Значит всё. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. И свадьба завтра. Ну отлично. Нож в спину от собственного отца.
Родни подбрасывает и ловит какую-то непонятного назначения металлическую штуковину, у которой однако неплохой баланс и она умеет отлично приземляться прямо в ладонь. Родни старается не думать о том, как живописно эта металлическая штуковина могла бы размозжить голову какому-нибудь магглу или, например, старой деве с наглым самоуверенным взглядом и видом невинной овечки, на пороге тридцатилетия решившей, что она достойна того, чтобы войти в его семью. Родни не теряет оптимизма, или, во всяком случае, пытается выглядеть как человек, не теряющий оптимизма, хотя и не уверен, что у него хорошо получается. Мысли то и дело возвращаются к голове невесты.
И наверно не надо бы вот так перед ними всеми, глупо выставлять напоказ как раз то, чего от него и ждут в такой ситуации, но и скрывать эмоции, как наверняка посоветовал бы Рэндалл в своей мудрости, которую он от переизбытка не может не выплескивать на окружающих, тоже нет ни сил, ни особого желания.
- Вы ведь уже тоже все получили приглашения на завтра?
Должны бы. Если отец не надумал делать церемонию камерным семейным торжеством. Что глупо: если ты берешь в жены женщину, которая чуть не дотягивает до возраста возможных внуков, надо чтобы все об этом знали. Иначе в чем смысл? Cui, как говорится, bono? Хотя можно догадываться, cui. Папа захотел перестраховаться и заодно перестраховать весь род Лестрейнджей на случай, если единственный наследник окажется не наследником. И это при том, что последнее зависело исключительно от папиной воли. Родни опять хмурится, что, наверно, очень смешно выглядит в сочетании с приклеенной улыбочкой, но ему наплевать.
- Вот скажи мне, Вэл, это нормально, жениться на женщине, праздник по случаю рождения которой в подробностях помнишь, потому что "да это и было то всего четверть века назад"? Ты же её знаешь, верно? Элейн.
И почему не получается не думать об этом? Лестрейндж растоптан, унижен и подавлен одним-единственным решением одного-единственного человека. Папа мог бы гордиться собой, и наверняка сейчас занят именно этим. Меньше всего Родни хочет лишиться наследства. Но еще меньше, чем меньше всего, он хочет разочаровать отца настолько, чтобы тот задумался о новом сыне на замену старого. И дело не в деньгах, просто... Нет, сложно. Во всяком случае, объяснить, даже себе самому почему это так задевает. Проще всего не признавать ничего подобного, а списать на неосуществившиеся планы. Взять хотя бы то же путешествие, портал для которого давно был готов, а сейчас подлетал и падал обратно в руку. Ведь как оставить дом и отца наедине с этой женщиной после свадьбы? Не ровен час, как...
Стоп, так вот где решение. Ну или не решение, но хотя бы что-то, что может отвлечь, а при удачном раскладе и заставить отца переосмыслить эту идею со свадьбой. Конечно, завтра отправляться за границу будет слишком поздно, но сегодня-то еще нет! Родни, конечно, уже не в том возрасте, когда сбегают из дома. Но он и не планирует побегов. Только убраться отсюда ненадолго, развеяться, найти решение. Привезти сувенир в качестве подарка. Уж на чем, а на сувенирах Лестрейндж собаку съел.
Он на несколько секунд замирает, задумчиво глядя на портал в своих руках. Место назначения в самый раз, и времени предостаточно. Отец будет в ярости - отлично. Улыбка неожиданно приобретает намного более искренний характер. Родни ставит руку с портключом на стол, подается слегка вперед и обводит собравшихся тем взглядом, в котором, если присматриваться очень внимательно, можно как в хрустальном шаре рассмотреть все те неприятности, в которые втянет его владельца очередной план действий.
- В Англии что-то холодает. Кто со мной в теплые края на пару часов? Решайтесь скорее, я пошел.
Портключ реагирует на кодовую фразу почти мгновенно, начинает светиться синим, а еще через секунду сверкает яркой вспышкой и пропадает, а вместе с ним и кое-кто из присутствующих.

От непонимающих взглядов сводит челюсть. Родни нервно стучит штуковиной про крышке стола, но вовремя сдерживается. Вроде бы его поддержать должны, нет? Скепсиса и от отца можно послушать, у него навалом. Все же сдерживается от очередных комментариев, вроде бы друзья вокруг. Да и внимание уже где-то там, куда переносит резкий рывок сработавшего портала.
А портал срабатывает безошибочно. Это понятно еще до того, как проходит тошнота и головокружение от переноса по горячему порыву ветра, который гонит в лицо песок, заставляя прикрыться рукавом мантии. Кстати да, в спешке никто и не подумал сменить обычную одежду на маггловскую. Ну и ладно, не их проблемы. Пусть непуганые магглы сами придумывают объяснения странностям, у них это всегда отлично получается.
Родерик оглядывается, чтобы посмотреть, у кого хватило глупости схватиться за неизвестный портключ, а в том, что таки будут, он почему-то не сомневается. Ну конечно, Вэл, подруга дней моих суровых. Лестрейндж радостно улыбается, с ней хотя бы весело, хуже, если бы это был Нотт, тогда можно было бы рассчитывать на требование немедленно вернуться или хотя бы объяснить, что происходит. Правда все их можно было бы успешно игнорировать, но портить путешествие все равно не хочется. А вот с Вальбургой самое то. Хотя вопросы сразу задает осторожные. Родни оглядывается вокруг, но видит лишь песок, пирамиды и фигуру каменного сфинкса. Кажется, сложно перепутать, но не все же так интересовались тем, что лежит за границами островов, а Биннс говорит годами только про гоблинские войны.  Значит есть возможность блеснуть интеллектом, чем Родни, конечно, незамедлительно пользуется.
- На западном берегу Нила. Богатая магическая история, древнейшие ритуалы... Нравится?
И все эти истории с ритуалами надо превратить в одну небольшую шутку для папы. Знали бы древние, для чего на самом деле влачили своё жалкое существование...
- Они прилагали немало усилий в борьбе со смертью. Сходим, проверим, как у них получилось? Может там кто живой в пирамиде, а магглы не хотят его выпустить?
Родерик делает несколько шагов вперед, едва переставляя ноги, но вдруг наклоняется, неожиданно наступив на что-то твердое в этом песке, и поднимает с земли небольшую фигурку из песчаника.
- Сфинкс, - он оглядывается на монументальную фигуру за своей спиной, потом смотрит на маленькую, в руке. Это явно какой-то знак, за которым, если верить отцу, надо бы последовать, но что именно знак значит... Лестрейндж всегда был слаб в толкованиях и прочих предсказаниях, поэтому не особо задумываясь, просто сует фигурку в карман мантии. - Что делаем? Ты задаешь слишком сложные вопросы.
Больше не оглядываясь он начинает не слишком быстро, но все же шагать по песку в направлении к пирамиде. Может, привезти папе мумию? Мумия лучше этой Элейн, во всяком случае. Может, отец и жениться передумает. А Розье тоже хорош! Не мог что ли присмотреть за сестрой, чтобы не лезла, куда не надо?  Настроение, приподнятое незапланированным путешествием опять начинает неумолимое пике.
- Гуляем, наслаждаемся видами. Ищем подарок отцу на свадьбу. Это должен быть очень, очень ценный сувенир.

Идти по песку сложно. На всяких пляжах, где Родни пока что удалось побывать, это заметно не так, как здесь. Даже странно, что магглы до сих пор не проложили какую-нибудь тропу для желающих ознакомиться с достопримечательностями: они ведь любят упрощать себе жизнь, хоть в своем магическом бессилии и делают это очень смешно. Но могли бы постараться. Впрочем, кто его знает, может и есть тропа. Если бы Лестрейндж воспользовался порталом так и тогда, как рассчитывал это сделать, у него был бы проводник. Сейчас же в округе нет никого, кто мог бы дать дельный совет. И, скорее всего, никого, кто вообще понял бы, если обратиться на английском. Придется разбираться самостоятельно. Он все же идет вперед, по направлению к громаде пирамиды, время от времени оглядываясь, чтобы проверить, не отстает ли Вальбурга.
- Решать? Что ты имела в виду?
Он возвращается к насущному вопросу, не особо задумываясь, поймет ли она, о чем речь, вспомнит ли о том, что говорила в Англии. Понятно, что раз только это и занимает его мысли, то мысли всех вокруг должны быть заняты примерно тем же. Конечно же и Вэл должна ответить сразу.
- Не думаю, что отца получится переубедить за день до свадьбы. Я пытался найти что-нибудь, информацию, которая выставит её совсем в другом свете, какие-нибудь связи, неблаговидные поступки. Он же так печется о репутации, и неудивительно. Но ничего. Разве что несколько выжженных сквибов в роду, но, положа руку на сердце, у кого их нет.
Вопрос о том, чего Родни хочет, тоже как-то не вписывается. Более чем очевидно, что он от всей души желает Элейн Розье смерти мучительной и медленной, ну или хотя бы недостаточно быстрой, но так, чтобы к завтрашнему утру уже закончить. Желательно, чтобы смерть была еще и от его палочки. О да, вот на это он, пожалуй, вполне найдет силы, пусть и не исполнял такой сложной магии еще ни разу. Лестрейндж посмотрел на Вальбургу странным долгим взглядом и скованно пожал плечами, опять отворачиваясь от неё и продолжая идти по песку.
- Понятно чего. Предотвращения катастрофы. Ты-то должна понять. Завтра свадьба, еще через год - ребенок. Он, понимаешь ли, всегда хотел троих. Троих, Вэл, ты можешь представить!
Он и говорит уже негромко и ровным голосом, без того возмущения, которое звучало в словах еще с полчаса назад. Теперь только непонимание, ну и не без обиды, конечно. Хотелось бы пнуть какой-нибудь камень, но как назло, среди всего этого песка ни одного камня нет, а до пирамиды еще надо дойти. Кажется, пора переключиться на что-то другое, и Родни пытается заставить себя думать о магии египтян и их системах охраны..
- Закрытая аппарация? Интересно. Магия древних, тем более здесь, должна иметь совершенно другую природу, не ту, что наша. Думаешь, одна сработает против другой?
Даже если и так, подумаешь! можно выйти и на рассвете, неужели двое взрослых людей не найдут, чем занять себя в течение ночи в пустынной пирамиде? Экскурсией и экспериментами над сочетанием старых защитных заклинаний с современными, палочковыми, а кто-то подумал о чем-то другом?
- Боги идут, - Родерик в пафосном жесте поднял палочку, направляя её куда-то в сторону вершины гигантского сооружения, а потом обернулся посмотреть на Вальбургу, - не можем же мы подвести тех, кто ждет прогулок под луной.
Ну или под солнцем. Хорошо что оно все-таки уже уходит с небосклона, при этом оставляя им двоим все меньше времени. Надо бы поторопиться. Может, аппарировать прямо к пирамиде? Кажется, это должно быть несложно, местность неплохо просматривается. Родни как раз задумывается над этой возможностью упростить себе жизнь, когда замирает, как громом ударенный от слов Вальбурги. Медленно переводит взгляд на фигуру существа неподалеку, вытаскивает из кармана копию и еще несколько секунд разглядывает её.
- Сфинкса? - он еще некоторое время переваривает эту идею, остановившись посреди пустыни какгромом ударенный, а потом выносит вердикт. - Но это же... гениально, Вэл. Сфинкс. Смотри.
Родни зачем-то протягивает ей руку с фамильным перстнем, где на гербе Лестрейнджей, обрамленном пафосным девизом на старофранцузском, красуется именно это создание. Впрочем, Блэк, конечно, и без его подсказок знает, как выглядят опознавательные знаки лучших семейств Британии. Ну конечно, и как только сразу в голову не пришло! Настоящее воплощение семьи, в которую собирается войти эта женщина. Вот только сможет ли она с ним справиться, или вовремя поймет, что со сфинксом ей точно не справиться?
- Проверим наши догадки в пирамиде - и сразу за ним.

На словах все это хорошо, а вот на деле - уже не очень. Отец - совсем не идиот, видит, кому эта свадьба костью в горле, а значит, первым делом всю вину возложит именно на наследника. А презумпцией невиновности можно размахивать перед носом Визенгамота, но не собственного родителя. Стоит Элейн пострадать от артефакта, проблем с отцом не избежать и, к сожалению, Родни вовсе не уверен, что сможет с честью выйти из такого противостояния и доказать свою непричастность. Однако оброненная Вальбургой - то ли случайно, то ли с умыслом  - фраза о том, что не стоит действовать лично, заставляет его внимательно и с надеждой посмотреть на Блэк.
- Так значит, ты поможешь?
Впрочем, есть ли в этом смысл, виноватым, скорее всего, все равно окажется он. Разве что найти себе нерушимое алиби или еще что-нибудь в том же роде. А может попросить кого-нибудь подчистить собственную память, а потом с чистым сердцем предложить родителю использовать веритасерум, чтобы убедиться в том, что сын не приложил ко всему этому руку? Вот только не слишком ли много задействовано людей? Да и сработает ли все это, в Мунго ведь и не такое лечат.
Пирамида приближается, а вот решение сложного вопроса - нет. Родни уже даже перестает обращать внимание на песок в обуви, на мантии и даже почему-то в карманах. Продолжает шагать и говорит уже даже не обращаясь к собеседнице, просто рассуждая, и с каждым словом убеждаясь, что надо искать какой-нибудь другой путь.
- Из моих рук она никогда не возьмет ничего, а если возьмет - передаст отцу. Сама понимаешь, любую темную магию он за милю унюхает.
Идею копать что-то на сотрудников газеты он даже не комментирует. Только мрачнеет с каждой минутой, погружаясь в свои мысли: если даже у Вэл нет никаких хороших идей, то, похоже, дело безнадежно. А журналисты - конечно не представители Священных двадцати восьми, но во-первых, они всего лишь рабочая сила, и отсутствие приличного происхождения просто позволяет меньше им платить за работу, а во-вторых, совсем уж грязнокровок Розье умудряется держать от газеты на расстоянии. Нет, вряд ли папу это сможет впечатлить.
А вот с зельями - это уже кое-что. Конечно, уровень здесь должен быть другой: самостоятельно сварить что-то, что в один прекрасный момент лишит молодую женщину возможности стать матерью Лестрейндж бы не смог, несмотря на все свои успехи в предмете Слагхорна. Но когда у тебя много денег и много связей, не обязательно делать все самостоятельно, всегда найдутся друзья, готовые помочь, даже увидев тебя впервые в жизни.
- Да, это было бы в самый раз. Знаешь кого-нибудь, кто способен сделать такой состав, а потом забыть о том, что ему поступал такой заказ? Деньги - не проблема.
Он наконец останавливается у пирамиды, обнаружив вход. Входом это, правда, можно назвать очень условно, но кажется, через варварски проломленное отверстие в нее и правда можно проникнуть. Или поискать что-то более удобоваримое, но Родни уже целиком захвачен проблемами зельеварения и похищения статуи, поэтому хочет скорее закончить с мумиями и заняться чем-нибудь действительно полезным. Он дожидается, когда Вальбурга наконец окажется рядом с ним и с улыбкой смахивает песок с её волос. А отвечает совсем тихо.
- Да, Вэл, да! Что значит "поменьше"? Разве Лестрейнджи не достойны только самого лучшего?
Потом он разворачивается и начинает спуск по древним каменным ступеням - кто бы мог подумать - занесенным песком. И так странно представлять себе, насколько эти камни старше него, старше Лестрейндж-Холла, старше Хогвартса. Они, кажется, старше самого времени. И песок, который тоже когда-то был камнями, до того, как столкнулся с ветром пустыни, бесконечным ветром. Он вздрагивает от невольной мысли о ничтожестве любой человеческой жизни. И на мгновение понимает тех, кто строил все это для того, чтобы перешагнуть смерть. И на мгновение понимает Тома лучше, чем когда-либо.
- Здесь уютно.

Что можно сделать в ответ на осторожные замечания Вальбурги о том, что перемены в семье Лестрейнджей нужно начать именно с Родни? Конечно, только долгим и проникновенным взглядом посмотреть на нее, чтобы без слов дать ей возможность осознать, что она только что сказала. Ребяческая война... Ребяческая, черт возьми, война! Родни бы посмотрел, не скатится ли Блэк до еще более ребяческой войны, если Поллукс завтра ей объявит, что нашел ей какого-нибудь перспективного Бёрка в качестве будущего мужа. А ведь это, по сравнению с ситуацией вокруг новой папиной жены, будет мелочью. Да и потом, что это значит, "не выйдет наследник"? Наследник уже вышел, Родни считает себя вполне состоявшимся представителем семьи, единственным, что важно, представителем её молодого поколения, хочет этого отец или нет. Собственно, а по какому праву именно Рэндаллу решать, кто достоин фамилии, а кто - нет? Он слишком стар для принятия таких решений, живет прошлым и не увидит настоящего и будущего даже если то развернется прямо у него перед глазами. Любит поговорить про честь семьи, но когда ему удобно, просто плюет на эту честь, организовав себе брак с ровесницей своего же сына. Так кто ведет себя несерьезно и не по-взрослому после этого?
Вэл все еще спорит насчет сфинкса, хотя, кажется, уже поняла всю бесперспективность. Лестрейндж все равно возьмет то, что хочет. Он это знает, она это знает, и он знает, что она знает. То, что она пытается протестовать - это так, только для того, чтобы потом она могла при случае напомнить всем, что она-то была против. Родни не хочет думать о случае. Родни не хочет думать о технических деталях, которыми сразу же озаботилась Блэк. Родни вообще не хочет думать ни о чем, кроме победы. Он снисходительно усмехается.
- Именно в этом и смысл, Вэл.
Но весь Египет, конечно не поднимется. И в этом тоже есть смысл. Провернуть шутку, понятную только ему самому и тем избранным, кого он захочет посвятить. Впрочем, Вальбурге заранее знать не обязательно, это испортит сюрприз. А Родни никогда не скрывал, что ему нравится видеть удивление на лицах восхищенной публики, какой бы малочисленной она ни была.
Сейчас же сцена совсем не располагает к аплодисментам. И вообще не располагает к тому, чтобы быть сценой. Пирамида как будто живет собственной жизнью, дышит собственной магией, магией непонятной, магией, которая пугает. Лестрейндж впервые в жизни понимает, что магии можно бояться. Не её эффекта, вроде смерти от Авады, но её саму, так, как вызывают страх некоторые люди одним лишь фактом своего существования. Он заставляет себя успокоиться, и видит Мерлин, это стоит ему значительных усилий, но выглядеть идиотом, бегущим со всех ног оттуда, куда по своему почину и полез - слишком дорогая цена, и приходится взять себя в руки.
- Аппарировать оттуда, где аппарация теоретически закрыта? - голос он невольно понижает, да что там, он и хотел бы говорить погромче, но горло как будто сводит, и это уже не от страха, видимо тоже какая-то магия, которая заставляет посетителей, хотят они того или нет, проявлять уважение. - Можно было бы попробовать, но у меня нет прямого портала до Мунго на всякий случай, а ждать здесь до утра с ращеплением мне не улыбается. Если бы я захотел закрыть свою гробницу от перемещений, то наверняка устроил бы нечто подобное, чтобы неповадно было. А ты?
Вопрос о собственном склепе был новый и любопытный, и точно бы надолго занял мысли, если бы не озвученные Вальбургой наблюдения. Лестрейндж взглянул на боевую подругу по-новому, не в состоянии скрыть восхищения, но та, кажется, даже не заметила.
- Ты разбираешь эти рисунки? Научи меня, - просьба вполне искренняя, Родни ведь никогда не отказывается познакомиться с какой-то до тех пор неизвестной магией, пусть для начала и поверхностно, а глубже - если магия эта докажет свою незаменимость. Он медленно идет вперед, рассматривая стены и рисунки, которые должны были давно стереться, но даже в тусклом свете палочки выглядят слишком ярко, чтобы казаться тысячелетними. - Рисунки... Почему этого не преподают в Хогвартсе? Уход за существами, маггловедение, предсказания, астрономия - но ни слова о древней магии, которая была задолго до Мерлина, задолго до появления палочек. Ни слова о том, как колдуют где-то, где палочки до сих пор не главный инструмент. Почему? Они что, боятся дать нам больше возможностей, чем смогут контролировать? Даже артефактология - и та не преподается на должном уровне, большую часть того, что я знаю, узнал по книгам или рассказам, кстати, венгры в этом великолепные специалисты. А ментальная магия. О ней вообще молчат, вместо этого в тысячный раз заставляя писать эссе о гоблинских восстаниях.
В какой-то момент он понимает, что спутница не отвечает не потому что внимательно слушает, а наоборот. В следующий - что её вообще нет рядом. Лестрейндж быстро оборачивается, чтобы убедиться, и действительно видит, что за последний поворот повернул один. Он быстро возвращается и заглядывает за угол, но в длинном коридоре никого нет. Да и разве это тот самый длинный коридор, из которого он только что пришел? Там кажется, на стенах были крокодилы, реки и лодки, а здесь - просто череда каких-то людей. Если это шутка Блэк, то это глупая шутка, но где-то в глубине души Родни хорошо понимает, что организовать такое у нее просто не хватило бы времени, да и стиль не её.
- Вэл?

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-03-24 01:52:03)

Родни не спорит. Может и не расщепит. Когда египтяне делали защиту, у них не было возможности проверить, расщепит или нет, потому что палочковой аппарации тоже не было. Так что может быть и в самом деле не расщепит. Или да.
- Значит, преподавать ее надо только тем, кто в состоянии понять и оценить. В школе, слава Салазару, еще осталось немало таких.
Блэк рассматривает рисунки с таким интересом и вниманием, как будто в самом деле может прочитать по ним историю. Родни засовывает руки в карманы и начинает покачиваться с пятки на носок. Он чувствует себя немного идиотом, не понимая ровным счетом ничего и собираясь исследовать пирамиду исключительно эмпирическим путем, но отвлекать однокурсницу не решается до тех пор, пока она опять не заговаривает сама.
- Чего только не напишут... - погоня за сенсациями - бич современного мира, кто бы мог подумать, что этим страдает не только второсортный "Пророк" под чутким руководством Элейн Розье, но и научный мир. - Почему это сложно опровергнуть? Достаточно сравнить продолжительность жизни мага и маггла или сквиба, и гипотеза разлетится вдребезги. Да, было бы неплохо. А еще было бы неплохо летать без метлы или, - он неопределенно кивает, обозначая общие с древними устремления, - жить вечно. Но чему нас учат сказка о трех братьях? Верно: сколько ни бегай, все равно все там будем, а кое-кто даже добровольно. Так почему бы  не смириться с невозможным и наслаждаться тем, что есть?
Наслаждаться пирамидой почему-то не получается при всем желании. Какое-то несоответствие масштабов, что ли. В метафизическом смысле пирамида настолько больше его самого, что Родни как будто не может ее заметить, так же, как не может заметить вселенную вокруг себя, а пирамида, в свою очередь, не может заметить его. Чего он ожидал заходя сюда? Может быть, восставших мумий или плотоядных скарабеев, чего-нибудь, что можно увидеть, пощупать, осознать его реальность, но никак не трансцедентальную толщу времени и магии, под которой теперь одинаково похоронены и они с Вальбургой, и все эти фараоны.
Как раз где-то на этих размышлениях Вальбурга пропадает, и все, что было вокруг раньше, пропадает тоже. В такие моменты или впадаешь в панику или совершенно хладнокровно удивляешься, почему ты до сих пор не паникуешь. Сегодня мир решил подбросить Лестрейнджу второй вариант. Он поднимает палочку, прекрасно понимая, что "никто из пробовавших не выжил" вполне возможно, скоро таким же равнодушным тоном скажут и о нем самом. Но выбор теперь небольшой: либо страдать от собственного бессилия, либо экспериментальным путем выяснить, что случается при совмещении разных видов магии. Первым делом пытается развеять иллюзию. Наверняка иллюзия - это одна из стен, но эта попытка заканчивается абсолютным безразличием пирамиды. Что ж, нет так нет, никто не отменял и более топорные методы. Если стена - не иллюзия, значит, нужна дверь, чтобы пройти через нее. Родни направляет палочку на один из каменных блоков. Эванеско выходит каким-то слабым, часть камня и в самом деле исчезает, н лишь часть. Зато он сам... Он сам чувствует примерно то, о чем только что говорила Блэк. Несложное заклинание как будто высасывает силы, как будто Эванеско он только что направил сам на себя. Или прямиком себе в душу. Что за бред...
Лестрейндж устало опирается о непокорную стену. Надо сосредоточиться, собраться с мыслями, но от одной лишь попытки ухватить одну из них, мысли разлетаются со скоростью веретенниц, как будто их и не было. Но Родни знает один верный способ привести их в порядок. Ментальная магия, которую упускают в школе, учит многим полезным вещам. Простейшие упражнения окклюменции всегда помогают. Он выбирает одно из них: очистить голову от всего. Сейчас это дается совсем непросто: изгнав из разума эмоции и мысли, он замечает, что сознание все еще чем-то наполнено, какой-то материальной пустотой, если такое вообще возможно, хотя и если невозможно, это не делает реальность менее реальной. Та самая сила, которая как будто превращает его в часть этой пирамиды, приравнивает в правах к людям с искаженными пропорциями, которыми изриосваны стены. Родни собирается убрать и это, откалывает пустоту кусок за куском и выбрасывает строительный мусор из своей головы. Точно не может сказать, сколько это длится, но когда наконец заканчивает, замечает, что от усталости уже сидит на полу, привалившись к стене, и тяжело дышит. Зато мозг начинает работать с новой силой и оглянувшись, Лестрейндж видит Вальбургу.
Вальбурга уходит куда-то дальше по коридору, и уходит не одна. Это кажется продолжением бреда, но именно поэтому просто обязано быть настоящим. Затылок ее спутника, его одежда, походка - все это кажется подозрительно знакомым, но как, мерлиновы портянки, такое может быть?!
- Вэл! Стой! - он собирается вскочить со своего места, но лишь медленно и неуклюже поднимается. - Черт возьми, остановись! Я здесь.
Они останавливаются, и второй - хотелось бы сказать "человек", но что-то внутри очень протестует - оборачивается. И Родни, как будто глядя в зеркало, машинально поправляет растрепавшиеся волосы и подмечает, что мантия в плечах сидит плохо. Только поднять палочку и направить её на себя самого - задача не из простых.

- Ты шутишь? Что это значит, как определить?!
Честно говоря, Родни и сам не уверен, как уже ему определить, кто есть кто, но все же у него есть смутное убеждение, что он - это он, и хотелось бы, чтобы Блэк его в этом поддержала. Второй он чуть наклоняется к спутнице, за что его отдельно хочется приложить чем-то болезненным, но если что-то и говорит, то очень тихо, и Лестрейндж не слышит.
- Да ты с ума сошла, он же вообще на меня не похож!
Если вдуматься, то и правда не похож. Зато он похож на того Родерика, которого все они всегда хотели видеть, и Вэл, и  отец, и даже, наверно, Нотт одобрил бы его больше, будь он именно таким: спокойным, молчаливым, не хватающим палочку при первом же случае, ну и вообще всячески достойным. А вот интересно, что будет, если Вэл так и уйдет вот с этим, оставив его самого здесь. Вот что будет лучшим подарком на свадьбу. Вряд ли подделка будет возражать против Розье, и в семье сразу воцарится мир и согласие. Впору было бы взвыть. Ну нет, мир еще не заслужил того, чтобы избавиться от него, не сегодня.
- Знаешь, на твоем месте я бы поинтересовался не тем, что я уже использовал, а тем, что собираюсь использовать прямо сейчас. Посторонись-ка. Confringo!
Прямо сказать, это не лучший выбор. Во-первых, Лечтрейндж едва стоит на ногах, и колдовать в таком состоянии опасно. Во-вторых, дубль может отбить взрывное, а в тесном коридоре пирамиды это могло бы обернуться катастрофой для всех сразу и для историко-культурной памятки заодно. В-третьих, элементарно можно промахнуться. Но ни того, ни другого, ни даже третьего не происходит, а происходит нечто невозможное. Дубль поднимает руку и ловит, черт возьми, ловит вспышку заклинания, а вид у него при этом такой довольный, как будто он только что плотно поужинал.
- Мать его Моргана...
Дубль опять начинает поднимать руку, но если первый раз это был ужин, то сейчас, похоже, должна последовать отрыжка. Родни готовит Рефлекто и воинственное выпражение лица. А Вэл, ну что же, все логично, начинает читать стихи. То, что это именно стихи, ясно лишь интуитивно, по какой-то особой атмосфере, потому что по словам не понять ничего, как и не понять сами слова, только странные звуки, непривычные английскому уху. Лестрейндж на минуту отвлекается от дубля и смотрит на Вальбургу с таким изумлением и даже с восхищением, как будто видит ее впервые. В каком-то смысле, оно так и есть. Интересно, в чем еще она разбирается так же поверхностно, чтобы на ходу плести заклинания на другом мертвом языке. И не просто, а относительно успешно, во всяком случае, отражение замирает и не пытается атаковать, хотя и не исчезает полностью.
- Он тебя почти слушается. Думаешь, ему акцент не нравится?
Ну хотя бы вопрос о том, кто есть кто больше не актуален. Лицо у второго начинает странно подергиваться, черты искажаются, теряя человечность. Зрелище завораживает, и оторвать от него взгляд непросто. Родни медленно поворачивает голову к Вэл и только потом переводит взгляд.
- Что? А да, со мной все в порядке, - так же медленно он отлепляется от стены и понимает, что без этой опоры стоять совсем даже не просто. - Куда? Да брось, Вэл, наша магия сильнее. Как ты его... Может, не надо его экскурсоводом? А то проведет нас туда, куда несколько тысяч лет назад проводил фараона. Может, он вообще только один маршрут знает
Согреться. Верно, Вальбурга права, здесь холодно. Здесь холоднее, чем в Англии в сентябре, как это вообще возможно? Здесь же юг. Пустыня. И чертовски холодно. Лестрейндж дышит на ладони, потом растирает их, но не помогает. Алкоголя под рукой тоже нет, а использовать лишний раз палочку он теперь опасается. Выбор остается не такой уж большой.
- Если ты только не собираешься согревать меня сама горячими объятиями, то давай двигаться. Тем более, эти настенные худоджества уже мозолят мне глаза, идем искать другие, или сокровищницу, или мумию, да что угодно, но хватит стоять на месте. Сожри тебя дементор, что у этого с головой? Это что, частичная трансформация? Надеюсь, это он не меня теперь копирует?.
И на всякий случай Родни ощупываеи свою голову, чтобы проверить, не дефрмировалась ли она тоже во что-то, отдаленно напоминающее стилизованного шакала.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-04-18 14:29:35)

Он, наверно, и сам понимает, что больше так делать не надо, но все равно неуверенно ухмыляется в ответ на ее заявку. Не ей указывать. Хотя ясно, что Вэл лучше разбирается во всем этом, что она лучше знает, как пережить эту веселую ночь, но не должна была говорить об этом так. Хотя, когда она бесится, есть в этом что-то... бодрящее. Наверно, надо злить ее почаще, но сейчас лучше не рисковать, мало ли к чему может привести оговорка в этой тарабарщине. То есть, в древней магии.
- Думаешь, он питается туристами? Что за негостеприимная страна!
Они, наконец, начинают двигаться вперед, или назад, не важно, главное, больше не стоят на месте. Теплее, правда, не становится, а становится, вроде бы, даже холоднее. Родни хочет спросить у Блэк, не мерзнет ли она, но та слишком сосредоточена, слишком погружена в свои мысли и все еще злится. И колдовать невозможно. Это хуже всего, иначе согреться не составило бы никакого труда. С другой стороны, ему все еще слишком интересно, чтобы по-настоящему пытаться выбраться отсюда.
- Анубис - так Анубис, - покладисто соглашается Лестрейндж. - У древних была больная фантазия, когда они пришивали своим богам головы животных. Серьезно. Ты бы поклонялась шакалу?
Кто разберет, кому первому пришла в голову идея, магглам ли, жрецам ли. Но то, что мыслили эти люди странно - факт. Рисунки вместо текстов, могилы, уходящие вверх, а не вниз, и эта привычка создавать из тела покойника нечто, во что может вернуться душа. Вечная жизнь, а как же... Если только смерть с тех пор не изменилась, значит, и тогда, как и сейчас, она была неотвратима и бесповоротна, а возможность вернуть кого-то с того света заканчивалась не иначе, как в сказке о воскрешающем камне. Удивительно, что что-то могло быть сильнее магии, монументальнее, но факт.
Непонятно, что вдруг заставило Лестрейнджа несколько долгих минут размышлять о философских материях, но выводит из этого состояния лишь одна фраза, два простых слова. Он тормозит прямо посреди коридора, едва дослушав поэзию, хватает Вальбургу за запястье, заставляя ее остановиться тоже, и говорит быстро и почему-то шепотом.
- Вэл, - от оглядывается на спутников, но те то ли не понимают поо-английски, то ли игнорируют. - Ты это серьезно, про душу? Они это могут? Они ведь созданы людьми, так? И их можно подчинить. Это... Это ведь примерно как иметь ручного дементора. Если нам только удастся повторить, Вэл... Ты можешь себе это представить?
Это сделало бы их непобедимыми. Армия существ, которые не убивают, но хуже, чем убивают, существ, способных нагнать страх, лишь только появившись в поле зрения. А может, они способны на что-то еще? Магия, слишком древняя, чтобы быть светлой или темной. Родни вдруг понял, что его знобит при одной мысли от этой силы в своих руках. Или не в своих? Наверно, ею должен обладать Том.
Нет, конечно нет. Когда речь идет о таких масштабах, разве можно уступить? Да и почему именно он? Чем он лучше? Грязнокровка с манией величия...
Собственная мысль заставляет Лестрейнджа вздрогнуть, как от удара. Он мотает головой, пытаясь избавиться от глупого наваждения, но оно оказывается цепким и, покидая сознание, оставляет на память пару глубоких царапин.
- Здесь все стены расписаны, знаешь ли, и все примерно одинаково. Но если бы я строил пирамиду, заклинание управления этими я бы поместил там, где до них сможет добраться тот, кому положено. Главный покойник. Или, может, начальник охраны?

Да, в школе не изучали магию древних, но теперь Вэл, похоже, пытается наверстать упущенное, и выдать Лестрейнджу сразу весь курс за одну ночь в пирамиде. А Родни чувствует, как у него потихоньку закипает мозг. Магические эксперименты, которые были мощнее всей современной магии вместе взятой? и это при совершенно жалком уровне развития и самих древних, и их магических наук? Он бы не поверил никогда, но что-то же он видит сейчас своими глазами. Не богов же, в самом деле!
Версии, которые невозможно проверить, уверенно окружают их, пока не нападая, но уже делая прогулку не такой веселой. Родни понятия не имеет, что такое эти Ка и Ба, куда их должны вести магические мутанты, но только лишь по тону Вэл, по её выражению лица, по осанке, даже по дыханию чувствует, что она уже далеко не так уверена в своих силах. Она уже не читает стихи, она откровенно сдает позиции. То, что может почувствовать человек, не могут не почувствовать порождения магии, и стражи, кем бы они ни были, слушаются уже совсем не так охотно, и как будто даже подступают ближе. Родни обеспокоенно смотрит на них, потом на Вальбургу. Потом обхватывает её рукой за плечи, а второй, той, которая еще держит на всякий случай палочку, берет её за руку. Да, она, вроде не хотела объятий, но здесь уже вопрос не в том, чтобы не замерзнуть, здесь кое-что посерьезнее, а другого способа молчаливо поддержать и, если это только возможно, поделиться своей силой и помочь хоть немного преодолеть страх, чем простое прикосновение кожи к коже, магия, которая намного древнее, чем вся эта египетская, он не знает.
Вэл теперь слишком серьезна, да и говорит о вещах, над которыми не хочется смеяться. Потому что она говорит о силе. о настоящей власти, пусть и сама этого не понимает.
Мы должны сказать Тому.
Мы ничего не должны Тому.
Пусть с этой подозрительной оговоркой, пусть "теоретически", но она озвучивает нечто невероятное, но Лестрейндж, продолжая идти, наклоняется ближе к её уху, чтобы проговорить совсем тихо.
- Тогда мы должны хотя бы попробовать, верно?
И все это за мгновение до того, как начинается гонка. Блэк куда-то тянет его, и Родни после третьего поворота уже совершенно не понимает, куда именно, давно потеряв все ориентиры, но бежит, пытаясь успеть за ней, потому что хуже всего сейчас будет потерять друг друга здесь. Не тот случай, когда стоит идти врассыпную, что-то подсказывает, что стражей хватит на всех. Еще один поворот, еще один коридор - на этот раз уже, чем другие, еще одна стена с рисунками и еще одно заклинание, слова которого Вальбурга проглатывает, не договаривает, произносит неразборчиво. Стражи останавливаются, но их опять становится больше. И новый, судя по тому, что она говорит, уже не будет просто молча преследовать, а порадует чем-то интересным.
Страхами?
Ну это даже не смешно. Страхи - это материал третьего курса. Боггарт, с которым Родни так и не научился бороться, да и ни к чему, когда для очистки шкафов от нечисти существуют домовые эльфы. Здесь, конечно, все должно быть по-другому, хуже, хотя что может быть хуже, в самом деле?
- Нам ли бояться страшных кошмаров, Вэл.
Родни широко улыбается ей, а потом оборачивается к новоприбывшему стражу, чтобы во всей красе продемонстрировать ему то, что неизменно возникало при встрече с питающимся страхами призраком. Каждый раз одно и то же.
Снег.
Чертовы белые холодные крупные хлопья снега, которому все так всегда радуются.
Пусть они станут чем-то, что еще хуже - а есть ли что-то хуже? - но для снега так или иначе нужно небо и открытое пространство, и он нем Лестрейндж тоже усиленно думает. Пусть сделает это. Пусть его скрутит так, как это часто бывает в прекрасные предрождественские дни, свяжет ужасом и отчаянием так, что он не сможет даже дышать свободно, пусть это запихнет ему прямо в глотку ком воспоминаний.
В обмен у Вэл будет открытое пространство, а значит, возможность колдовать понятно и привычно.

Первые белые хлопья не сразу касаются лица. Эти стражи должно быть растерялись, не понимая увиденного страха, не представляя себе, что именно должны материализовать, но, кажется, справились. Он сжимает зубы, ожидая, когда невидимая рука сдавит горло, не позволяет себе закрыть глаза,потому что мало ли как это работает, вдруг им нужно видеть взгляд, чтобы делать свое дел и отвлечься от Вэл. Он готов ко всему - но не к тому, что происходит. Вместо тошноты в животе зарождается смех, который невозможно сдержать, хотя Родни честно пытается, чтобы не нарушать торжественность момента. Но звук, который кажется здесь по-настоящему чужеродным, все равно вырывается из горла, когда Вальбурга начинает читать очередное заклинание на древнем языке. Лестрейндж ловит падающие хлопья и очень хочет привлечь ее внимание, чтобы она посмеялась тоже, но знает, что нельзя. Снег, черт возьми, все эти анубисы на пару с небедж не могут заставить его умирать от страха, потому что просто не понимают, что такое снег и лед, и белые хлопья - мягкие и теплые, как пепел или цветки хлопка. Впрочем, скоро исчезают и они, то ли от заклинаний, то ли от смеха, который всегда был самым сильным оружием, а эти, с позволения сказать, древние боги очень злы, но зато теперь Лестрейндж знает, во что может превращать боггарта, если все же ему когда-нибудь придется.
- Все нормально, Вэл, - может быть, и не совсем нормально, потому что он не заметил, как опять оказался на земле, и почти задыхался, опираясь на стену, на стены, с которых сходили магические мутанты, опираться определенно не стоило. - Я иду.
И опять поднимается, и следует за Блэк, туда, куда Она сказала, потому что такого тона еще попробуй ослушаться, и за стражами какими-то коридорами, которых здесь, он мог поклясться, до того здесь не было. Их ведут вверх, намного выше, чем они заходили, и тяжесть пирамидиы над головой, которая ощущалась буквально физически, становится меньше. А еще появляется свет, которого конечно быть здесь не может, потому что нет окон, и потому что даже если бы они были, за ними сейчас должна быть ночь, но свет все равно есть, похожийна рассветный, он пробивается сквозь щели, между камнями, и они идут туда, куда указывает свет.
Еще некоторое время, пока идет, Родни думает о том, чтобы предложить Вэл все же связать магией одного из стражников, любого, который ей больше нравится, хотя лично он выбрал бы того смешного, который претендует на то, чтобы убивать страхом, но взглянув получше на ее лицо, на котором остались только огромные глаза, а бледные бескровные губы искусаны или просто потрескались от сухости, песка и жары, которая больше похожа на могильный холод, решает, что в другой раз.
Тем более, что теперь они, наконец на месте, судя по тому, что оказываются наконец в помещании, полностью залитым этим странным кровавым светом вечного рассвета,  а стражи выжидающе останавливаются.
- Мумия должна быть где-то здесь, да? Давненько ждет своего рейса на тот свет. Но нам-то в другую сторону.

Она говорит что-то не то, что-то совсем непонятное, но ей сейчас можно, она борется, и это видно даже невооруженным глазом, а когда борешься, обычно бывает не до того, чтобы следить за словами, и Лестрейндж соглашается со всем, потому что отвлекать Вальбургу еще и спорами совершенно ни к чему.
- Найти выпить? Да, Вэл, да, конечно. Это я умею.
Мумия, конечно, занимает его, но совсем не так надолго, как он думал, и Родни удивляется тому, что за сегодняшнюю ночь разучился удивляться. Подумаешь, сушеный человек... Ну энергетический столб - всякое бывает... И он продолжает идти за Блэк, не оспаривая ее безумных решений, не задавая дополнительных вопросов. Он не знает, почему, но пока идет, когда видит ослепительную вспышку, когда замечает, как скалится морда какой-то там древней несуществующей богине, и как отражается этот оскал на лице Вэл, когда хватает ее за руку, и когда оказывается на песке под светлеющим небом, на котором гаснут в предрассветном мареве незнакомые звезды, он вдруг решает, что они все же забрали из пирамиды намного больше, чем могли унести, забрали то, что хотели забрать. Связали стража, связали телом старшей дочери древнейшего и благороднейшего семейства, которое стало саркофагом для этой сущности.
- Эльф! - Лестрейндж щелкает пальцами, и он, существо, конечно, появляется здесь, потому что расстояния - ничто для магии, связывающей его узами чистой крови хозяев. - Принеси виски. Или нет, принеси ту бутылку, которую дарил Долохов. Быстро!
Он заставляет Вальбургу отпустить свою ладонь - это несложно, если нажать на основание челюсти - собственная кровь - это ведь совсем не то, что ей сейчас нужно, ей ведь нужна душа. Родни не знает, умеет ли теперь она пожирать душу. По большому счету, он вообще не знает, что такое душа, да и поддается ли это знанию, или все же только чувствам? Но чувствовать он умеет, может быть, даже лучше, чем кто-нибудь другой, а еще умеет этим чувствам поддаваться, и пусть весь мир рушится под ногами. Он крепко сжимает её плечи и, сам до конца не понимая, как и что происходит, целует её, не позволяя не то что оттолкнуть или отстраниться - сделать лишнее движение.
Эльф тем временем появляется в поле зрения опять, наверно он аппарировал с хлопком, который, должно быть, неплохо слышно в наполненной тишиной пустыне, но что там хлопки, если Родни уверен, что не услышал бы драку стада взрывопотамов. Он выхватывает бутылку из рук существа и подносит к запекшимся губам Блэк.
- Тихо, Вэл, пей, пей. Ты еще здесь? Пошел вон.
Это, конечно уже не ей, а домовику, который исчезает так же покорно, как и появился, пока Родни осторожно помогает Вальбурге залить в себя пойло. С ним надо осторожно, это понятно каждому, кто хоть немного знает Долохова и его подарки, но сейчас особый случай, и Родни, отняв, наконец, у нее бутылку, тоже делает глоток, невольно закашливается и садится на холодный песок у ее ног. Надо немного отдохнуть. Голова то ли пустая, то ли наоборот, слишком полная, но по телу разливается долгожданное тепло, и мысли, вроде, немного приходят в порядок, хотя их до сих пор непросто различать. Теперь он готов, хотя и сам не знает, к чему именно, и почему это вообще пришло в голову.
- Хорошо прогулялись, да? Даже портал не понадобился, чтобы оттуда уйти, значит, мы все же придем на торжество с подарком. Ну же, идем. Я помогу.
Родни опять хватает ее за руку и опять для того, чтобы перенестись, но теперь уже простым и понятным способом, просто аппарировав туда, где они стояли не так давно, до того, как их посетила счастливая мысль прогуляться в гробницу. Сфинкс теперь кажется старым знакомым, таким безопасным и простым, почти родным, и на его загадочную полуулыбку Лестейндж отвечает своей. Потом достает из кармана мантии фигурку, которую подобрал по дороге, и устанавливает на песке рядом с творением древних скульпторов-гигантоманов. Поделка рядом с шедевром смотрится, наверно, нелепо, но тем веселее будет, когда за неимением образца для сравнения, люди начнут восхищаться ею, тонкой работой, недоступной современным мастерам, растерявшим свои таланты где-то по дороге истории. А оригинал будет стоять там, где его оценят по достоинству. Родни поднимает палочку. Это не должно занять много времени. Тем более, он чувствует такой прилив сил и даже вдохновение.
- Ну, теперь надо постараться и успеть, пока никто не заметил подмену. Долоховское пойло работает, тебе весело? Тогда давай, редуцио на этого сфинкса, от души.