Итак, школа закончилась, и добро пожаловать во взрослую жизнь. Некоторые, самые нестойкие, сразу и пожаловали: обзавелись работой, а кое-кто даже и семьей. Зачем - вот уж вопрос, который рождал у Родни такое недоумение, что его даже словами сложно было выразить, зато оно неплохо выражалось на лице. Лестрейндж долго репетировал перед зеркалом, чтобы это выражение не появлялось произвольно при виде, скажем, Нотта. Который, кстати, мог и обидеться. Поэтому перед тем, как аппарировать на место встречи, он намеренно сосредоточился на том, чтобы лицо изображало только приветливую улыбку и легкое нетерпение.
Последнее, в общем, было искренним. Все, что было связано с Искусствами всегда будило у Родни своего рода азарт, полностью захватывало внимание, стоило только начать. Это была интереснейшая отрасль магии, пусть иногда и не самая полезная, но наследник древнего и благородного семейства мог позволить себе оставить полезное домовикам, себе же оставить сливки. Три непростительных заклинания как раз и были такими сливками. Воплощение темной магии, запрещенные законом и опутанные страхом - что еще нужно? Говорили, что такая магия доступна только тем, кто давно уже посвятил свою жизнь тем силам, о которых говорили с опаской, только самым испорченным, самым темным душам - в общем, в книгах было множество эпитетов, которые заставляли Родерика лишь усмехаться, а иногда и смеяться в открытую. Он знал, что это не так. Знал, что непростительными давно уже владеет Том. Конечно, наследник Слизерина и маг куда как более талантливый, чем кто бы то ни было из них, но... Это же просто Том, однокурсник, обычный человек. Смог он, смогут и остальные. Так, во всяком случае, рассуждал Лестрейндж, и такие же доводы приводил Маркусу, убеждая того вспомнить старые-добрые школьные деньки и немного развлечься.
Развлекаться сразу на людях тоже было его идеей. Ну то есть как на людях - на магглах, конечно, но Родни казалось, что это будет проще, чем управлять волей какой-нибудь крысы или её же убивать. Не потому что он любил животных, просто это было бы как-то не по-настоящему. А магглы - они почти как люди, то что надо.
На месте встречи он появился тогда, когда Нотт уже порядком замерз. Ну ничего, ему полезно. С заранее подготовленной улыбкой Лестрейндж махнул однокурснику рукой.
- Давно ждешь? Что сказал своим?
Это был важный вопрос, между прочим. "Свои" все еще уделяли Маркусу слишком много внимания, Родни прекрасно помнил, как голова Флавии иногда могла бесцеремонно вылезти из камина, чтобы поинтересоваться, куда дели ее брата. Или эти громкоговорители... А им двоим сейчас совершенно ни к чему было любопытство кого-то более законопослушного, чем они. Иногда, очень редко, когда он думал о новой жене отца, среди всех эмоций у него проскакивало облегчение. Что-то подсказывало, что отчасти именно благодаря этой женщине папа, всего несколько лет назад решивший поиграть в заботливого родителя, наконец отвлекся, и еще некоторое время до того, как Элейн ему надоест, для Родни были чем-то вроде каникул.
Ну так возрадуемся же, пока мы молоды.
И для этого он схватил Маркуса за плечо, аппарируя вместе с ним на окраину деревни в другой части страны, и сразу же после переноса уверенно зашагав к ближайшему же дому. Дальше все просто и по продуманному сценарию: наложить магглоотталкивающие чары на дом и постучаться, вернув на лицо отрепетированную улыбку. И за несколько секунд до того, как дверь откроется, весело подмигнуть Маркусу, который, наверно, еще не совсем понял, что же именно происходит.
- Здесь живет материал. Кто выйдет нас встречать, того и осчастливим знакомством с величайшей магией в последние часы его маггловской жизни? Палочку-то приготовь, Нотт: они могут быть не слишком согласны с моим планом.

Как обманывать досточтимых родителей, Родни может рассказать конкретно и подробно, но только усмехается в ответ на улыбку Нотта. Интересно, поверит ли отец, если ему рассказать какую-нибудь романтичную историю про подстроенные случайные встречи с милой девушкой из министерства? Ну конечно, сразу! Только сначала выяснит о ней все, вплоть до первого проявления детской стихийной магии. Нет уж, здесь, если сочинять что-то такое, то только найдя предварительно такую подходящую девицу и наобещав ей золотые горы за поддержку легенды. Так может, и правда, проще сразу жениться? Ну нет, если отец добивается именно этого, то ему придется остаться ни с чем, во всяком случае, в ближайшее время, пока у его сына есть занятия поинтереснее. Еще один интересный вопрос: поверили ли во все это родители самого Маркуса.
- Скажи честно, Нотт, когда ты все это рассказывал, там была Флавия? И она делала вот так? - Родни слегка толкает однокурсника локтем и изображает манерное закатывание глаз, примерно так, как это и делает его сестра, а потом беззвучно смеется. Вообще-то Флавия забавная, будь она здесь, Родни не стал бы подкалывать. Хотя... кому он врет...
Уже следующие слова друга заставляют Лестрейнджа едва ли не подавиться своим смехом, удивленно воззрившись на него. То ли они действительно слишком давно не общались, то ли Маркус успел почти в один момент подрастерять все свое занудство. И кто бы ждал от него такого? Может, это идея с непростительными так влияет? Как бы то ни было, Родерик одобрительно кивает. Теперь, когда они уже здесь, наверно, надо продумать план.
Вообще-то планирование - не самый сильный его навык, и Лестрейндж все еще готов действовать по обстоятельствам, когда дверь наконец открывается, но обоюдное молчание длиной в полминуты как будто намекает, что Нотт действовать по обстоятельствам не готов, да и хозяйка дома тоже, потому что молчит, удивленно уставившись на мантии гостей. Тогда Родни делает то, что первым приходит ему в голову.
- Добрый день, мадам, мы с другом проходили мимо и решили, что просто не можем упустить шанс поближе познакомиться с вами и вашей семьей.
Затем, не давая ей закрыть дверь, подставляет ногу и одновременно запускает в женщину Confundo. Та несколько секунд тупо смотрит перед собой, медленно моргая, и этого времени Лестрейнджу вполне хватает, чтобы подтолкнуть в дом Нотта, самому переступить через порог и плотно закрыть за собой дверь. Можно и не закрывать, конечно, магглоотталкивающие чары не дадут подойти к дому жителям поселка, да и крики до них не донесет в случае чего. Маги здесь не живут, в этом Родерик уверен, выяснял специально. Но всегда есть факторы. Что-нибудь непредсказуемое. Например, сквибы, которые могут вызвать аврорат. Или случайно протетающий мимо на гиппогрифе волшебник. Такое бывает, так что лишняя предосторожность не помешает.
- Начинаем с Империуса? - Лестрейндж кивает на медленно приходящую в себя дамочку, не опуская, на всякий случай, палочку. - Помнишь, что делать?
Они все знают, что делать - в теории. Пасс, формула и особый настрой. Вот и все, что необходимо, чтобы сотворить это заклинание. Почему же в таком случае, Запретная троица так мало кому дается?
- Давай, Нотт, ты первый. Прикажи ей что-нибудь... Что-нибудь странное, чтобы сразу было понятно, удалось ли подчинить волю.

Палочка Нотта выписывает фигуру в воздухе - и Лестрейндж повторяет её почти машинально. Нотт произносит фромулу - и её же беззвучно повторяет Лестрейндж. Все один в один - вот только еще настрой. Родни уверен во всем: в пассе, в формуле, только не в настрое, потому что никто и никогда не мог точно объяснить, что же надо для Непростительных. Желание управлять, желание причинить боль, желание убить. Он знает, что может испытывать желание убить, но вовсе не уверен, что сможет заставить себя чувствовать то же самое в нужный момент по отношению к безликому материалу. А вот у Нотта получается, судя по довольному выражению, промелькнувшему на его лице, и по спокойствию и умиротворению, прочно обосновавшимся на лице женщины. Такое выражение не спутаешь ни с чем. Когда-нибудь, когда эта магия будет отшлифована до идеала, будет получаться даже невербально - вот тогда и выражения такого не будет, человек, попавший под воздействие проклятия не изменится ничуть. Только в одном: он будет целиком и полностью под контролем.
- О да, отлично.
Он говорит с искреннем одобрением и лишь чуть ревниво: мог бы и сам первым продемонстрировать успехи. А вот приказ, который решает отдать Маркус, вызывает сомнения. Родни тихо присвистывает. Нотт замахнулся слишком на многое, задел самые сильные человеческие инстинкты. Но все равно в какой-то момент кажется, что он справится, что удержит её волю, и Лестрейндж напряженно следит за каждым движением женщины. Может, именно поэтому, да еще и потому что заранее подготовил возможные пути к отступлению, он успевает отреагировать, сбивая её с ног как раз в тот момент, когда Нотт выставляет защиту.
Не вышло, сорвалось, не хватило совсем немного. Но пережать тоже нельзя, если не просто подчинить волю, если сломать её, получишь на выходе чокнутого. А чокнутые - плохие исполнители приказов.
Маггловская женщина, только что не слишком мягко приземлившаяся на пол, больше не желает нападать, она отползает куда-то в угол, испуганно бормоча какие-то вопросы, на которые никогда не получит ответа, переводит взгляд с одного визитера на другого, а потом на дверь, которая, наверно, ведет в комнаты. Нет, там нет никого, кто мог бы помочь ей, иначе она давно бы звала. Там нет никого, кто мог помочь ей, но там есть кто-то, кому не сможет помочь она сама, даже если она и думает иначе.
- Imperio.
Теперь уже он сам направляет палочку на материал, медленно приближаясь и заставляя женщину вжиматься в стену. Не стоило и переживать о том, что нужные эмоции не придут вовремя: они все здесь. Чувство превосходства над этими недолюдьми, жалкими в своей вере в то, что они являются венцом творения. И вера в свое право руководить ими.
- Встань, - на этот раз он не отдает сложных приказов, всему свое время. - В комнате твой ребенок?
Женщина с видимым усилием кивает; Родни не приказывал ей отвечать правду, но знал, что она должна делать именно это, когда задавал вопрос, и этого знания оказывается достаточно, чтобы она действовала именно так, как от неё требовалось.
- Слышал, Нотт, ребенок? - Родни не отводит палочку, на всякий случай, если она вдруг выкинет что-нибудь еще. Так странно опасаться маггла, но осторожность ведь никогда не помешает. - Ставлю десяток галеонов, что ты не сможешь отработать остальные два заклинания на маггловском ребенке.

Родни бросает на Маркуса быстрый взгляд за мгновение до того, как тот выходит из комнаты. Только половину. Упаднические настроения и признание собственного поражения еще до начала игры? Или наоборот излишняя самоуверенность? Только половина - это ведь не менее чем безупречно исполненная пытка или убийство. И материал на этот раз - ребенок. Родни как будто видит, как его восприятие ситуации двоится, расслаивается, но от этого становится не более объемным, а наоборот, размытым и непонятным.
Ему еще ни разу не случалось отрабатывать магию на маггловских детях, как-то уж получилось, что они не попадались на пути во время нечастых, но веселых вылазок, приводивших, наверно министерство в замешательство в свое время, в первую очередь, отсутствием мотива. Поэтому - интересно, поэтому - вызов способностям, поэтому он ждет возвращения Нотта с нетерпением.
И все же ребенок, пусть и не человек. Сама мысль о том, чтобы испытывать ненависть или отвращение к ребенку - пусть это и отродье какого-нибудь опасного зверя, расселяющегося по планете, как болезнь, - сама эта мысль кажется странной и неудобной, как будто своими габаритами не вписывается в сознание.
Наверно, надо увидеть, чтобы понять? Или убедить себя в чем-нибудь. Но сделать это непросто, Лестрейндж подозревает, что детенышу мандрагоры или новорожденному василиску тоже непросто желать причинить боль. Хотя это может стоить жизни тому, кто не сможет заставить себя почувствовать именно это.
Нотт возвращается с девочкой, и раздвоение лишь усиливается. Если подумать, в ближайшем окружении Лестрейнджа детей не было. Даже в Хогвартсе он просто игнорировал мелочь с первых курсов, шугая их, когда они слишком мешались под ногами, но не обращая на них ровным счетом никакого внимания. Здесь уже не обратить внимание не получится. Да, конечно, с ребенком должен справиться Нотт, но если не справится, все равно придется брать это на себя. Родерик присаживается на корточки, чтобы смотреть девчонке ровно в глаза и широко улыбается.
- Ты боишься? Почему ты боишься? Видишь, здесь твоя мама, она как раз готовила нам чай, но уронила чайник. Немного обожглась даже, но боль скоро пройдет.
Пройдет, конечно пройдет, сразу вслед за зеленой вспышкой, которая совершенно неизбежна, потому что оставлять за собой такие следы нельзя.
- Сейчас она заварит новый.
Женщина молча поднимается, поднимает чайник и идет опять ставить его на огонь. Потом она гладит дочь по голове и говорит несколько слов утешения, а еще что-то насчет того, что дяди хорошие, и их надо слушаться. Родни слушает внимательно: он не вкладывал в приказ именно этих слов, но пожелал, чтобы ребенок успокоился, в конце концов, сегодня они здесь по делу, а не просто ради того, чтобы пугать этих. И женщина, кажется, подчиняется этому приказу с охотой, может быть, думая, что таким образом отсрочит или отменит продолжение. Глупая не понимает, что подчиняясь чужой воле в простом, загоняет себя в ловушку, и потом уже просто не сможет противостоять ей в остальном.
Кухонные часы громко отмеряют секунда за секундой.
Надо бы что-нибудь почувствовать, иначе магия просто не сработает. Но это всего лишь ребенок, маленький миловидный маггл. Внешне, наверно ничем не отличается от нормальных детей. У Родни могла бы быть такая сестра, если бы...
Если бы? Да до этого "если бы" нынче шаг, или даже нет, полшага. Что если Элейн родит такую вот? Лестрейндж медленно закрывает глаза и медленно их открывает. Теперь в хозяйке дома, которая как раз заканчивает заливать закипевшую воду в заварочный чайник, можно без труда заметить черты, которые делают её и ненавистную Розье как будто сестрами. Непонятно, что именно, это во взгляде. Или в движении рук. Или в изгибе брови: не важно, не важно. Ребенок тоже как-то неуловимо похож не только на неё, но и на отца одновременно.
- Отойди-ка оттуда, Нотт. Чтобы не задело.
Лестрейндж поднимает палочку опять и целит женщине в спину.  Его губы кривятся в подобии улыбки. Он более чем уверен, что поймал это самое чувство, которое не позволит ни на минуту усомниться в том, что все получится.
- Молчи, - сообщает он мысленно тому сознанию, которое связано с его собственным невидимой, как физически ощутимой нитью. - Молчи, ты же не хочешь испугать дочь.
А потом добавляет уже вслух, выписывая палочкой нужную фигуру.
- Crucio.
Это короткий удар, почти моментальный. Удар для проверки собственных возможностей, только и всего. Но в него вложена вся ненависть, вся обида, все остальное, чему даже названия нет, но чем в последние месяцы переполнен фамильный особняк Лестрейнджей. Женщина делает резкий шумный вдох и падает на колени, скручивается, касаясь холодного пола лбом, сложив как будто в молитвенном жесте руки. Что это: в самом деле обращение к высшим силам, попытка защитить себя или просто судорога? Да кто разберет этих магглов...
Родни опять прислушивается к своим ощущениям - что за день рефлексии! Если у него были мысли, что после непростительного станет как-то легче, что выплеснувшись, все эти эмоции оставят его хоть ненадолго, он определенно заблуждался. Они все еще были там, но теперь какие-то... другие. Как будто успели слегка подгнить там, в его душе. Он пробует улыбнуться, но улыбка выходит не очень уверенной. Подходит к столу, около которого только что стояла магглянка и берет в руки чайник. Несколько секунд задумчиво смотрит на приготовленные для гостей чашки, и резко оборачивается к Маркусу, пытаясь выровнять почему-то сбивающееся дыхание.
- Тебе сделать крепкий?

Нотту девчонка, похоже, понравилась. Вон как держит и от себя не отпускает. Что думает при этом - да кто же его поймет. Может, готовится попрощаться в десятью галеонами. Может, наоборот, готовится распрощать с ними друга. Мало ли что там делается, в ноттовской голове, никто никогда не мог знать этого наверняка. Разве что Том, может быть. Ребенок, правда, как оказывается, вовсе не желает стоять там и обниматься, а желает помочь матери. Или зачем иначе все же вырывается из рук Маркуса и бросается туда, где та стоит на коленях, бессмысленно уставившись в пространство, туда, где с чайником в руках стоит и сам Родни. Надо было, конечно, поднимать этот чертов чайник магией, может быть, тогда он успел бы отреагировать. А вместо этого он реагирует только тогда, когда слышит первые звуки заклинания и понимает, что Нотт поднял палочку вовсе не для того, чтобы левитировать из шкафа печенье к чаю или вернуть себе маггловскую девчонку. А еще понимает, на какую именно половину задания спорил однокурсник.
Времени мало, нет, его нет вообще, это Лестрейндж понимает уже тогда, когда, отшвырнув чайник (чаепитию в этом доме случиться не судьба, видно) наводит на друга свою палочку. Удар тела об пол, и сразу после этого
- Imperio!
Он сам не смог бы ответить, чего хочет добиться, любой приказ отдавать поздно, зеленая вспышка всегда быстрее. Маггловский ребенок уже мертв, мертвее не бывает, даже проверять не надо, но волна тепла, зародившаяся где-то в гнилом болоте эмоций, уже проходит по руке и вырывается вспышкой в сторону Маркуса.
- Чем ты вообще думал, Нотт?! Ты мог в меня попасть!
Родни точно знает, что хотел сказать не это, и не это заставляет его сейчас наворачивать круги по кухне, но что именно - вот этого он как раз точно не знает. И не уверен, что хотел бы знать. Второе подряд непростительное забрало остатки тепла, и он плотнее запахивает мантию, хотя это ничуть не помогает согреться, замерзает ведь где-то в груди.
Тело лежит вниз лицом и раз за разом притягивает взгляд. Лестрейндж замечает, что во время своих передвижений умудряется как-то обходить его, хотя, казалось бы, где здесь разминуться, в тесной маггловской халупе. Он заставляет себя подойти ближе и опять, как и минуту назад, присаживается рядом. Переворачивает, всматривается в заострившиеся черты. Бред! Она ничуть не похожа ни на Элейн, ни, тем более, на отца. Ни капли сходства, и как вообще такое могло привидеться? Но что, если была бы? Что если было бы сходство? На "если" никогда не бывает ответа.
Родни так и сидит, не отводя глаз от пустого, ничего не выражающего лица мертвого ребенка. Роется в кармане и выкладывает пять золотых монет прямо на тело. Маркус заслужил, что и говорить. Обошел по всем направлениям. Затем поднимается, но взгляд так и не отводит, да что там, даже моргнуть не получается.
- Прикончи женщину, Нотт, - голос получается какой-то бесцветный и такой же мертвый, как застывший взгляд маггловского отродья. - Мне надо на воздух.
Он выходит из дома быстро, слишком быстро даже, хлопнув дверью, хотя она, кажется, так и не закрывается, отскакивает. Рукой опирается на стену дома и только тогда замечает, что из тучи сыплет уже не дождь, а мокрые хлопья, которые тают, едва успев коснуться земли. Снег всегда шел рука об руку со смертью, с самого детства, и сейчас становится последней каплей. Невидимая рука сдавливает горло, желудок завязывается в узел и Лестрейнджа выворачивает. Хорошо, что Маркус сейчас должен быть слишком занят, чтобы следить за школьным другом, иначе было бы стыдно, пожалуй. Слегка отдышавшись, Родни поспешно очищает заклинанием все, что необходимо очистить, а потом разворачивается, приваливается к холодному дому спиной и стоит так, глядя прямо перед собой и не в состоянии разглядеть ничего, кроме стены мокрого снега.  Сколько он так стоит, он точно не знает, не меняет положения даже тогда, когда Нотт появляется в проеме входной двери. Лестрейндж опять хочет сказать что-нибудь умное, и опять не знает, что, только, посмотрев на однокурсника, неожиданно вспоминает кое о чем и отменяет свое заклинание.
- Прости. Ненавижу снег...