присмотреться, можно было различить под плотной кожей перепонок очертания ногтей. И заодно найти объяснения тому, что он все-таки выронил палочку как раз перед тем, как перед носом остановился трехэтажный автобус. Зубами - потому что руками это сделать было бы теперь весьма непросто, Родни подтянул рукав мантии чуть вверх и обнаружил, что лягушка заканчивается в районе локтя. Распространится ли она дальше, было не совсем ясно. Как раз сейчас было бы неплохо написать румынам и спросить, точно ли эффект должен быть именно таким. И как раз сейчас с письмом могут быть сложности. Где-то совсем рядом папиным голосом кудахтала профессор. И чего прицепилась? Родерик поднял на даму глубокомысленный взгляд, примерно такой же, каким одаривал её в те неловкие моменты, когда преподаватель Защиты пыталась добиться пояснений на предмет отсутствия выполненного эссе в три свитка длиной, а слизеринцу приходилось очень быстро взвешивать, поверит ли она в то, что увлекательнейшее чтиво сожрал забежавший в гостиную нюхлер, который сразу понял ценность шедевра от домашней работы.
- Кажется, случилась трансфигурация.
Неполная и межвидовая, если уточнять. И почему об этом спрашивает Меррисот, а не Дамблдор?! Лестрейндж настойчиво посмотрел на преподавателя перед собой и применил все возможные мысленные усилия, чтобы исправить ситуацию, но добился только того, что женщина отрастила бороду и обзавелась очками.
- Я... все объясню, - когда придумаю подходящее объяснение. - Не надо целителя! Это особая румынская магия, да. Или венгерская. Шутка от иностранных друзей. Мы обсуждали крыс, белок, анимагию - и увлеклись немного, ну знаете, как оно бывает. Уверен, мне поможет целительная Финита. Но сначала я немного отдохну, посплю, распакую чемодан...
Родни опять потер ладони о колени. Под кожей что-то перекатилось холодным валиком. Что бы это ни было, оно точно входило в завершающую стадию.
- Эй, что ты делаешь? - это уже было адресовано домовику, следящему за тем, чтобы камин разгорелся поярче. - Зачем огонь? У меня же кожа сохнет! Воду неси.

Или в наследство.
Мысль коснулась сознания, заставляя отдернуть его так же, как отдернул бы руку от огня. Да, все всегда употребляли это "наследник", но до сих пор никогда Родни не задумывался детально, когда же получит это наследство, и что будет потом. Он и сейчас задумываться не хотел, но мысль все же успела оставить в душе ожог, к которому он еще присмотрится позже, пытаясь во всем разобраться.  Впрочем, ему хватило ума не сказать этого вслух и отвести взгляд, зная, что тот иногда говорит выразительнее слов. Во всяком случае, для тех, кто умеет слушать. Лично в его ближайшие планы свадьба не входила. Если она входила в планы отца - это были его личные проблемы, которые Родерика касались постольку поскольку.Да и к тому же, он был уверен, что беспокоиться слишком сильно пока тоже не время: подходящих, на его взгляд, кандидаток отец все еще не представлял, а ведь весь матримониальный ритуал должен бы начаться именно с этого во избежание недоразумений. Когда начнется, тогда можно будет и поговорить, привести доводы. Не отменить, так отодвинуть дату. А там где одна отсрочка, там и остальные. В общем, у безумной идеи осчастливить какую-нибудь девочку из приличной семьи фамилией Лестрейндж прямо в ближайшее время были все шансы стать долгоиграющей семейной песней: заунывной, но без сложных последствий в виде обручального кольца.
В общем, хорошо, что сейчас спорить об этом не было резона, потому что заявления вроде "Я не собираюсь обременять себя семьей в ближайшие годы" могут, конечно, звучать серьезно и убедительно, но совершенно точно - не от человека с лягушачьими лапами вместо рук. Родни уставился на огонь в камине, не только потому что смотреть на него можно было бесконечно, но еще и для того, чтобы не видеть профессора полу-Меррисот, полу-Дамблдора. Так, слушая только голос, можно было представить себе, что это с ним разговаривает отец, и беседа приобретала куда большую осмысленность. А вот с осмысленными ответами было туго, особенно сейчас, когда отец выставлял его на посмешище, пусть и только лишь перед слугами и портретами. Ну да, трансфигурация. И нечего говорить так, как будто репетируешь обвинительную речь о государственной измене перед Визенгамотом. Трансфигурация - это не так уж и трагично, во всяком случае, не заразно.
Ну вот, конечно, и бесполезная формула отмены тоже произнесена. Лестрейндж закрыл глаза и сжал зубы, пытаясь не высказать накопившуюся злость: отец ведь мог бы хотя бы сделать вид, что поверил, дать шанс самостоятельно исправить ситуацию. Но нет, как же, Рэндалл, и вдруг не продемонстрирует всем, какие они на самом деле ничтожества, что не могут решить созданные ии же самими проблемы? О нет, это не в его стиле.
- Ты раньше не очень-то интересовался моими друзьями, папа. Но раз уж теперь тебе интересно, я обязательно начну знакомить тебя с ними со всеми. Выделишь для этого хотя бы полчаса в неделю или ты все еще слишком занятой человек для "всей этой ерунды"?
Родерик только скривил губы, когда один из эльфов, которого, между прочим, не спрашивали про чемодан, начал проявлять инициативу. Мелкие твари явно имели какой-то свой корыстный интерес в том, чтобы накалить его отношения с отцом до предела. Но, пожалуй, пора было напомнить им об их месте в этом доме, как и о наказаниях, которые нетерпимый к любым новым веяниям глава семьи забывал в приступе какого-то избирательного либерализма. Родни прекрасно понимал, что эльфы, вслед за родителем, слишком уж привыкли считать его всего лишь избалованным ребенком. Вот и сейчас, один отдает такие приказы, как будто пятилетний наследник слишком увлекся пусканием корабликов в грязной луже на заднем дворе, а второй сразу бросается выполнять, забыв поинтересоваться мнением самого наследника, уже давно не пятилетнего. Нет, они должны выучить, что дети имеют свойство вырастать из поставленных для них рамок, насколько бы болезненным ни оказался для каждого из них этот урок. Но сначала разобраться с близлежащими проблемами.
- Без свидетелей? А эти?
Младший Лестрейндж кивнул на прадеда Рэндолфа и еще какого-то предка, можно не сомневаться, что тоже названного на ту же букву. Не очень уверенно поднялся на ноги, в которых все еще чувствовал слабость, хотя не без удовольствия отметил, что уже может передвигаться, да и вообще чувствует себя получше, чем десять минут назад. На всякий случай на отца все еще не смотрел, чтобы не расстраиваться, если прогресс в ментальной сфере окажется не таким впечатляющим. Проследил, чтобы портреты, конечно с видом оскорбленной невинности, покинули рамы и, понимая, что они сейчас пытаются незаметно столпиться у края небольшого натюрморта, висящего над камином, все равно согласился.
- Ладно, хорошо, я расскажу. Отзови эльфа: колдомедик ничего не сделает, говорю же, это специфические чары, восточная Европа, можешь себе представить. Но целителю не объяснишь. Он поднимет панику и будет настаивать на госпитализации. А завтра единственный наследник Рэндалла Лестрейнджа появится на первой полосе "Пророка". В цветах родного факультета.
Родни поднял ласты, чтобы продемонстрировать, что именно имеет в виду, но, не рассчитав свои новые габариты, задел отца перепонкой по лицу. Обреченно склонил голову: сегодня явно был не его день. Зато лицо Рэндалла стало опять лицом Рэндалла и перестало расплываться. Этот факт, с одной стороны, радовал, но с другой - кричал о том, что все усилия будут напрасны, если отец увидит артефакт, а значит, надо поторопиться.
- Я вполне в состоянии привести себя в порядок и без этого конвоя. Я знаю эту магию, - между напускным спокойствием и скоростью изложения Лестрейндж выбрал второе, та что все, что он говорил, проговаривал теперь очень быстро, попутно отступая в направлении ванной. Хорошо хоть домовик, получивший помывочные инструкции, не мешал, если не считать того, что пытался стянуть с Родни обувь по ходу дела. - Выглядит странно, но она безопасна. Дай мне час, переодеться и принять ванну, и я расскажу тебе про этот свой вояж все, что угодно. Без свидетелей. Никуда не денусь: моя палочка у тебя.

- Хорошо...
Родни удивленно посмотрел на отца, пытаясь понять, шутит тот или нет. Выглядел, вроде, серьезно, хотя в случае Рэндалла Лестрейнджа никогда нельзя было быть уверенным на сто процентов. Может быть, и в самом деле все это время он и рад был бы узнать больше об интересах сына, да и о его жизни вообще, а может придумал это только что. Но не упускать же такую возможность.
В чем именно состояла эта возможность, точно сказать было сложно. Но Родерик почему-то был уверен, что Том будет весьма рад, когда узнает о том, что с ним хочет свести знакомство один из самых влиятельных  - не время для скромности! - магов Британии. Да, конечно, речь-то и шла, в основном, о Томе, со всеми остальными отец был знаком с самого дня их рождения, да и большинству являлся родственником. Сам Родни не очень-то верил, что такое знакомство может быть полезным. Папа был слишком консервативен, об этом знали все. Но... может быть, именно в этом и крылся секрет? Вообще-то ведь довольно выгодно, когда от тебя ожидают совсем не того, что ты можешь явить миру. Может, и в самом деле был шанс, что отец способен на что-то ради тех ценностей, которые так любит декларировать? Но... фантазия отказывала и удивительное действие артефакта заканчивалось, а значит и представить Рэндалла, послушно выполняющего задания Наследника Слизерина почему-то не удавалось.
- Ну знаешь! Мамин дедушка, например, проявляет слишком уж неумеренное любопытство. Настолько, что его стоило бы переместить в гостевую спальню без права ходить по другим рамам.
Родерик только-только собирался во всех душераздирающих подробностях объяснить, что невольно застесняешься тут, когда тебя до мигрени достали мертвые родственники с их язвительными комментариями, но выразительный жест, коим он хотел сопроводить описание собственных физических страданий, как только рука оказалась у лица, превратился в не менее выразительный, хоть и с другой коннотацией. Лягушачья лапа шлепнула по лбу, иллюстрируя всю степень безысходности.
И - о эта магия эмоциональной жестикуляции - отец наконец проникся ситуацией и отпустил отпрыска в ванную. Быстро выходя из комнаты и продолжая чесать зеленые ладони, Родни все равно мог думать лишь над одним вопросом: зачем он вообще ждал этого разрешения.

А дальше, как ни удивительно для такого неудачного начала, все пошло вполне гладко. Разве что в ванне долго лежать не получилось, хотя и хотелось бы. А все потому что артефакт наконец прорезался, то есть, в один момент, который можно было бы назвать прекрасным, если бы не боль, как будто ладони засунули в камин, оказался наконец в руках. Еще в течение минут пяти конечности приобрели нормальную форму и стали менять цвет. Дальше надо было действовать быстро. Лестрейндж не без сожаления выбрался из пены, наспех вытерся, надел принесенную эльфом чистую мантию и поднялся в свою комнату. Вторую палочку он пока доставать не решился, да и зачем, если можно было обойтись. Шагнув в камин и бросив щепотку пороха, объявил, что направляется в Министерство. А потом внимательно следил за мелькающими перед глазами интерьерами, чтобы вовремя шагнуть из камина, не долетая до места назначения. Трюк был опасным, но, по большому счету, не опаснее, чем на нетрезвую голову согласиться на предложение румынов с контрабандой артефакта. Обошлось успешно, если не считать, что Родни умудрился приложиться лбом о каминную полку, когда выбирался: камин у Борджина был непростительно тесным. Зато на крепкое выражение, подхваченное где-то там же, в Румынии, за прилавком моментально материализовался один из владельцев, который и принял у Родни сверток, выдав взамен другой, наполненный галеонами.

- Неужели тебе все-таки удалось наложить Империус на главреда "Пророка"?
Ровно через час, минута в минуту, Лестрейндж без никому не нужной формальности вроде стука открыл дверь в кабинет отца и появился на пороге довольный собой и обстоятельствами. Отец, сидевший за столом, тоже был уже вполне собой, и оставалось лишь удивляться, как ему не так давно удавалось походить на преподавателя Защиты от Искусств.
- Или есть другие поводы быть уверенным в том, что он теперь полностью на твоей стороне? Смотри, - Родни радостно подемонстрировал родителю обе руки, которые теперь были разве что немного бледнее, чем в нормальном состоянии, и больше ничем не напоминали о странном случае трансфигурации, - я же говорил, что это безопасно, и я сам справлюсь. Моя палочка, - он протянул одну из рук, вторую вернул на место, - Она все еще у тебя.

Вроде бы папа даже был в более или менее добром настроении. Это же прекрасно, когда у человека настроение, Родни не мог не порадоваться за родителя. И за себя заодно, за то, что преувеличил опасность. А вся эта история с артефактам вообще пошла только на пользу, если так считать. Лестрейндж взял из нее не только весьма ощутимую сумму золотом, но и несколько выводов. Не пей с румынами, даже если они прикидываются венграми. Не попадайся на глаза эльфам, если это не твои личные эльфы. Не забывай хорошие идеи, даже если они пришли к тебе в бреду. Поэтому мысль о том, чтобы все-таки наведаться к маминому брату в министерство теперь не покидала головы Родерика.
Однако же и папа радовал интересными новостями. Например, эта газета. Родни иногда удивлялся, почему люди так помешаны на средствах массовой информации вообще и "Ежедневном пророке" в частности. Потом понял. Когда тебе лень просто выйти из дома и посмотреть, что происходит на улицах на самом деле, газеты - единственное, что спасает. И создает впечатление, что ты еще живешь и кое-что знаешь о мире. В общем, все это было интересным феноменом, а если папа нашел подход к владелице, значит феномен можно было бы даже изучить изнутри.
- Розье уже определились? Наконец-то, давно пора навести в газете порядок, анекдоты на последней полосе повторяются из номера в номер. Сколько ты ей предложил?
Вопрос не праздный. Лестрейндж действительно не прочь разобраться в современных расценках. Да хотя бы и для того, чтобы ставить перед собой ясные цели. Сколько надо заработать денег, чтобы править миром? Или сколько надо заработать, чтобы править незаметно? Отец в деньгах толк знает, только идиот будет это отрицать, а Родни, несмотря на некоторые неприятные промахи вовсе не хочет относить себя к этой категории.
А похвала, такая простая и незатейливая, неожиданно вдохновляет на новую идею, которой он тут же делится, а глаза загораются совсем уж неподдельным интересом.
- Как думаешь, может, и мне основать какую-нибудь газету? Или нет, лучше выкупить радиостанцию. Все ведь слушают радио. На этом можно было бы неплохо заработать. Или наоборот, сделать его почти бесплатным, раздавать приемники даром и настраивать их только на одну волну. Представляешь, люди будут весь день напролет слышать то, что я захочу, чтобы они услышали. Получше какой-то там газетенки, да?
Почему бы и нет? Эта идея кажется довольно занимательной. Конечно, придется обеспечить себе какую-нибудь ужасающе и невероятно неудобную деловую мантию, чтобы иногда являть свой начальственный лик в контору, но ведь нечасто. Остальное время можно посвятить тому же, чем увлекался и раньше. А радиостанция - это неплохое вложение в будущее, тем более, если удастся согласовывать её заявления с тем, что будет публиковать "Пророк". Родни уже захвачен новой идеей и готов рассказать отцу про плюсы и способы обойти минусы, только чтобы тот мог написать рекомендацию в Гринготтс, потому что денег на это предприятие потребуется немало. Но старший Лестрейндж меняет тему так неожиданно, что несколько секунд в голове у Родни щелкают переключатели, являя поочередно идеи прямых радиовключений из Лютного в качестве криминальной хроники, владения бизнеса, поставляющего новинки из Восточной Европы и, конечно, медийного холдинга в этой самой Восточной Европе. Когда наконец мысль приходит к тому, что именно отец имел в виду.
- Конечно.
Он опять отвечает рассеянно, пытаясь понять, к чему клонит родитель. Нет, он совершенно точно не мог отследить передвижение до антикварной лавки. Да и Борджин не стал бы сообщать никому об артефакте - только непосредственному заказчику. Если только... Это было бы чрезвычайно смехотворное совпадение, но мало ли смехотворного в подлунном мире?
Родни берет в руки свою родную сикаморовую палочку и возвращает её в рукав мантии. В любом случае, сходить посмотреть не помешает. Даже если папа и заказал привезти эту штуковину, то Борджин не сдаст ему исполнителя. Нет, ну конечно не сдаст!
- Какого рода новинка?

Элейн-Элейн. Странный выбор вообще-то. У Розье есть нормальный подающий надежды сын, зачем изобретать велосипед и передавать "Пророк" дочери? Это же не что-нибудь, это ведущее издание. Надо бы послушать, что на это скажет главный наследник. Хотя вряд ли что-нибудь, что можно будет напечатать в этом же "Пророке". Это, ну и то, что папа договорился, наверно не пройдет даром. Розье будет ходить мутный, и придется долго объяснять ему, что он, Родерик, здесь вообще ни при чем. Ладно, объяснится. С ним-то попроще, чем с отцом. Этот вообще ничего толком не слышит и не желает. Вот опять нацепил на лицо эту скептическую мину. Специальное выражение лица для бесед с любимым сыном. Называется "Как ты меня разочаровал".
В ответ вместо улыбки тоже получается какая-то гримаса. Родни и сам не понимает, почему это вдруг вообразил, что отцу может понравиться какое-то его предложение. Просто как-то промелькнуло.
- Разве я говорил об окупаемости. Кажется, кроме денег, в этом мире есть и другие цели и ценности. Скажи, ты считаешь априори глупыми все мои идеи и то, что я делаю, или исключения все же есть?
Но уж точно не семейные, во всяком случае, не для Рэндалла. Совместная прогулкя, судя по тому, что отец не спешит даже подняться из кресла, откладывается на неопределенный период. Родни тоже садится, напротив, погимая, что просто так старший Лестрейндж никогда ничего не говорит, и это предложение сгонять в Лютный и посмотреть, что же там нового - не более, чем начало долгого разговора. Ну и, конечно, опасения полностью оправданы. Отец хочет чистосердечного признания. И все бы хорошо, только Родерик совсем не хочет чистосердечно признаваться. Или признаваться как-нибудь еще.
- Чтобы что-нибудь сказать о новинке, мне надо бы хоть увидеть её сначала.
Да нет же, он хочет сказать вовсе не это. Увиливать, играть словами, все отрицать - и лицезреть всё ту же маску разочарования на лице отца? Может, это воспитательный прием такой, только Родерик считает, что воспитывать его уже поздно, что выросло - то выросло. Он низко опускает голову, взлохмачивает волосы и с горечью усмехается. Потом садиться прямо, забрасывает ногу на ногу и с той же самой улыбкой смотрит на собеседника.
- Жаль, я думал, у них там действительно появилось что-нибудь интересное, - неопределенный жест обновленными руками в воздухе призван придать наглядности масштабу этого умозрительного "чего-нибудь". - Что ты хочешь приобщить меня к своим интересам, скажем, в артефактологии. Показать что-нибудь такое, что в Лютном продадут только тебе. Думал, ты считаешь меня достаточно взрослым и достаточно... своим сыном, чтобы мы могли бы договориться, найти общее, точки соприкосновения, понимаешь? А это была просто такая шутка, вроде, "Родни, у тебя вся спина белая"? Смешно, папа.
Кажется, и не это он хотел сказать. Да и надо ли что-то говорить, вот в чем вопрос. Понятно же, что ничего не изменится от одного разговора. И от двух. Единственный способ угодить Рэндаллу Лестрейнджу - это стать Рэндаллом Лестрейнджем. Почему-то Родни казалось, что он все еще не готов к такому серьезному шагу в их с отцом отношениях.
- Скажи, что со мной не так. Нет, правда, папа, ты же гриффиндорец. Давай, скажи мне прямо, что я должен сделать, чтобы оправдать твои ожидания. Чтобы ты искренне сказал дедушке Рэндолфу, что гордишься мной и перестал изображать вселенскую печаль лицом - да-да, ты что, думаешь, что никто этого не замечает? - когда кто-нибудь спрашивает тебя об успехах сына. Занять должность в Министерстве, заработать собственный капитал? Серьезно, пап, есть средство?

- Если бы ты хоть раз заинтересовался или хотя бы изобразил интерес, вместо того, чтобы оттачивать на мне свой сарказм.
Ах вот оно что! Проблема, значит, в неумении ясно изложить. Ну так бы сразу и сказал, тогда Родерик, наверно, пошел бы на курсы ораторского искусства при министерстве. Последнее же вообще смехотворно и беспочвенно: ни дома, никто никогда не замирал, прислушиваясь к его словам, как к высшему откровению, ни в школе, разумеется, в школе. Там-то вообще он был один из многих, а для того, чтобы заглядывать в рот, был наследник Слизерина. Родни закатывает глаза.
- Ну конечно, Альф все может. Почему бы тебе не назначить его своим наследником? Значит, ты уверен, что я привез что-то, что потом передал кому-то в Лютном. А в Министерство, - Родерик еле сдерживает недовольную гримасу, понимая, что эльф следил за ним ежесекундно, - в Министерство зашел только потому что у Борджина камин сломался? Даже странно, что ты не обвиняешь меня в попытке подорвать работу главной конторы страны, наделив всех там сидящих лягушачьими лапами. Ну отлично. Ты уверен, что так оно и есть, а все что не так - ложь. Что ты хочешь услышать от меня в таком случае?
Да и что тут скажешь. Только покачать головой и не смотреть на Рэндалла, чтобы не видеть всего того, что отец не высказывает словами. но неплохо передает мимикой и взглядом. Вместо этого можно, например, покрутить на пальце перстень с родовым гербом. Интересно, папа не собирается отнять еще и эту "погремушку", посчитав, что сын недостоин носить знак принадлежности к семье? Было бы забавно. Примерно так же забавно, наверно, как внезапно обнаружить, что тебе в спину воткнули какой-нибудь старинный проклятый семейный кинжал. У папы таких вот была целая коллекция, и сейчас разве он не демонстрирует сыну экспонаты один за другим?
Родни пытается пропускать все, что слышит мимо себя, но слова вгрызаются в сознание. Вот оно что, значит. Ему давали шанс, а он упустил. С ним говорили как со взрослым - только стоп, когда это? Что-то не припомнить сразу. И не сразу тоже. Почему же это память отказывает?
- Как же я могу говорить о разочаровании, отец? Разочарование - это когда понимание чего-то неприятного приходит неожиданно. А я с самого детства бьюсь в стену того, что я недостаточно хорош для тебя. И знаешь что? Я вдруг понял, что она непробиваемая.
А хуже всего вот это: когда в глухой стене натыкаешься на иллюзию двери. Смотри, Родни, иди сюда, мы тебя ждем! Что, не получается? Старайся лучше. Все еще никак? Мы разочарованы. Может еще разок, на бис? Ты такой смешной! Давай, ты же видишь, есть средство пройти, неужели тебе и здесь нужны подсказки?
- Возможно. Я поищу еще.
Лестрейндж встает из кресла и обходит его, опираясь теперь локтями на спинку. Через стену можно перемахнуть или разбить её. На признание можно наплевать или поставить во главу угла мнение кого-нибудь другого, для кого не станешь одним сплошным разочарованием. Он знал об этом всегда, но никогда не хотел верить, что ему придется делать то или другое. Что же до семьи... Лестрейндж - это ведь не только отец. Лестрейндж - это еще и он сам, ничуть не в меньшей степени, а может и в большей, потому что будущее все равно за ним. Каким бы он ни был. Родни все так же невесело улыбается изображенному на гербе сфинксу, и опять поднимает на отца взгляд.
- Как раз собирался в Колумбию в следующем месяце, говорят, там отлично думается, и приходят гениальные идеи. Не найду средство, так может, что-нибудь другое. Хочешь, привезу сувенир?

А что если Родни и не собирается привыкать? С какой стати он бы должен? Принимайте, господа, Рэндалла Лестрейнджа таким, какой он есть, со всем его сарказмом, а Родерик? Родерик пусть взрослеет, становится серьезнее и всячески исправляется. Что-то определенно не так во всей этой логике, но отец этого не замечает, да и как он может заметить, для этого ведь нужна самокритика, а с самокритикой здесь определенно какие-то проблемы.
- Хорошо, - он картинно разводит руками. Что тут скажешь, отец удобно устроился: он будет хмурить брови, а все окружающие сразу будут каяться. Только немного просчитался с аудиторией, далеко не весь мир хватался за сердце при виде его нахмуренных бровей. - Хорошо, отличный сценарий, папа. В следующий раз передай мне его, пожалуйста, в письменном виде заранее, чтобы я смог подготовиться и начитать тебе именно то, что ты хочешь услышать.
Родни задумывается еще ненадолго, переваривая услышанное и даже, в некоторой мере, смакуя. Сама идея нанять Лестрейнджа вызывает смешанные эмоции, в букете которых можно различить и любопытство, и недоверие, и отторжение, но все это в целом имеет довольно мерзкий запашок. Он пытается примерить к себе мысль о том, что нанять могли его - и не может. Разве это найм? О Мерлин, нет, конечно, его просто попросили помочь и очертили некоторую выгоду.
- Ты в самом деле думаешь, что меня можно нанять? Это... неожиданно. Но даже если и так, почему нет? Твой собственный способ зарабатывать галеоны тоже не назовешь образцово-показательным. И обществу его не предъявишь, если не хочешь потом всю жизнь быть non grata среди тех, в кого ты пытаешься меня превратить. Но я - я бы никогда не стал осуждать такой бизнес. А ты говоришь с презрением о том, что делаю я. Почему же?
И в самом деле, почему бы не поделиться при таком раскладе с любимым и любящим родителем? Почему бы не посмотреть на его лицо, которое выражает все то, что он думает об интеллекте собственного сына? Почему бы не насладиться тем, как тебя ткнут носом в твои ошибки? Почему бы не посмеяться над собой, когда над тобой смеются и другие? Да уж, папина реакция на любые начинания так располагала к тому, чтобы делиться с ним всем!
Не то чтобы Родни не хочет делиться. Может быть, взаимопонимание в семье и не занимало первых мест в списке его приоритетов еще год назад, когда казалось что школа будет длиться вечно, и их слизеринская компания просуществует в неизменном виде еще долгие, бесконечные годы. Там было, с кем поделиться, и у кого спросить совет. Там были люди, готовые поддержать. Теперь, хотя, вроде бы, изменилось не так уж и много, эта дружба уже кажется какой-то... другой. Нет, конечно, до сих пор можно заявиться без приглашению к какому-нибудь Нотту и заставить его выслушать безумные идеи или жалобы на жизнь, но... Но этого все равно никто делать не станет. Пора выходить во взрослую жизнь и дать возможность спокойно выйти в нее другим. Иногда, когда он об этом задумывается, Родни чертовски жалеет, что теперь их всех связывает лишь то, что можно, увы, назвать прошлым.
И теперь он задумывается о том, почему никогда не воспринимал отца в роли того человека, которого можно не только слушать, но которому можно и сказать. Наверно именно потому что никогда нельзя быть уверенным, что в ответ не получишь нотацию или просто такой вот презрительный взгляд. Можно попытаться, конечно, опять. Но начинать слишком сложно, и он опять сдается, решая, что сделает это в следующий раз.
- Ну ладно. Я хочу стать министром. У меня есть пара человек, которые проголосуют за меня, и у меня есть планы, как привести страну в светлое будущее. Совет... Ну, ты мог бы посоветовать мне, в чем выйти к народу, когда я буду произносить присягу.
Вот и весь разговор, не так ли? Чуда не произошло, взаимопонимание не зародилось из первобытного хаоса, чтобы осиять дом Лестрейнджей вечным светом. А еще хуже то, что придется теперь быть еще осторожнее, и заодно ожидать Альфа, следующего по пятам, если папа все-таки решит подробнее интересоваться жизнью своего отпрыска.
- Как скажешь. Ты ведь заказчик, - Родни криво усмехается и поднимает брови, изображая удивление. - Нужен? Даже так? И для каких же целей?

Было бы обидно, если бы не было так глубокомысленно и в точку. Главное определиться с тем, что именно считать за отправную точку "Я".
- Я - нет. Не вещь. И не надо так пренебрежительно о контейнерах, все мы здесь немного... контейнеры.
В философском смысле. Человеческое тело - не более, чем контейнер для каких-то высших материй вроде души, чем бы она ни была. Только кто-то всю жизнь только и делает, что трясется над своим контейнером, а другие используют свой, чтобы жить в полную силу. Лягушка - это всего лишь небольшое побочное действие, смешное даже. Небольшая плата за отличное развлечение, которое было куда важнее неплохого заработка, который ко всему этому прилагался. Отец не понимал этого, да и что он мог понять. В такие минуты Родни даже жалел его, совершенно искренне, между прочим. Объяснять что-то было невозможно, поэтому только и оставалось, что вот так, с сожалением, на него смотреть и в сотый раз давать себе торжественное обещание никогда не превратиться в него. Уж лучше в лягушку. А вот наконец и лекция о том, как сильно и выгодно отличается Рэндалл Лестрейндж в молодости от своего нерадивого наследника подоспела. Обычно такое любили рассказывать портреты.
- Да, да, принимал решения, отдавал указания. А что на выходе? А на выходе ты получил то, что стыдно предъявить в приличном обществе. Вот же ирония, правда? Жаждешь всеобщего признания и уважения, и даже не можешь в открытую прихвастнуть о том, чего достиг. В итоге, оценить все эти высоты могу только я, потому что только мне плевать на то, что ты имеешь дело с магглами и грязнокровками.
Нет, не то чтобы совсем плевать. Вообще-то Родни скорее восхищался этой идеей и отцом, хотя от последнего ему часто становилось не по себе. Идея заработать деньги на бессмысленной массе магглов, используя в качестве инструментов грязнокровок, которые еще и благодарны за такое - да одна мысль об этом приводила Лестрейнджа в восторг. Если бы было можно, он с самого первого года в Хогвартсе взахлеб рассказывал бы об этом однокурсникам. Но было нельзя, и поэтому на вопрос о том, чем занимается его отец (а даже идиоту понятно, что он чем-то занимается, сказочками о том, что семья живет на то, что заработали когда-то предки, можно было бы кормить только того, кто не знал Рэндалла, а таких среди слизеринцев не было), приходилось бормотать что-то невнятное так, как будто бы в этом было что-то постыдное. Да, Родерик был бы рад не только поговорить, но и участвовать во всем этом, если бы не одно "если". Если бы это был его бизнес. Вот перевезти, пусть и не для себя, пусть под заказ - это было его. Но вмешиваться в отцовские дела, значило бы навсегда поставить себя в то наемное положение, о котором с таким презрением говорил Рэндалл.
- Ты, Селвин и Блэки. Больше ничье мнение тебя не волнует. Как типично... Хорошо, папа, совет я запомню.
Вообще, это было бы триумфальным окончанием разговора, по бессмысленности вполне соответствующим самому разговору. Но такого отцу, конечно, было мало, ему надо было возвести эту беседу к вершинам абсурдности, объявив, что он собирается...
- Ты собираешься сделать что?
Родни хотелось бы сказать, что отец шутит, но его серьезный вид, когда он шутил, несколько отличался от его серьезного вида, когда он был серьезен, и младший Лестрейндж знал, что умеет отличать. Он хотел бы сказать, что отец лжет, но фамильный перстень на пальце был предельно спокоен, никак не реагируя на его слова. Оставался только один вариант: отец потерял свой собственный ночной колпак. Но эта женщина, Розье, она-то была все еще в своем уме? Хотя никогда ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.
- Элейн Розье двадцать пять, папа. Что ты... - Родни вопросительно поднял брови, не замечая, что почти копирует мимику отца, не находя ни одной адекватной формулировки, чтобы выразить всю степень своего непонимания ситуации, - будешь с ней делать?
Но это же бред! Бессмысленный бред, слабость стареющей психики. Какие свадьбы в семьдесят? Какие двадцатипятилетние жены? Нет, Родни был в некоторой степени готов к разговору о браке, но о его личном браке, да и то, он должен был закончиться твердым "как-нибудь в другой раз".
- Ты говорил о предложении насчет газеты, что за... Подожди! Ты женишься на "Пророке", покупаешь его, только вместо золота - ты и твоя фамилия? И после этого спрашиваешь, не вещь ли я?

Ну да, конечно. Признание и уважение, которые рассыпятся в прах, стоит нужной информации попасть в нужные руки. Можно потом сколько угодно мстить этим нужным рукам, поднимать все быстро исчезающие связи, чтобы испортить жизнь тому, кто посягнет на это признание и уважение, но репутацию уже не отмоешь. Разве не этому Родни учили с самого детства? Он успешно усвоил теорию, пусть с практикой были кое-какие проблемы.
- Ты в это не веришь. Потому что и сам не умеешь оценивать результат без привязки к способам. Наглядно доказал это вот этим разговором про найм и контейнеры.
Потому что надо мыслить в отрыве от тех категорий и ценностей, которые веками прививались в этой среде, для того, чтобы уметь ценить чистую выгоду. И даже считая, что он прошел довольно далеко по этому пути независимости от мнения старшего поколения, Родни понимал, что и сам никогда не сможет измерять выгоду только лишь деньгами. Только в списке его приоритетов не уважение и признание, которых надо добиваться, а полноценная жизнь, деньги - лишь пропуск в неё, не имеющий ценности сам по себе.
На что покупали Элейн Розье вместе с её газетенкой, Лестрейндж точно не знал, но догадаться не так уж и сложно. Вряд ли на любовь до гроба и умилительные истории о детях. Родерик передумал уходить. Он вернулся в свое кресло и опять закинул ногу на ногу.
- Трое, значит. Одному - непобедимая палочка, второму - воскрешающий камень, а третьему - мантия-невидимка. Они-то и спасут тебя от неизбежного. Будешь читать им на ночь сказки или опять будешь занят?
Он нес совершеннейший бред, и сам понимал это, но остановиться было сложно. Точнее, остановиться было просто, сложно было предугадать, что произойдет, если прекратится этот поток слов. Так Родни хотя бы был уверен, что не скажет ничего, о чем потом пожалеет.
- Твой бизнес был стабилен, пока у магглов шла война. Я ошибаюсь, или она как раз недавно закончилась? Боюсь, теперь они сами смогут позаботиться о себе.
А если верить глазам своим, если видеть тех озлобленных магглов, что ходили сейчас по улицам европейских городов (кто-то думал, что в своих путешествиях Лестрейндж ограничится магической частью?), то не только о себе, но и о возможных конкурентах. Отец, конечно, никогда в это не поверит, никогда не возьмет в расчет, но... Если магглы что-то и умели делать отлично - то это убивать.
Нет, надо продолжать говорить хоть что-то, бессмысленно реагировать на бессмысленные реплики собеседника, чтобы не дать вырваться тем словам, которые уже пробивали себе выход на поверхность.
- Конечно, это не значит, папа. Как бы это могло случиться!
Как это могло случиться, если значимость наследника для старшего Лестрейнджа уже давно находилась где-то значительно ниже уровня моря.
"Ты не станешь для меня менее важен, Родни", просто теперь у меня будет нормальная семья. Семья, в которой ни у кого никогда не будет лягушачьих лап.
Это было предательство, самое настоящее. Удар в спину отец готовил как раз тогда, когда его сын ночи просиживал над учебниками, готовясь к экзаменам. Конечно, ни в одном из писем не было ни слова о возможных изменениях. Ведь предложение будет только завтра, до того никто ни о чем не догадывался.
Родни был в растерянности, не зная, на кого будет правильнее излить весь свой праведный гнев: на эту женщину, на Розье, который тоже должен был заметить, сказать, предупредить об опасности - или на отца. Но последний аргумент решил.
- О Мерлин, мне вот нравится общество Нотта, хотя он и зануда, конечно, надеюсь, мне не придется жениться? Собирайтесь себе, играйте в преферанс, обсуждайте планы на газету, воплощайте их, но зачем приводить эту женщину в наш дом? Давать ей свою фамилию. Она никогда не сможет носить её достаточно достойно. Никогда и на десятую долю не дотянет до уровня единственной возможной хозяйки этого дома, которой была мама.
Ну вот. А ведь знал, что скажет что-то такое. Надо было молчать. Или сразу уйти.
Родни закусил губу и опять уставился на перстень с родовым гербом. Бежать было поздно.