Что именно случилось, Родни понять так и не смог. Весь тот день превратился в один большой вопрос, неуловимо смахивающий на "Что это было?" Три заклинания. Три, сожри их дементор, несложных заклинания. Почему? Надо все же было начинать на крысах и пауках. Хорошо, что не видел никто. Точнее нет, видел Нотт.
Нотт был жирным вопросительным знаком в конце того дня. С ним-то что? В чем проблема? Лестрейндж искренне не понимал, раз за разом прокручивая в голове произошедшее. Не понимал, пока вытаскивал из грязи золотые монеты, не понимал, когда снимал антимаггловский барьер вокруг дома, не понимал, когда поднялся на крыльцо, и уже почти открыл дверь, чтобы еще раз проверить. Не понимал, все эти дни. Да, он помнил про наложенный на друга Империус, но... он же ничего такого не приказал! Убить маггловскую женщину? Нотту все равно пришлось бы убить её, потому что Родни не смог бы даже переступить порог того дома еще раз. Так что же тогда?
Приглашения он, конечно не получил. Что не помешало ему отметить день рождения Маркуса в тесной, но достойной компании: наедине с бутылкой какого-то маггловского алкоголя из собственных запасов. Пойло оказалось на вкус не лучше костероста, что было оскорблением, если вспомнить его цену, но Лестрейндж упорно продолжать пить, пока не опустошил ёмкость. После этого он аппарировал.
Тот дом, который они посетили три дня назад, все так же стоял на отшибе маггловского поселения, тихий и неприметный. На какое-то мгновение показалось, что ничего не происходило, что они не были здесь, еще на секунду - что тела до сих пор не нашли. Но нет, подмерзшая грязь вокруг дома сохранила отпечатки множества ног. Все было ясно. Все, действительно все, потому что Родни вдруг как пронзило, он совершенно отчетливо почувствовал, почему Нотт повел себя так. Словами он бы, конечно, не рассказал, но это чувство озарения (навеянное большей частью алкоголем, хотя кому какое дело) не покидало его еще какое-то время, достаточное для того, чтобы вернуться домой, захватить с собой все необходимое и, бросив в камин горсть летучего пороха, со всей возможной отчетливостью назвать пункт назначения.

Он вывалился прямиком на ковер в комнате Нотта, оставляя за собой следы от сажи. Чьим-то домовикам определенно пока почистить камин, правда, заметить этого Родни не смог и в более вменяемом виде, а сейчас и подавно. Сейчас он вообще был сосредоточен на единственной цели и, милостью Мерлина, эта цель оказалась в комнате, да еще и одна. Это, конечно же, могло считаться знаком свыше, говорящим о том, что Лестрейндж все правильно делает.
- Нотт! - определившись с местонахождением однокурсника, он протянул тому бутылку, на этот раз полную и не маггловскую. - Я принес тебе твои пять галлеонов. Правда, я их конвертировал. Не смей отказаться, это лучший Огденский, двадцатилетняя выдержка.
У такого родителя, как Рэндалл Лестрейндж не научишься признавать свою вину. Да и в программу воспитания на слизерине не входят уроки о том, как просить прощения. Уже поглощенная маггловская бурда давала робкие подсказки, но недостаточно громко, чтобы достучаться до Родни через стену чистокровно-аристократического воспитания.
- Надо поговорить. Нотт, ты должен понять. Ты же всегда все понимаешь!

Нет, он не собирается понимать. Наверняка может, но даже не думает приложить усилия для того, чтобы вникнуть. Придется все-таки объяснить словами, но это было бы сложно даже в абсолютно трезвом и собранном состоянии, я уж сейчас и подавно.
- Нотт, перестань! Ты же знаешь, я никогда бы...
Бутылка огневиски все еще в протянутой руке, но Маркус не спешит принять её, и Родни, чтобы не чувствовать себя еще более глупо, просто ставит её на письменный стол. Беседа как-то не складывается, что и не удивительно. Или все-таки удивительно? Неправильно? Все годы в школе были одним сплошным взаимопониманием, к которому даже не приходилось особо прикладывать усилий. Казалось, что их небольшой клуб по интересам вообще мог бы обходиться без слов, используя их только по старой привычке. И всякие недоразумения решались просто: достаточно было сделать вид, что ничего не произошло. Не надо было никаких маховиков, чтобы менять прошлое - хватало такого вот усилия воли. Сейчас Родерик задумывается о том, что может быть, это только ему хватало? Может быть лишь ему было достаточно?
И все равно, сейчас он должен как-то объяснить. А как сделать это, если и сам понятия не имеешь, почему рука с палочкой как будто сама выбрала цель? Да, он должен был увидеть грань, должен был остановиться, но разе Лестрейндж хоть когда-то умел останавливаться, пока на полной скорости не врезался в стену?
- Ты не предупредил меня, что собираешься убить девчонку, я не знал, слишком неожиданно, понимаешь? Если бы я знал, если бы я был готов...
То что бы изменилось? Что бы тогда изменилось, Лестрейндж?
Он сам не готов ответить на этот вопрос, и только надеется, что Маркус его не задаст. Проходит по комнате круг, а потом еще один, в другую сторону. Только это ничуть не помогает. Он точно знает, что должен сказать, объяснить что-то. Не потому что тогда Нотт проникнется и сразу простит, а просто потому что никому больше он сказать не сможет. А Маркус... он умеет молчать, иначе какой бы из него был невыразимец. На пути попадается стул, Родни воспринимает это как знак и усаживается, и еще сколько-то сидит молча, собираясь с мыслями и со смелостью тоже, конечно.
- Она была так похожа на человека, понимаешь? Я вдруг подумал... Мне вдруг показалось, такой могла бы быть моя сестра. И я должен был бы хотеть уничтожить её поэтому, правда, Нотт? Да, я сам знаю, что должен был. Но я не хотел.
И Родни даже не знает, что хуже: что он не смог бы убить маггловское отродье, которое надо было убить, или что не сможет, если это будет необходимо, с тем же равнодушием, которое должен был проявить три дня назад, справиться с отродьем Элейн. И то и другое слабость - и больше ничто. То, на что единственный наследник, старший сын Рэндалла Лестрейнджа, не имел права. То, что он ненавидел в себе даже более, чем в ком-нибудь другом. Сколько раз за тот чертов день он не смог справиться с собой, контролировать собственные эмоции? Сколько раз он не сможет сделать это в любой другой день? Он знает, что должен задавить в себе эту слабость, или нет, лучше просто вырвать её из собственной души. Но он не знает, как это делается, душа - слишком химерная субстанция, с ней не все так просто. Говорят, что её искажают Темные Искусства? Что же, если это так, Родни собирается посвящать теперь им все свободное время, а времени у него навалом.
Только что до этого Маркусу? Оправдания, объяснения - да кому они нужны?  Только Родни не может понять, что именно нужно. Кого теперь необходимо убить, чтобы все стало как было? Где то заклинание, которое заставит друга перестать смаковать свою обиду? Оно точно должно быть, магия ведь безгранична, её возможности абсолютны. Но нет, опять глухое молчание в ответ.
- Прекращай игры в благородство, Нотт. Хочешь мести? Расскажи моему отцу, что я колдую на магглов непростительные. Или расскажи Тому, что я не могу направить непростительное на маггла, когда надо. Я даже не знаю, что хуже, но тебе и выбирать-то не обязательно.  Сделай что-то, заставь меня заплатить за этот империус, но не смей просто отмалчиваться и делать вид, что ты меня не знаешь.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-01-17 15:17:38)

Нотт все-таки срывается почти на крик, и от этого уже легче, потому что разговаривать с ледяной скульптурой это одно, а с человеком - совсем другое. И когда Маркус не изображает из себя непробиваемую стену, то кажется, что он не зря и пришел сюда сегодня, что взаимопонимания получится достичь малой кровью. Но нет, не выходит все так просто, и опять на пути стена, только теперь стена более эмоциональная. То ли из непонимания, то ли из обиды, Родни делает ставку на первое, и опять пытается объяснить.
- Да не выбирал я! Я не собирался делать этого, не собирался направлять на тебя палочку. Не важно, с непростительным или нет, у меня и в мыслях не было мешать тебе. Я даже подумать не успел: ты начал заклинание, и мое сорвалось само.
Он подскакивает со стула, на котором сидел, подходит к камину, опирается руками на каминную полку и смотрит на огонь, пытаясь сказать что-нибудь более осмысленное. Это непросто, потому что он и сам не может сказать "никогда бы - что". Не стал бы колдовать против друга? Но он сделал это, правда ведь? И отменить этот факт уже не получится.
- Черт, это звучит по-идиотски, но так оно и было. Рука сработала раньше головы, хотя нет, это тоже не так, голова в тот день у меня не работала вообще.
И тоже правда. Не считая даже, что кое-кто наверняка придерживается мнения, что голова у Родни - в принципе нерабочий инструмент. Он настолько тщательно иногда создавал эту видимость, что в некоторые моменты даже не приходится прилагать усилий. Это удобно. Но он точно не ожидал, что мыслительные способности подведут так не вовремя. Это все снег. Когда снег, всегда все идет не так. Но не глупо ли сверяться с прогнозом погоды всякий раз, когда собираешься применять магию, пусть эта магия и непростительная.
Родни только невесело усмехается, когда Нотт отказывается равноценно отплатить ему за обиду. Это было бы честно. И просто. Всегда проще всего было заплатить, чтобы считать вину искупленной. Этому еще в школе научили: нарушил правила - заплатил баллами или отработал наказание. И все, можешь нарушать дальше. Такой подход был понятен и очевиден для Лестрейнджа, единственное, что надо было сделать - это соотнести то, что получаешь с тем, что, возможно, придется за это заплатить, и сделать выводы. Здесь же все не так. Или Маркус просто играет на повышение? Родерик резко разворачивается, чтобы смотреть теперь на друга.
- Не Круциатус. Но если это цена, ты можешь направить пыточное на меня. Или Империус. Заставь меня сделать что угодно, если тебе станет от этого легче.
На трезвую голову он бы, наверно, не смог бы сказать что-то подобное, но "был другом" режет ухо может быть даже больнее, чем любой круциатус. Родни не знает, что творит, знает только, что это "был" нельзя допустить любой ценой, и поэтому сейчас не шутит, продолжает смотреть на Нотта без малейшей тени улыбки, только алкогольные пары слегка выветриваются от понимания того, что тот может и принять предложение. И отвлечься от этих мыслей не получается, как ни старается Родни думать о чем-нибудь другом, да хоть бы о том, что говорит Маркус.
Он прав, Искусства никогда не давались просто. Но никогда и не вызывали такой странной реакции. Сколько заклинаний уже было им обоим известно и опробовано - на магглах же, в первую очередь. Многие они могли бы теперь не задумываясь использовать даже в дуэлях. Идея же в боевой обстановке применить любое из Непростительных теперь казалась до смешного глупой. Да, это была сильнейшая магия, но как контролировать её воздействие на самого мага? Лестрейндж, который раньше не считал это проблемой, теперь и думать не хочет, что было бы, если бы он попробовал бы использовать её против соперника, а потом сорвался бы так же, как сорвался три дня назад. Моментальное поражение - вот что его ждало бы. Не говоря о том, что он мог просто не справиться, не удержать заклинание, как не удержал свой Империус Нотт.
- Это была первая попытка, и ты сразу потребовал от нее слишком многого. Или мы оба потребовали слишком многого сразу от себя, но кто бы мог подумать, что это может быть так сложно.
Увы, даже похвала от друга не помогает переключить мысли на что-то другое, раз за разом возвращая их в прежнюю колею. Родни опять начинает ходить по комнате, раздумывая над чем-то, нервно растирая пальцы, вспоминая один за другим вопросы Маркуса, которые остались без ответа.
- Как ты сможешь доверять? Как можешь быть уверен?
Это даже не Нотту, скорее, себе самому. Надо найти выход. Точнее, он знает один, но решиться на такое... Да к черту! В конце концов, если их дружба будет стоить риска для жизни... ну что ж, значит Лестрейндж заплатит и столько, он ведь никогда не стоял за ценой. Он останавливается и довольно улыбается. А дальше опять говорит сбивчиво и как-то лихорадочно, но уверенно, и не собираясь отступать теперь.
- Я знаю, как. Я дам тебе Непреложный обет. В любой формулировке, которую ты захочешь озвучить, мне даже не надо знать её заранее. Но для ритуала нужен третий. Тот, кто его скрепит. Позовем Долохова? Вальбургу? Или, может, пойдем в Лютный, там всегда можно найти кого-то, кто согласится поучаствовать за пару галлеонов. Прямо сейчас.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-01-21 17:34:18)

Нотт все правильно говорит: должны были подумать, могли бы догадаться. Но не подумали и не догадались. А если бы и подумали? Родни знает, что такое Темные Искусства, знает, как они захватывают и иногда не отпускают до тех пор, пока не используют тебя по полной в качестве проводника. Хуже того: он знает свой азарт, знает, что едва ли остановился бы даже теоретически понимая опасность. Может быть, особенно понимая эту опасность. Испытывать себя всегда интересно. Испытывать в том, что касается сильнейшей темной магии - интересно втройне. Если бы не этот интерес, если бы не этот риск, пообещал бы он так просто полностью передать свою жизнь в чужие, пусть и дружеские руки?
Руки, которые отказываются её принимать. Родни только и остается, что покачать головой в отчаянии неудавшейся попытки, а потом опять сесть в кресло и внимательно посмотреть на Маркуса. Он и в самом деле не понимает? Или просто делает вид, потому что обида оказалась слишком сильной? Но ведь ничего не произошло! Он просто сделал то, что все равно бы сделал так или иначе, и при этом совершил это с приятным туманом в голове вместо того, чтобы страдать от вопросов собственной совести, которая, кажется, не хотела понимать, что магглы - это не люди, как бы ни были на них похожи.
- Это не месть и не жертва, Маркус. Я ведь не хочу поднимать на тебя палочку, понимаешь. Просто предлагаю залог и, видит Мерлин, моя жизнь - это самое большее, что я могу тебе в качестве залога предложить.
И залог не только того, что он не выступит против Нотта, это залог полного и абсолютного доверия, он ведь не оговаривает формулировку, а значит дает полную свободу действий. Нотт может потребовать от него чего угодно, но Родни готов рискнуть и в этом. Потому что знает, что такое платить долги.
- Все никогда не бывает как раньше. Я сегодня это понял. Все меняется постоянно. Но зато может быть "не хуже" и даже "лучше", чем раньше. И уж точно дружбу не может разбить одно, даже самое темное заклинание. В этом и смысл того, что я тебе предлагаю, а вовсе не в мести или жертвах. Просто хотел объяснить тебе. Так сказать, на собственном примере.
А вовсе не потому, что голова не встала на место, хотя некоторые отдельные личности, Лестрейндж точно это знает, уверены, что она у него никогда на положенном ей месте и не была. Но все это лирика, потому что Родни и сам понимает, что где бы ни была изначально его голова, она и в самом деле не вернулась туда после их небольшого выхода в народ. И вряд ли вернется. Потому что ничего никогда не бывает, как раньше, особенно когда задействовано то, что оказывается сильнее тебя, то, что ты не можешь взять под контроль, а только иногда выныриваешь из-под волны этой силы, чтобы сделать хотя бы еще один вдох, и опять пропадаешь. Темная магия меняет тех, кто рискнул прикоснуться к ней. И когда отнимаешь чужую жизнь, это тоже меняет тебя. Но кто же сказал, что в худшую сторону?
- Почему, Нотт? Неужели я всегда был слишком самовлюбленным засранцем, чтобы признавать свои ошибки?
Он начинает смеяться, но умолкает почти сразу же. То, что говорит Маркус, может значить, что извинения приняты. А может и не значить, потому что, если честно, то извинений не прозвучало. И все же Родни с облегчением откидывается на спинку кресла, закидывает голову и еще некоторое время рассматривает потолок хотя бы для того, чтобы не сверлить Нотта взглядом. Так или иначе, но все решится сегодня, и не будет больше давить невидимым грузом неопределенности.
- Не думай, что я призываю тебя забыть этот день. Наоборот, помни и считай, что я тебе должен. Если... - так странно говорить нечто подобное, он бы и подумать не мог отказать Нотту в помощи, если бы тот пришел с какой-то проблемой, но Родни чувствует, что не может сегодня просто уйти, не искупив вину хотя бы таким смехотворным образом. - В общем, ты понимаешь, все, что тебе понадобится и в любое время.

И хотя Маркус выглядит вовсе не как человек, которому не нужны никакие залоги, чтобы быть уверенным в своих друзьях, он окончательно отказывается от Обета, принимая в качестве извинения простую готовность его дать. Родни не знает, как оценивать это: с одной стороны - это явная и очень выгодная победа, с другой - какая-то часть мозга, та, которая не кричит о том, что только идиот может добровольно подставить собственную шею под метафизический меч, хотела бы этот обет дать. Потому что, что бы он сейчас ни говорил, он вовсе не может быть уверен, что когда-нибудь ситуация, пусть и в других декорациях, не повторится опять. А маячащая на горизонте возможность расстаться с жизнью - это все-таки значительный сдерживающий фактор. Но Нотт отказывается, и настаивать было бы глупо и неуместно, поэтому Родни молча соглашается с этим проявлением благородства, кто-то же должен был его проявить, в конце концов.
- Ты же знаешь, - он улыбается в ответ весело и по-настоящему. Инцидент исчерпан, для него, во всяком случае, и смысла нет думать об этом дальше. - Если бы ты ввязался во что-нибудь опасное, ты бы все равно не смог удержать меня в стороне. Правда, из всех нас ты, по-моему единственный, кто никогда и ни во что по-настоящему не ввязывался, но я не теряю надежды.
Все эти детские клятвы, которые часто дают друг другу лет в одиннадцать, о нерушимости дружбы или вечной взаимопомощи, обошли их небольшой клуб по интересам стороной. Кто знает, почему, может это было слишком не по-слизерински, а может потому что присутствие в компании Тома выбивало из колеи, ведь тогда, в самом начале, казалось, что никто не станет брататься с выходцем из маггловского приюта. Но как бы то ни было, лучше любой клятвы связывало общее дело, общие стремления и одно на всех прошлое. Он принимает бокал с огневиски и наклоняет его, рассматривая напиток в свете камина, а потом пьет залпом в ответ на короткую, но ёмкую речь однокурсника. Это куда как лучше маггловского пойла, и не столько пьянит, сколько окатывает все внутренности огнем, разливая по телу тепло и приятную расслабленность, а из мозга выметая ненужные проблемы. Чертовски хороший огневиски. Лестрейндж вытягивает ноги и устраивается в кресле поудобнее: бутылка еще почти полная, значит вечеринка только начинается.
- Да я знаю. Люди обычно называют это обаянием, и им нравится.
Он со смехом направляет палочку на бутылку, заколдовывая её так, чтобы она доливала своего содержимого, когда в бокале остается меньше половины. Удобно, и вставать два раза не надо. По таким вот полезным заклинаниям Родни специалист. Теперь его бокал опять полон, но на этот раз он не спешит выпить, решив распробовать виски по всем правилам, ведь это все-таки не что-нибудь, а двадцатилетний огденский, надо ценить.
- Кстати, я же и подарок принес, - он слегка приподнимается в кресле, только чтобы вытащить из внутреннего кармана мантии небольшую шкатулку и прицельно направить её в руки Маркуса. - С днем рождения! Используй с умом.
Лестрейндж наблюдает, как только оказавшись в руках у нового владельца, шкатулка принимает свои нормальные габариты, и как послушно открывается, являя взгляду два кубка старинного серебра тончайшей работы. Внимательно следит за лицом Нотта, ожидая реакции. Это ведь совсем не то, что обычно дарят на дни рождения, за такими вещами ходят инкогнито и покупают из-под полы. И все же, Родни уверен, что Маркус оценит. Нотты всегда умели ценить хорошие темномагические артефакты.

Отредактировано Roderick Lestrange (2016-02-06 20:06:37)

Занятно - это, конечно, оценка неплохая, но совсем не об этом наборе, который Нотт держит в руках. Некоторое время Родни молчит и не мешает изучать серебряные кубки настолько подробно, насколько может захотеть сделать это их новый хозяин, но так и не добивается ничего, кроме "занятно". Лестрейндж тихо вздыхает: похоже, Нотт неисправим, и в самом деле собирается всю жизнь избегать опасностей. Во всяком случае, он сам, получив такой подарок, первым делом проверил бы, что там внутри. Да хотя бы даже и экспериментальным путем. Маркус не спешит ставить эксперименты не только на себе - и это действительно было бы глупо - но и на какой-нибудь сотворенной по случаю мыши. Ну что ж, значит придется объяснять на словах. Он рывком поднимается из кресла и пересаживается на кровать, где сидит Нотт.
- Если решишь кого-то угостить из них, главное - не перепутай.
Он дает знак другу наклониться ближе и палочкой высвечивает сложный узор на одном из кубков, потом на втором. Это какой-то абстрактный орнамент, не очень-то характерный для вещей, созданных в Европе, но этому есть довольно очевидное объяснение. Родерик проводит палочкой по краю кубка, привлекая внимание к тонкой вязи.
- Это древнеарамейский. Точно не переведу, здесь что-то из маггловских священных книг. О жизни, смерти и прочем сакральном. Смотри внимательно, они различаются.
Действительно, если присмотреться, можно заметить, что символы, складывающиеся в орнамент, разнятся. Впрочем, для того, чтобы использовать кубки с умом, надо научиться различать их, не присматриваясь. Яркий свет на конце палочки, контрастирующий с теплым и неровным светом от огня в камине, направлен теперь на один из кубков.
- Любая жидкость, в этом не меняет ни вкуса, ни запаха, но запустит проклятие. Болезнь, если хочешь. Она будет убивать медленно, но уверенно. Закончит за пару месяцев, если ничего не предпринять. Если выпить больше, это ускорит процесс.
Родни берет в руки кубок, проводит по нему пальцами, ощущая кожей неровную поверхность и даже какой-то исходящий от посудины холод, хотя прекрасно понимает, что это не более чем игра воображения: кто же делает артефакт так, чтобы в нем за милю можно было распознать артефакт. И все же не может отделаться от впечатления, что от кубка исходит какая-то сила, до конца непонятная, но та, которую можно ощутить, если отбросить все рациональное и довериться собственным чувствам. Интересно, ощущает ли нечто подобное сам одариваемый именинник, он ведь далеко не спец по отбрасыванию разума в сторону. Спросить Родни не решается, просто смотрит в лицо Маркуса, надеясь прочесть на нем какие-то ответы.
- Второй, конечно, для того, чтобы остановить проклятие. Жидкость в нем превращается в своеобразный узконаправленный антидот. Наверно, можно найти и другие способы лечения, но придется торопиться, пока изменения еще обратимы. Как бы то ни было, это смерть и жизнь в твоих руках. Неплохо, правда?
Удобно, во всяком случае, из-за длительности воздействия отследить происхождение проклятия довольно сложно, если не сказать, что невозможно. Осторожность - как раз в характере Нотта. Конечно, быть может он так и не воспользуется артефактами ни разу за свою жизнь, но даже держать такую вещь в руках приятно для того, кто понимает. Ко всему, это выгодное вложение капитала, хотя кого это, в самом деле, интересует.
- Кажется, это все, - Родни аккуратно кладет кубок назад, в выстланный зеленым бархатом футляр. - А хотя нет, еще кое-что. Их лучше держать подальше от министерских глаз. Ну... ты же меня понимаешь?

Ну, кажется, подарок Нотту нравится. Вот и прекрасно, было бы обидно, если было бы по-другому, в конце концов, что-то, что могло бы стать хорошим подарком другу, Родни выискивал очень тщательно, не хватая, что первое попадется на глаза, а пытаясь найти вещь с характером, причем характером, близким тому, кого он собирался одарить. Артефакты - они же как живые. Далеко не все понимают это, хотя, казалось бы, пример есть перед глазами и в руке каждого, ведь все прекрасно знают, что палочка выбирает волшебника, а что такое палочка, если не артефакт? Но тот, кто не понимает, никогда не продвинется достаточно далеко в артефактологии, оставаясь простым наблюдателем, ну или, может, потребителем.
- Займись, если это тебе интересно, - Лестрейндж пожимает плечами в ответ. Ему самому было бы невероятно скучно изучать оформление, когда можно заняться непосредственно содержанием, но нельзя не признать, что и такие исследования иногда могут дать важные ответы. - Это иногда может открыть что-то, упущенное ранее. Вещь древняя, возможно, продавец не знал всех ее свойств и особенностей.
Конечно поэтому полевые испытания, причем не на мышах - это главное, что может показать всю силу артефакта. И если кубкам предназначается не просто лежать в коллекции, а служить для того, для чего были задуманы создателем, то неплохо бы их для начала опробовать. Пусть и немного позже.
- Шутишь? Чтобы я упустил такую проверку? Конечно я хочу наблюдать за ней, но, думаю, тебе будет достаточно просто сообщить мне, кто счастливчик, чтобы я мог следить за развитием событий в процессе, это ведь довольно долго.
Разговор, конечно, так или иначе возвращается к теме, которая беспокоит их обоих, но приходит к ней со странной стороны. Родни некоторое время молчит, просто смотрит на Маркуса, пытаясь сформулировать то, что все равно должен сказать. Еще раз и другими словами, потому что те были поняты не так. А потом отводит взгляд, потому что смотреть на огонь иногда намного проще, чем в глаза.
- Пытался представить кого-то? Ну нет, Нотт, не думаю. В том-то и дело, я не управлял эмоциями и не держал их под контролем. Да, я хотел причинить ей боль, и я хотел остановить тебя, когда поднимал палочку. Но не я подчинял Искусства. Сказать честно, скорее совсем наоборот. Магия держала меня под контролем, используя меня, мою палочку, чтобы перестать быть чем-то абстрактным, чтобы вырваться в мир. В этом есть проблема, понимаешь? Можно сказать, мне еще повезло.
И, собственно, Нотту повезло, потому что именно Империус был выбран, чтобы помешать ему. Лестрейндж мельком бросает взгляд на Маркуса, понять, осознает ли это он сам, но что скажешь по лицу невыразимца?
- Думаю, в практике все дело. Мне надо уделять Искусствам больше внимания. Больше тренироваться, чтобы быть уверенным в том, что я - это я, а не инструмент для магии. Хотя, скажу тебе честно: это было очень удобно, не надо думать, не надо вспоминать пасс и формулу, палочка как будто действоует сама по себе. Немного страшно, но я уверен, что мог бы в тот момент сделать намного больше, чем пара Непростительных. Намного больше, чем делал когда-либо до того.
При этом не прилагая особых усилий. Пожалуй, он пытался бы вернуть себе это состояние. Если бы оно не было так похоже на сумасшествие. Впрочем, судя по всему, не только он сам испытывает смешанные чувства. Просто по привычке использует любой повод, чтобы поговорить о себе. Но и у Нотта было предостаточно непонятного и необъяснимого в тот день. Родни, повернув голову и задумчиво уставившись на Маркуса, поскреб подбородок.
- Жаль ее? Не знал, что это может сработать как катализатор для Авады. Уверен, что это была жалость? Думаешь, надо спросить... у кого-нибудь?
"У кого-нибудь", конечно, значит "у Тома", кто еще может лучше объяснить все странности Темных Искусств? Но это, в свою очередь, означает необходимость пересказать ему всю эту неприятную историю. Совсем не то, что, на самом деле, хотелось бы делать.

- Чувство абсолютного могущества, - Родни говорил негромко, как будто ему было все равно, услышат его или нет, - увлекает.
Он отхлебнул огневиски и расположился в кресле, вытянув ноги, и рассматривал свои туфли, так и не поднимая взгляд на Нотта. Сложно объяснить, что он на самом деле чувствовал в маггловском доме, и действительно ли эти чувства принадлежали ему. Лестрейндж склонен списывать все на непростительную магию и снег. В зелье из таких ингредиентов совершенно определенно должна была быть еще и смерть, ничего удивительного. что она объявилась, и объявилась бы сама по себе, даже если бы никто из них не приложил бы к этому руку. Теперь можно винить себя в чем-нибудь, но правда в том, что от них мало что зависело с того момента, как Нотт впервые проговорил формулу проклятия, подчиняющего волю.
- Примерно как Феликс Фелицис. Пробовал когда-нибудь сделать что-то с его помощью? Добыть для тебя флакон? Так сложно заставить себя остановиться...
На его лице появляется тусклая улыбка. Нет, Нотту вовсе не нужно это зелье. Кто, как не Нотт, умеет быть хозяином своей жизни. Держать под контролем. С жидкой удачей этого не получится. Она и сама держит под контролем тебя. Прекрасное чувство. Не надо ни за что отвечать, не надо бояться. Ничего удивительного, что любителей золотистого зелья, готовых отдать за него последние гроши, полно в Лютном и похожих местах. Люди, готовые на любую работу ради очередного глотка. Только что дает им это везение, и не только ли в их собственных головах существует эта невероятная удача? Нет, Нотту это точно не нужно. Родни встряхивает головой, отгоняя дурные мысли, и возвращается к тому, что говорит друг.
- Ты знаешь, Маркус, все говорят о многом. Но какое они имеют право говорить? Скажи, кто из них живет по-настоящему правильно? У кого из них ты хотел бы поучиться, в чьей шкуре оказаться? Весь мир - как будто перекошен. Рассадник бессмысленности и абсурда. Живи по правилам, держи себя под контролем, не высовывайся, действуй тихо и незаметно. И мы, как будто, единственные, кто видит это. Мы - единственные, кто может это исправить, понимаешь, выбраться отсюда, и вытащить остальных за собой?
Кажется, речь была не о том. Что-то об Искусствах, о Непростительных. Еще об эмоциях, но они перестают быть просто темой для разговора, приобретая объем, когда на них посмотришь под другим углом, один в один как эти изображения, которые публикуют на последних страницах детских развлекательных журналов, и теперь захлестывают Родни, уводя его совсем по другой тропе в дебри собственных неотсортированных мыслей, которые давно не дают ему покоя, но все не было повода озвучить их, а бутылка двадцатилетнего Огденского, сверж бутылки маггловского пойла - чем не повод.
- Вот только бы еще знать, как. Я бы руку отдал, чтобы узнать и сделать, - он думает немного, сжимает и разжимает кулак, глядя на свои пальцы, и в итоге добавляет. - Левую. А ты?
Лестрейндж вздыхает. В отличие от Маркуса, он неплохо понимает механизм, который заставил маггловскую женщину вести себя именно так, в результате выдав своего ребенка. В общем, разницы не было никакой, они все равно осмотрели бы весь дом и нашли девчонку, но, тем не менее, факт остается фактом, и этот факт Родни пытается объяснить однокурснику, совсем не будучи уверен в том, что тот поймет, потому что понимать абстрактные магические законы и формулы у него всегда получалось лучше, чем понимать людей.
- Ты просто потребовал от нее слишком многого сразу. А я большего - но постепенно. Дал ей возможность верить, что я хочу от нее совсем чуть-чуть. А потом еще чуть-чуть. Это всегда работает в обычной жизни, и я подумал, что в магии сработает не хуже.
Сработало. Лестрейндж опустошает бокал, чтобы не думать об этом или думать, как о смешной шутке. Алкоголь и в самом деле дает неплохой эффект. Все становится понятнее и проще. Жизнь и смерть - по колено, запретная и опасная магия - по плечу. Он вслушивается в слова Нотта так, как будто это совершенно гениальные вещи, которые почему-то не пришли вовремя в его собственную голову. Надо записать, лучше золотыми буквами над входом в министерство магии или еще в каком-нибудь людном месте, чтобы все, хотят они того или нет, были осчастливлены этим знанием и обрели просветление. Нет, правда, друг изрекает великолепные в своей простоте истины, которые заставляют Родни еще глубже задуматься о собственной жизни, и, когда последние искры трезвого сознания подсказывают, что завтра он забудет эти сентенции, ему безумно жаль, хотя в то же время он понимает, что так и надо, что груз такого понимания мироустройства он не вынесет, потому что груз этот противоречит всему тому, что ему приходится принимать за истину в повседневной жизни.
- А мне нравится! Быстрая и безболезненная смерть - это лучшее, что может с ней случиться. Я бы выпил за это.
И он пьет опять, предварительно отсалютовав однокурснику, потому что слово надо держать, огневиски отличный, да и повод хороший. Ну и конечно от желания напиться так, чтобы завтра едва ли вспомнить, что же они сегодня обсуждали, тоже никуда не деться. А раз все факторы сходятся, значит это знак, что пора уничтожить очередную порцию напитка, который услужливо подливает в бокал заколдованная бутылка.
- И ты выпей, Нотт, тебе надо. Ты был прав: быстрая смерть - есть тысячи гораздо худших вещей. Об этом тоже лучше не говорить. Все равно он не поймет, только посмеется.