Sede Vacante |
Нам нужен мир - Walburga Black |
 |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Sede Vacante » Сыгранные эпизоды » No reason
1. Участники: Tom Riddle & Roderick Lestrange
2. Дата и место действия: 11 сентября 1947, Париж
3. Описание: Почему все так получилось? Почему ты так поступил? К чему теперь так хочется найти ответы?
Вспомни поставленную задачу: хаос во имя достижения цели. Дыши.
Отредактировано Tom Riddle (2016-12-29 14:28:41)
Сначала это было просто бегство: пусть и хорошо продуманное. Бегство от авроров, от Азкабана, от той ответственности, которая была не нужна Лестрейнджу, и тень которой преследовала его, как гоблины злостного неплательщика. Временная мера, Родни знал это. Ему все равно придется вернуться, предстать перед Визенгамотом, а сначала провести какое-то время в тюрьме, без палочки, в окружении дементоров. Он знал это, поэтому ценил каждую минуту, отделяющую его от этого момента, успевал жить так насыщенно, как, пожалуй, не жил никогда, спать, правда, почти не успевал, но ценность сна слишком уж преувеличена, хотя это могут понять только те, у кого отняли все, оставив лишь одну непреложную ценность - время.
Родни не тратил ни минуты на поиски кого бы то ни было. Найти кого бы то ни было в немалой части света - безнадежная затея, особенно если этот кто бы то ни было - маг, и может переместиться на сотню миль, как только увидит тебя в непосредственной близости. Поэтому он старательно гнал от себя мысль о том, чтобы кого-то искать, просто однажды оказался в Париже. Маман когда-то говорила, что здесь весело, и Нотт, помнится, что-то восторженно рассказывал про Францию и ее историю, но что именно важное произошло здесь - черт его знает. Наверно, что-то связанное с истреблением грязнокровок, потому что строчка о нечистой крови, которая должна пропитать поля, засела у Родни в голове. Но на деле здесь не было ничего такого, что могло бы придать сил и вдохновить на дальнейшую работу в этом направлении на родине. Был огромный маггловский город, разрушенный и частично отстроенный, может и неплохой, но не во вкусе Лестрейнджа. Были магические кварталы, которые почти ничем не отличались от Хогсмида, была обычная жизнь, которая ничем не отличалась от лондонской, разве что тем, что грязнокровкам, даже если их кровью когда-то и удобряли посевы, теперь жилось здесь слишком уж свободно. Родни заметил это с первых же дней, когда почитал местную прессу. С тех пор он бы ее больше не читал. Если бы не одно но - привлекшее его внимание имя.
Лестрейндж верил во многое, но в совпадения подобного порядка поверить не мог бы даже он. Если маг с именем Тома даже во Франции ведет себя как Том, устраивает для посетителей библиотеки иллюзорные представления - как Том, пробивается в лучшие дома - как Том, и побеждает в дуэлях - как Том, то объяснений этому феномену может быть множество, но какой идиот будет искать сложные объяснения, если есть простое? Оказалось, вовсе не надо искать кого бы то ни было по всей Европе: если что-то должно произойти, оно произойдет само собой.
Однако Родни вовсе не был законченным фаталистом, и, раз уж судьба намекнула, использовал подсказку как умел. Найти нужный дом оказалось несложно, как и оборотное зелье. Пара дней (много часов, слишком ценных часов) наблюдений, выбор времени, выбор места, и в один может быть прекрасный, а может и не очень вечер - точная аппарация за спиной однокурсника, рука у него на плече - и опять аппарация, на маггловский пустырь за городом, пустырь, который, судя по остаткам стен, был когда-то обитаем. Дальше по сценарию: экспеллиармус - Родни вполне готов к тому, что заклинание отскочит, , у него и самого щиты в запасе, а вот, интересно, сколько их у Реддла? - а потом разворот палочки и из не вырывается поток настоящей магии, а не дуэльных заклинаний, которые каждый первокурсник знает.
- Crucio!
Маска закрывает лицо, маска меняет голос, хорошая все же идея - эти маски, не потому что тебя не узнают авроры, для этого и оборотного зелья хватило бы, а потому что под маской ты всегда как будто свободнее, потому что это не ты.
- Просто хотел понять, как ты это сделал. И еще - зачем.
О том, что я не претендую на абсолютный успех своих действий, и о том, что если что-то должно пойти не так, то я готов выслушать.
Из спеллов: аппарация, экспеллиармус, круциатус. Следственный эксперимент, можно сказать))
Отредактировано Roderick Lestrange (2016-12-29 16:25:35)
Эффект неожиданности, говорят, дает преимущество. И, в общем-то, так и есть. А еще, говорят, на чужих ошибках можно научиться, чтобы не допускать своих. А еще, говорят, хорошее (и не только) можно брать за образец, потому что все возвращается, а использованное когда-то всегда может быть воспроизведено кем-то на стороне.
Так вот. Давайте уточним: Том Реддл не был Маркусом Ноттом. Маркус Нотт, Долохов, Лестрейндж, Блэк, остальные - не были Томом Реддром. Это значит, что одно и то же действие в исполнении каждого из них будет иметь разное воплощение и, вполне возможно, противодействия, исход, последствия. Ход мыслей. Так вот. Давайте уточним: повторение способно оказаться настоящим символизмом, наполненным отсылками, знаками, смыслом и эмоциональной нагрузкой. И, вероятно, именно поэтому оригинал не может быть воспроизведен сторонним мастером, даже если таковой и превзойдет изначальную задумку; мотивация и наполнения не те. Не о том. Не для тех. А еще оно от части нивелирует эффект неожиданности, потому что если повторять уже написанный сценарий, то его действия известны заранее. Равно как и исход. Один из. Изначальный. Тот, который является сыгранным сценарием. Сыгранным самим Томом, разыгранным по исключительно ему известной мотивации, и теперь...
Теперь волшебник не рассчитывает на то, что его кто-то дождется, донаблюдается, закинет из-за спины куда-то. В самом деле, не ожидает. Но, имея своеобразное мышление, не заточенное под понимание и доброту, сразу же срабатывает змеиный инстинкт - выжить; скрутиться ли, ужались ли, скинуть ли кожу; ассоциации и понимание приходят лишь позже. Сейчас же, когда Том понимает, что совершено то, о чем он не просил, волшебник может действовать как угодно. Не предупрежден - значит, меры не оговорены. Потому Реддл, едва мир перед глазами стал миром снова, с присущей ему скоростью выставляет щит, выбрасывает в ту сторону, откуда еще несколько секунд назад его плечо касалась рука, Otium caecum и... и снова аппарирует, по итогу оказавшись в нескольких метрах от нападающего; от того места, где они были только что. Слышит и едва успевает увидеть вспышку прежде, чем изменить свое положение. Ту самую. И что-то еще. Мимолетное. В районе головы. И вот в те секунды, в тот момент аппарации, до Тома доходит. Тот самый момент, когда ассоциации и понимание. Те, которые могли бы его заставить остановиться, спустить все на эксперимент, нервы, причину, что угодно. Потому что, вы только представьте, кто-то посмел не просто похитить Реддла, но еще и замахнуться в его сторону Круцио, намеренно обратить в него. Совершенно неважно, что этот волшебник окажется знаком, что маска на его лице до боли знакома, что это прямое указание, что озвучена причина. Честно говоря, ничто из этого не имеет значения. Ничто из этого не имеет прощения. Ничто из этого не нивелирует поступивший гнев и тяжелый ком из гнетуще-мрачных эмоций, завертевшийся и повисший в солнечном сплетении, буквально разливающийся по венам и пульсирующий в палочке.
Он накрывает себя поглощающим щитом и направляет на наглеца поток заклинаний. Настраивается на него словно бы своим ментальным существом и, признаться, слова попросту игнорирует. Сейчас, пока. Они не имеют значения. Никакого. Не сейчас. Пока. Сознание уже уловило сценарий, оценило маску, поймало самоиронию, и, ха-ха, как жаль (нет), что с чувством юмора у Реддла все всегда обстояло весьма своеобразно.
- Convomeo sanguis, Laqueus, Fere Conjiste.
Лучше бы сделанной его же руками маске научиться скрывать сознание того, кто ее носит. Чтобы инкогнито. Или лучше нет. В любом из вариантов, Том почти задет. Если вы понимаете, что такое бытие Творцом.
Тоже самое, да, сторона глав. фейлов открыта к выслушиванию.
Спеллы: щит, аппарация, Otium caecum - блокирует связь мозга с органами слуха и зрения, поглощающий щит Аbsorbio, харканье кровью, невидимая петля, поток огня. Позывы рвать кровью, которому мешает удушение, а поступающий огонь из-за петли на шее не дает убежать - как оно смотрится в качестве комплекса заклинаний "в идеале". Но, как известно, идеала в мире не существует, следственный эксперимент стал чем-то еще))
А ты что думал, что Том Реддл с воплем раскаяния падет на колени и будет просить прощения?
Бред, Родни так не думает, он вообще не слишком любит думать, но даже если бы он дал себе труд сделать это, если бы заранее продумал то, что должно произойти сегодня, то такой сценарий был бы последним, что пришло бы ему в голову. Право, умеет ли Том раскаиваться вообще? Все однокурсники еще в школе выучили, что староста прав всегда, а если он не прав, то стоит вернуться и припомнить первое правило. Это всегда так хорошо и просто, когда знаешь, кто прав и кого слушать. Почему это не могло продолжаться? Почему всегда хорошее, удобное и выгодное так быстро заканчивается? Некому ответить, и мироздание давно уже молчит, не отвечая Родни на все те призывы, которые он по привычке к нему обращает.
Обезоруживающее заклятие, конечно, отскакивает от щита, Том хороший дуэлянт, блестящий дуэлянт, он мало кому уступал, так что странно было ждать, что он пропустит такой простой удар, но и Лестрейндж не собирался его пропускать, и заклинание отлетает от заранее наложенного Рефлекто, а брошенное Реддлом вдогонку разбивается о Sensus clarus, ведь Наследник Слизерина сегодня так добр, что атакует вербально, и не приходится надолго задумываться над тем, что выставлять.
Хлопок - и пыточное уходит в молоко - как жаль. Еще один хлопок - и Родни мнговенно разворачивается, чтобы увидеть своего противника уже в новой точке и - ты зря не носишь маску, Том, честное слово, зря - на его лице пусть и не ярость, но точно ее отблески.
Это хорошо. Если бы ты ответил со своим обычным выражением лица, больше подходящим для покера, чем для дуэли, следующей была бы Авада, клянусь.
Но, конечно, Том не просто злится, он никогда не позволяет злости выплеснуться просто так, он атакует. Только Лестрейндж тоже не самый слабый дуэлянт, он бредил магическими драками с детства, он, дьявол его побери, не уступал даже Долохову, когда тот не бросался аврорской магией, а кое в чем превосходил и его, и всех остальных: если главным преимуществом Риддла была сила заклинаний и их изощренность, то Родни всегда уповал на скорость, поэтому выставить один щит, а за ним и второй - это так, игра. Игра со ставкой в жизнь.
Раз Reflecto, два Reflecto - будет песенка.
- Апельсином в меня брось, ублюдок!
Заклинания Реддла отлетают в него же и тонут в воздухе в паре дюймах от его лица. Родни смеется. Поглощающий щит вместо отражающего - значит будет что-то интересное. И верно: огонь. Впечатляет, да, это всегда получалось у Тома хорошо, впечатлять. Где у другого получился бы банальный огнемет, у Реддла огонь подступает: не сказать, что медленно, но и не слишком быстро, так, чтобы успеть осознать ужас, чтобы успеть сбежать или попытаться. Неотвратимо. О да, если бы ему удалась петля, то это должно было бы впечатлять еще больше, надо будет запомнить, надо будет попробовать как-нибудь такой прием, только когда и на ком, не на аврорах же, которые придут арестовывать, не на дементорах же, а потом, потом, потом когда-нибудь, когда Лича и его идеи закопают, а его, Лестрейнджа, реабилитируют с извинениями и нижайшими поклонами, вот тогда уж точно...
А пока что нет. Пока что Том и его ручной огонь. Пока он еще недостаточно близко, пока не обжигает, Родни создает и подвешивает в воздухе шар из прозрачной жидкости - по виду вода водой - а потом щитом Протего резко толкает керосиновый шар в сторону Реддла так, чтобы он прошел через огненную завесу и уже за ней рассыпался брызгами, каждая из которых - огонь.
Да, да, Лестрейнджи никогда не проигрывают. А Наследник Слизерина никогда не прощает, когда ему не проигрывают. Вот и предугадай теперь исход. Или не гадай: смотри, делай ставки, наслаждайся фейерверками.
Все отбито, кроме огня.
Огонь, благодаря керосину, направлен теперь в обе стороны.
Как интересно.
Одно из самых выдающихся преимуществ Родерика, да и черт как таковых, помимо очевидной чистоты крови со всеми вытекающими из этого поводами для бытия полноценным волшебником, заключалось в его фантазии. Богатой, гибкой и очень изощренной. Как минимум в подражании. Вполне вероятно, что он, в некотором (пускай и ограниченном) смысле, в этом вопросе обставлял Тома. Будучи более эмоциональным, живым, имея внутренний огонь и ярость, Родерик способен был уловить больший спектр эмоций, даже если не являлся легилиментом, эмпатом и далее по списку. То, что скрывалось в нём самом, давало возможности воображению, а то подхватывала некоторая смекалка. Любая, даже самая простая и безобидная на первый взгляд вещь, при обработке Лестрейнджем могла стать методом пыток или оружием, что начало прослеживаться в нём еще давно, даже не на старших курсах. Как и у Тома. Как и, во многом, подобало тем, кто учился под зелеными флагами. Потому что шляпа не ошибается. О, Родерик, ему ещё предстоит понять это в полной мере когда-то. И, как вы понимаете, это качество выделяло бывшего приятеля, придавало своеобразной... ценности. В купе со всеми прочими составляющими, включая сложившиеся отношения - ценность была велика, огромна. Но, стало быть, оно так и замерло где-то в прошлом. В новых условиях, в новых реалиях эти самые преимущества и некоторая гордость вылились по-иному, смотрелись по иному. Теперь, если не вглядываться и не вдумываться, этих двоих ничего не связывало. По-настоящему. Только на первый взгляд. Дело внимательности.
В очередной раз волшебник отмечает это в момент, когда, оперативно возводя вокруг и поверх себя щит. Тошнотворный резкий запах керосина. Неожиданность, нарушающая и перекрывавшая все окружающие запахи, за секунду до "бум" дала зацепиться за то, что может случиться дальше. Щит - хорошо, но еще лучше - контроль над тем, что быстро стало походить на разнонаправленный огненный дождь, который разве что пошел не с неба и с иными намерениями. Хорошо. Тогда всё как когда-то давно: огонь и воздух. Воздушный поток отбрасывает горящую во все сторону "массу" пламени, а щит обеспечивает некоторую безопасность от всего остального. Они оба действуют быстро, потому в вопросах "шоу" разгуливаться также приходится быстро, без промедлений. Огонь собирается в вихрь, увеличивается, а после направляется... обратно в Родерика. Огненная эстафета, ха-ха, только вот не до смеха. Почти. На деле огонь, "растопленный" с новой силой керосином и собранный вихрем, может нанести вред, это так, но, как и большая часть заклинаний, как и секундами ранее всё с тем же огнём и было, оно отбивается и ликвидируется. Тут важно другое. Огонь всегда привлекает внимание, особенно когда его так много и когда он так рядом. Мгновения, данные для дальнейших действий.
Не думать о сказанном Родериком, не цепляться, контролировать ярость; чертовски сложно, однако оно нужно для магии, потому Том это делает. Выскажет иначе. Вызывает это чертово землятресение под ними, дабы земля вокруг и под Лестрейнджа(ем) потрескалась, а следом из нее к нему потянулись хваткие корни, дабы подхватить и затащить в землю следом за собой. А может приложить.
И только смысл происходящего терялся всё больше. Не убить, нет. Убивать Лестрейнджа Реддл не собирался, не то чтобы вообще когда-то в самом деле планировал. Родерик - чистая кровь, принимающий магию во всей её красе, правильных взглядов и возможностей. Не это ли то, к чему призывал Реддл? Кажется, как-то так оно было. Кажется, так и оставалось. Кажется, поэтому, в дань остаткам чего-то мотивирующего внутри, Наследник не кидался Круцио сейчас, даже и не думал об Аваде или чем-то почти столь же убийственном, целенаправленном. Вероятно, его ошибка, но и подобие принципа ведь тоже. Сейчас, с учетом всего происходящего, Том не отрицает факта "покалечить", не без удовольствия и азарта наблюдая за развитием не детского поединка. Но и что-то в этом всём кажется диким. Мерлинова бородка, как же мешает. Где-то там, на окраине прагматизма, коим Том всегда так славился. Где-то там, между яростью, гордыней и удовольствием от происходящего.
Что совершенно смешно и бессмысленно во всём этом: про то, как именно апельсины повлияли на смерть Маркуса Нотта, Том знал меньше других. О смерти, которая не отрицалась некоторыми из его сценариев, но подобное воплощение которой и близко не входило ни в один из них. Так почему, собственно, ублюдок должен кидаться именно апельсинами? Правильный вопрос, затерявшийся где-то между бессмысленным, но крайне экспрессивным поединком.
- Что бы случилось, если бы Маркус поддержал идеи Лича? - у Наследника нет намерения вычитывать мысли бывшего приятеля. Мерлин знает, насколько это болезненно, неэффективно и ситуативно ошибочно. Но и разговаривать сейчас, кричать - чепуха. Помните про "прагматизм на окраине"? Он вот кричит, что, вероятно, нужно дать шанс остановить это прекрасное, но тупиковое шоу. Шоу, которое может и помогло бы выплеснуть что-то Родерику, не дало бы ничего Тому, равно как и не было способно вернуть Маркуса. Но что, если среди прочего в своей голове Лестрейндж сможет уловить эту мысль? Что, если сможет зацепиться за нее, выйдя в конструктивность, задавшись вопросом, а почему она и с чем связана, с чего бы вдруг? А может и нет. Ярость и азарт имеют очень интересное свойство: преумножаться и глушить. По обе стороны. И потому очередное протего. И...
Нет, вообще-то Родерику совершенно не кажется: действительно поднялась вьюга. На самом деле сразу после того, как спустился огненный поток. Просто теперь, когда холод взял вверх, перестав наконец таять, усилился, а белые хлопья стали куда более заметны и часты.
Огонь, воздух, снег - его напоминание о прошлом. Отсутствие авторитета, Круцио и апельсины - напоминание Родерика. Тяжело совмещать сразу несколько отсылок, когда и сам не знаешь, Мерлина ради тут назрело и какие качества пересилят, не правда ли?
[audio]http://pleer.com/tracks/66499CNiN[/audio]
Всё та же защита, одна из форм Creo Aurum, Centenariu, Terra Vita, Lapsus nivis
Отредактировано Tom Riddle (2017-02-01 03:20:10)
Игра в рефлекто - интересная игра. Она нравилась Родни с тех пор, как он впервые выучил правила. Точнее, это было одно единственное правило: кто-то хочет тебе зла - верни ему той же монетой. С годами правило развивалось и приобретало новые прочтения, новые смыслы и интерпретации. Например, становилось неофициальным лозунгом зеленого факультета. А в другой раз требовало ответить еще до того, как противник нанес удар, предугадать, спрогнозировать. Оно могло превратиться в собственную противоположность, оставаясь в то же время самим собой, и тогда оно называлось преданностью и благодарностью, и весьма ценилось, скажем, гриффиндорцами или хаффлпафцами, которые всеми силами открещивались от него в его первозданном виде. Сейчас правило превратилось в "Отбивай или умирай" - эта вариация Лестрейнджу всегда нравилась.
Пламя полетело обратно, но это не было проблемой, если не боишься испачкать руки. Родни никогда не боялся, и теперь из его палочки в сторону огня, в сторону Тома хлынул поток жидкой и дурно пахнущей грязи. Можно было бы водой, наверно, но это было бы совсем не то, вода была... она была слишком чистой. Огонь умер быстро и без мучений, его просто не стало. Лестрейндж смахнул попавшие на мантию зловонные капли и перевел дыхание за мгновение тишины. А потом оступился, мать его моргана, просто провалился по колено в неожиданно расступившуюся под ногами землю и, конечно, не преминул привычно вывихнуть когда-то давно поврежденный, он уже и не помнил, где, когда и как, сустав. Через секунду, правда, стало не до этого, из-под земли полезли сволочные корни, которые вдруг решили, что их призвание - быть дьявольскими силками. Родни нервно хохотнул, даже не пытаясь сопротивляться, только удерживая руку с палочкой повыше.
- Теряешь форму, наследник Слизерина. Раньше это были бы змеи.
Впрочем, растения или рептилии-родственники Риддла - это все равно. Игра, только уже другая. Нет необходимости тратить силы и вырываться. Сосредоточься, сконцентрируйся на цели, проверни запястье - и ты в одно мгновение можешь оказаться в любом конце чертовой Франции: хоть на пляже Лпзурного берега, хоть в десятке футах от того места, откуда начинал, за спиной противника, подняв лицо к безоблачному небу, чувствуя прикосновение каждой из тысяч валящих с него и закручивающихся в несуществующем вихре маленьких белых смертей.
Родни ненавидел снег, все знали это, но он уже давно не боялся. Не боялся с тех пор, как заставил себя посмотреть правде в глаза и сказать себе, что да, он убил свою мать, и да, придет время, когда ему придется убить кого-нибудь еще. Или когда кто-то убьет его. Все хорошо, правда, вопрос только в том, когда. Не сегодня.
- Да, у Нотта не было ни шанса...
Убирает ладонью прилипшие ко лбу волосы. Дуэль окончена, и он не проиграл, а Риддл не победил, потому что смысл был не в победе и не в поражении. Хотя что там, не было никакого смысла, были лишь они, и один из них был предателем. А может и оба. Внутоенний голос почему-то настойчиво подсказывает, что все точно, как в тот раз, когда на его месте был Маркус, но что за бред, зачем Нотту предавать? Да, кажется, он наплел аврорам что-то насчет того, что идет делать громкое заявление на радио, Тони говорил, но Лестрейндж запомнил плохо, он и сам много что плел аврорам, да и не только им.
Снег как будто усиливался, лицо немело от холода. Интересно, во Франции хоть кто-то следит за магической активностью хоть и в пустынных, но все же маггловских местах?
- И все же, зачем? Нет, я не буду говорить о дружбе, Том, о ней мы уже поговорили. Но ты своими руками сломал один инструмент и одновременно растерял остальные. Зачем?
Должно быть тепло, но теперь, увы, не так. Поле, потрескавшаяся земля, чёртовы корни из-под неё, грязь, погорелая местами трава, снег, неприятный запах. Всё это походило на полигон, где кто-то, выбрав наиболее подходящее, но необитаемое место, обучался стихийной магии. Или решил развлечься. Том не думал сейчас о том, что может предпринять Министерство или иные органы - им нужно всего несколько секунд на то, чтобы скрыться. Возможно, это же знали и там, наверху, и пока магглы не стали свидетелями - упускали из виду. А может и нет. Мерлин знал этих французов, Том же им вовсе никогда не симпатизировал. Куда важнее, что всё, что осталось от поля боя, как нельзя красноречиво описывало ситуацию в целом. Смесь, замес, помесь, смешение, винегрет, всего и по-понемногу, где каждый внёс в общий котел что-то от себя. И, вероятно, лучшей обстановки не придумаешь для того, чтобы поговорить о прошлом. Игнорируя маску, игнорируя французов, игнорируя собственное отношение. Вопросы по итогу взяли вверх и, вероятно, рациональной части сознания Тома стоило это вознаградить ответами. Или хотя бы дать направление мысли, которое бы расширило видение на всё содеянное. Лестрейндж, очевидно, проделал работу для того, чтобы быть сейчас здесь; Реддл же не привык себе отказывать в поощрениях за работу.
Сейчас он уделит Родерику столько времени и выделит столько информации, сколько тот будет готов принять. Не в знак угрызений совести, не в знак дани прошлому, нет. Это окажется полезно в будущем; волшебник может быть поймёт это со временем, можетбыть поймёт сейчас, может быть не поймёт никогда. Просто, коли на то пошло, так уж сложилось, что Том часто давал почву для размышлений. На этот раз разве что без дальнейшего отслеживания того, чтобы в неё закинули и вырастили нужные зёрна. Таков был замысел. Если Родерик дотерпит, то они дойдут и до этого момента.
Наследник выводит капли долетевшей до него зловонной грязи. Не слишком торопится, но и не слишком медлит. Бывший сокурсник задает вопросы. Предсказуемые, такие характерные для него, одновременно давая Реддлу понять, на какой "версии" остановились его бывшие приятели по "клубу интересов". Как быстро и далеко зашли в том, чтобы пересмотреть свои взгляды на Тома и то, на что волшебник готов пойти, чтобы... "что-то". Пока здесь был пробел, и справки ради, дабы закрыть этот вопрос, Том планировал выяснить данный момент у Лейстрейнджа во время диалога.
- Ты говоришь про поломку инструмента, и в этом прав. Только скажи, ещё год назад мог бы ты представить всё то, что произошло сейчас? Что назовешь меня ублюдком, осмелишься закинуть Круцио? Много ли времени понадобилось на то, чтобы инструмент под твоим именем перестал быть прежним, заработав по новой схеме? Это лишь ты. Есть другие - у них на это ушло ещё меньше времени, я полагаю. Не случись эта нелепость с Маркусом, произошла бы любая другая. Теперь глупо отрицать очевидное: и тогда инструменты могли бы растеряться точно также. Это недостаточно надёжно, если тебе нравится говорить такими понятиями. Недавно я нашел нечто более важное, неизменное. И знаешь, - волшебник слегка щурится, рассматривая бывшего приятеля и самого "верного среди них всех", - это ты, Родерик Лестрейндж. Это твоя вина, твой вклад, - совсем небольшая пауза, в тёмных глазах словно бы пробегает демон, огонёк, решивший выкинуть всё это в ту яму, в которой мало кто рассчитывал обнаружить находку. - Ты открыл мне глаза, - пускай палочка всегда при себе, сейчас Том не настроен на "магию волшебства". Только на магию человеческой натуры, слов и воспоминаний. Потому подходит юлиже, звуча негромко, но понятно. Отдалённо в этом читалось что-то змеиное. Взгляда от Лестрейнджа не отводит, стремясь по возможности смотреть прямо тому в глаза. - Полагаю, ты, да и не только, думаете, что я убил Нотта, сбежал от этого, бросив всё то, о чём мы так долго говорили. В какой-то мере это так. С той поправкой, что Маркус мог бы быть, а мог бы и нет - он никак не причастен к моему отъезду. Не то чтобы я вообще в полной мере понимал, причём здесь апельсины в вашем понимании, - и не то чтобы газеты в принципе открыто писали о том, что наследник Ноттов скончался от распространенной среди магглов аллергии. Не то чтобы кто-то доложил ему об этом во всех подробностях. Не то чтобы оно в самом деле теперь имело значение для Реддла, в сознании которого рычаг заело исключительно на одной функции, называемой "мощь", делая всё остальное таким незначительным. Особенно когда ненадёжные "инструменты растеряны". - Если у тебя нашлось столько времени и смелости, чтобы провернуть это всё, то должно хватить его и на то, чтобы услышать полную историю, с тобой в роли главного просветителя. Тоже случайно полученной, - Реддл не торопился отвечать на вопрос сразу. Всё не так просто. Простой ответ не даст заглотнуть наживку, которая сработала бы в будущем. Не расставит всё на теме места, какие нужны ему, Наследнику Слизерина. Простой ответ, в конце-то концов, ввиду своей сложности окажется непонятен. Особенно Лестрейнджу, явно не ставшего более прагматичным после потери, ухода, предательства, смерти, "чего угодно" Тома. Бывший староста с лихвой компенсирует ему это, положив блюдо перед ним на стол. - Скажи, Родерик, ты ведь помнишь день нападения на Лича, когда я пришел к тебе с травмированной рукой. Помнишь, естественно. Сконцентрируйся и вспомни, что ты тогда сделал. Что ты тогда сказал, - подлечил лидера, оказался недоволен ходом их миссии, напоил его зельем правды, узнал о крестражах, открыл себе глаза касательно собственных грёз о дружбе. Да, да, всё было, всё это так, всё это правда. Однако было в этом кое-что ещё. Исключительно слизеринское; недостаточное для других, но слишком важное для наследника Салазара. А там очередь и до наследника Ноттов дойдёт. Аппендиксом.
Отредактировано Tom Riddle (2017-02-01 17:20:48)
Нет, еще год назад он не мог бы себе такого представить. Не потому что боялся Тома, нет. Страх, хотя он и был, не имел отношения к делу. Просто еще год назад Родни и вообразить не мог, какой же Том ублюдок. Разве он мог себе тогда представить еще и другое: например, что Риддл будет обвинять его в ненадежности?
- Мы не предавали тебя, Том. Ты предал нас.
От следующих слов Лестрейндж заметно вздрагивает, прекращает вглядываться в небо и переводит взгляд на однокурсника. Но молчит. Если бы Том сказал их раньше, они, наверно, что-нибудь изменили бы. Или еще лучше: оставили бы неизменным все то, что не должно было меняться. Почему бы ему тогда, под веритасерумом не припомнить, какую непреложную ценность он нашел в своих друзьях или в одном из них? Тогда Родни попросил бы прощения за то, что сомневался. Тогда доверие не оказалось бы колоссом на глиняных ногах. Наверно, тогда бы Лестрейндж не поверил бы даже в очевидное, в то, что Том не собирался сейчас отрицать. В то, что он убил Маркуса, пусть и не уверен, что остальные знают, как ему это удалось. Но слова, которые могли бы привычно переключить Родни с важного на чувство собственной значимости, сказаны только теперь, и они сказаны вхолостую. Но зато Риддл может быть уверен в том, что они все знают, Родни ему расскажет, что здесь скрывать?
- Ты передал ему апельсины, съев которые он умер. Здесь сложно что-нибудь не понять. Кроме, конечно, того, откуда ты узнал, что это сработает.
Родни пожимает плечами. Он слышит только признания. Том убил. Том сбежал. Они все - все еще инструменты Тома. Что-то Наследник говорит и между этими ключевыми фразами, но смысл теряется, потому что эти слова выступают как первые самые яркие звезды на темнеющем небе. Убил, бежал, использовал. К чему причинно-следственные связи, если результат налицо? Может быть убить его? Прямо здесь, прямо сейчас? Том - сильный маг, сильнейший, но скорость все еще на стороне Лестрейнджа, а от Авады все еще не придумали щит. Палочка подрагивает в пальцах.
- Да, у меня еще осталось немного времени. И смелости.
Немного. Не много. А чтобы поднять палочку и пару слов произнести - хватит? Брось, Лестрейндж, кого ты пытаешься обмануть?
Но Том приходит на помощь, Том всегда рад помочь. Сейчас лучше всего помогло бы вспомнить тот день, с которого все и началось, и Наследник именно о нем и напоминает. Родни сжимает пальцы на палочке так, что костяшки белеют. Нет, он не использует Аваду. Он воткнет эту палочку ублюдку прямо в... горло, может быть. Лестрейндж останавливает холодный взгляд на яремной ямке на шее Риддла и с трудом заставляет себя произнести.
- Я сделал то, что должен был тогда сделать. А сказал, - разве можно сейчас вспомнить, что он сказал миллион лет назад? Но нет, оказывается, можно, и память услужливо подбрасывает разъедающие сознание и навсегда впечатанные в него сцены. - Я много что говорил тогда. Например что ты спятил, и пока что жизнь не показала обратного. Я сказал, что ты всегда больше молчал, чем говорил, а мы верили тебе потому что хотели верить, и это тоже оказалось правдой. Что еще я, по-твоему, должен вспомнить?
Родерик горит изнутри. Полыхает. Не светом, не-ет. Сейчас даже то, что можно было бы назвать качествами задушевными, вроде командного духа, жажды справедливости и далее по списку, разило знакомым, сильным, упоительным и исключительным негативом. С оттенками, само собой, но оно лишь к общей красоте. В такой ситуации и при наличии столь возбуждённого волшебника рядом сохранять спокойствие - это тоже некий вид безумия. Какого-то изощрённого, но совершенно точно - безумия. Вероятно, так и есть. Вероятно, Реддлу стоило опасаться, вести себя иначе, как-то больше заботиться "о чем-то" в своём поведении. Нет, очевидно, что так. Но очевидно и другое: Родерик Лестрейндж оставался Родериком Лестрейнджем. Кончено же пережившим некоторые личностные преобразования на почве всего произошедшего, однако по итогу его поведение подчеркнуло именно первое - он оставался Родериком Лестрейнджем.
"Насколько же выдающиеся мои способности, раз вы приняли это на веру, даже не имя ответа на вопрос "как"", - отмечает про себя волшебник, но пока не говорит ничего, лишь смотря на бывшего сокурсника и улавливая изменения и всплески, что исходили от него на уровне, название и природу которого даже сам Том объяснить пока не мог. - "И насколько велико разочарование от обнаружения того, что было всегда".
- А теперь послушай, раз уж ты здесь, - если верить поведению Реддла, то ничего не происходит. Ничего из того, что было бы невозможно представить. Кажется, что Родни и Том с разных планет, и, вероятно, во многом так и есть. Только вот станция, станция-то для пересадки одна. А ещё шляпа. Шляпа никогда не ошибается. Реддл лишь олицетворял всё то, что принято, что должно быть воплощено Слизерином. Настолько явно, что даже его кровь не была этому помехой. Родерик же мог бы подойти Гриффиндору за его отношение к дружбе и некоторые коллективно-альтруистические (с натягом сказано) порывы, на Хаффлпафф за трудолюбие и некоторую ограниченность восприятия. Но попал на Слизерин. И всё то, что он сейчас делал; всё то, что сейчас удавалось выцедить из его "испытывал" - всё оно лишь подтверждало, что шляпа не ошибается.
- "Том, ты понимаешь, что несколько неразумно так уничижительно говорить о способностях того, кто только что полностью обезоружил тебя", - если вам кажется, что от этого воспоминания, что от этой интонации, совершенно безжизненной, подобной простому воспроизведению, веет чем-то нехорошим; если вам кажется, что во взгляде проносится что-то алое, змеиное, то, вполне возможно, это не обман зрения. Вполне возможно, это лишь действительно то самое, что изменило всё. Довело до этого места. Услышанное и понятое отлично от самого Лестрейнджа. Одни и те же слова, но совершенно разный фокус. От него Тома до сих пор разносит изнутри, дёргает в висках и покалывает в пальцах. - Не это ли то, чего не хватало озвучить спятившему молчаливому человеку, испытывающему некоторое недопонимание в вопросах доверия? - а ведь Маркус, в отличие от Лестрейнджа, понимал. Он с самого начала делал акцент на выгоде и знаниях, обменивая это на бытие инструментом. Философскую сторону вопроса пока упустим. - В общем-то, Родерик это всё. Дело в этих словах. Всё, - его мимика сейчас так проста, доступна, незамысловата - она даже есть. Речь ведь о таком очевидном и понятном. Для Тома. Для остальных всё дело в иных вещах, стало быть. Как всегда. Но это не конец истории, к сожалению. Реддл ведь обещался посвятить Родерика в то, чего они не знают. - 5 августа. До того, как ты сказал это, я планировал отбыть 5-ого августа. Но ты, сам того не понимая, обозначил настолько важную тему, настолько мерзкий факт, что он внёс коррективы во всё то, что я планировал сделать. Указал на, пускай будет, ошибки. Тогда изменилась дата. Ты знаешь, как развивалась история с Маркусом дальше. Ты знаешь, каково было моё предложение; ты знаешь, какого были на него ваши реакция и решение. До сих пор считаю, что они оказались неправильными, но теперь уже дело не в этом, - Том бесцветно осматривает Лестрейнджа с ног до головы, делая совсем небольшую паузу. Потому что это - не вся суть, не вся история, не ведь аппендикс, непредвиденно произошедший в промежутке между его изменившимися планами. - Во всём этом вы не были единственными инструментами, ты ведь понимаешь? Я не встречался с Ноттом после той самой перекройки памяти и, конечно же, о его дальнейших планах я тоже не знал, очевидно, как и ты. Потому занялся решением иных вопросов. И вдруг, ты не поверишь, - усмешка, лучше бы вовсе глаза закатить, но увы. То самое, чего Тому не хватало за несколько дней до отъезда: ещё одна глупость без оглядки на долгосрочную перспективу, - другие инструменты донесли до меня интересную информацию: некий чистокровный волшебник с едва ли не скандальной фамилией собирается в прямом эфире на радио грязнокровок сделать интересное заявление касательно своей позиции к этим самым грязнокровкам. Знал ли я, что это будет Маркус? Догадывался. У меня было чуть меньше суток на планирование всего того, что ты проделал несколько минут назад. Если бы этим волшебником оказался не Нотт, он бы пошел другой дорогой и ничего не случилось бы. Но это в самом деле был Маркус. Дальше ты знаешь, - никто не был в курсе, всё слишком быстро, реагировать стоило без долгих болтологий, уточнений и сообщений о случившемся другим. Это дело касалось исключительно Нотта и никого более. Лишь его необдуманного решения. - У меня оставалось не слишком много времени, ещё меньше его было у Маркуса. Ему назначили допрос, как ты помнишь, и я не знал, состоится ли он с учётом нападения или будет перенесён. Добраться до его палаты с учётом интереса аврората к делу - идея не самая ударная, не говоря уже о недостаче информации. Я не знал наверняка, но мог предполагать, что происходило в больнице. Тогда я передал Маркусу два зелья: удачи и памяти. Если бы было всё еще не поздно, он смог бы исправить то, чего боялся, или же проигнорировать этот шанс - стало бы его выбором. Я трансфигурировал зелья в апельсины с только ему понятным посланием. Попробуй сам угадать, почему апельсины, - о, эта отсылка к "кто, как не Том, а Тому можно верить". Знание маггловской жизни неприятно, но зато читаемо в критической ситуации. И здесь небольшая пауза, Реддл едва наклоняет голову, поведя бровями. - ... Долохов не рассказал вам о зельях? - Долохов мог и не знать о зельях. Долохов не рассказал о слежке за Личем. Долохов мог не знать о слежке за Личем. Том не знал до сих пор, почему зелья не попали к Нотту, ведь суть была в них, а не апельсинах. Но зелья не попали, а Маркус в итоге "умер от апельсинов". Вероятно, ещё какие-то особые меры, о которых снова не знал и снова не сообщил Долохов. Теперь Маркуса нет. Так не планировалось, но так вышло лучше всего. Но в общей лепте всё равно предателем был Реддл, можно было утверждать. Потому что такова его в роль среди собственных же инструментов. Предположим.
И, о, нет, не думайте: Том лишь уточняет картину недостающими у него деталями, он ни на что не намекает. Он даже звучит так, не намекающе. Как бы спрашивает: "а кстати, да, разве нет?" со свойственным ему спокойствием и равнодушием, где едва уловимые ноты удивления служат скорее... сопутствующим элементом к тому самому "а кстати, да, разве нет?". Взгляд от Родерика косится на его палочку в некоторой задумчивости. Собственная на это реагирует. Если всё так, то как же был прав Реддл, когда решил, что в Европе его ждут дела куда более полезные, чем в Британии. И как же трудно это понять всем, кто не является Томом Реддлом.
А ведь история ещё рассказана даже не до конца.
[audio]http://pleer.com/tracks/92967C91x[/audio]
Отредактировано Tom Riddle (2017-02-03 20:29:49)
В первое мгновение услышав в голове собственный голос, Лестрейндж не понимает, что происходит, а во второй момент он понимает и даже честно пытается выставить щит окклюменции, но не особо старается, понимая, что Наследник проломит его, почти не заметив, даже если просто захочет более эффектно донести то, что можно просто сказать словами. Он улыбается риддловому горлу, но получилось криво и неискренне.
- Точно, Том, это я тоже говорил.
И от слов своих не отказывался. Риддл тоже мог бы сказать ему сейчас что-нибудь подобное. Только есть разница. Ну хотя бы в том, что Лестрейндж сейчас не стоит перед однокурсником безоружный, парализованный и с почти оторванной рукой.
Как печально, оказывается, это из-за него Том был вынужден перестраивать все свои планы и бежать раньше. Может быть, Лестрейнджу даже могло бы стать стыдно. В каком-нибудь другом мире, если бы он не понимал сейчас, что пятого ли августа или в конце июля однокурсник отбыл бы точно так же: тайком, никому ничего не сообщив, попросту бросив их самих разбираться со всем тем, что сам и заварил. Интересно, если бы Нотт остался жив, где бы он был этого пятого августа? В Азкабане в ожидании суда?
Родни слушает, и у Родни много вопросов. Например, каким образом он догадался, что именно Нотт и именно Маркус - это тот самый чистокровный волшебник, о котором ему сообщили "другие инструменты", или понимает ли Риддл, что этим словом мостит дорогу к пропасти, или вот еще - но этот уже к себе - а что ты сделаешь, когда эта дорога дойдет до края?
- Дальше я знаю, - соглашается он. - Дальше ты его убил.
Не сразу. В два этапа. Одним из которых был случай? Быть может, но какое это имеет значение. И уж точно Родни не собирается разгадовать еще и эту загадку: почему апельсины.
Да, черт его возьми, почему? Нет, не будь идиотом, он просто пытается отвлечь тебя от важного.
- Я ничего не знаю о зельях.
На секунду, очень короткую секунду, Родни задумывается, а может он фатально ошибся. Может быть, при всем том, что он совершил, не Риддл был предателем. Или не только он. Может быть Долохов воспользовался ситуацией, чтобы занять его место. Но мысль не задерживается надолго, вытесненная пониманием того, почему артефакт не срабатывает на ложь. артефакта нет. Лестрейндж сам отдал перстень отцу. Вспомнив об этом он вдруг задумывается над тем, что вообще делает здесь, на что тратит время: то ли на месть за Нотта, которого уже все равно не вернуть никак, кроме как воскрешающим камнем из детской сказочки, то ли на то, чтобы просто поговорить о вечном, когда есть проблемы и поважнее, есть то, что еще можно изменить, чтобы не возненавидеть эту жизнь окончательно и бесповоротно, - но и эта мысль надолго не задерживается, оставляя после себя только тошнотворный липкий след.
- Нотт блефовал, - наконец выдавливает он из себя ответ на то обвинение, на которое Маркус уже не ответит, и которого не заслуживает. - Он не сделал бы таких заявлений, он сказал бы что-то другое, послал бы грязнокровок к дементорам на всю страну. Маркус никогда не стал бы предателем крови, Том, даже под кгрозой жизни и свободе. Если ты в этом сомневался, ты просто никогда не знал его. Ты просто его не знал.
Если вы знаете, что такое ситуативная злоба в случаях, когда она не то чтобы способна изменить хоть что-то, то сейчас именно подобное исходило от Лестрейнджа. Он субъективен, он закрыт, он в шипах, он не хочет снова переосмысливать то, что до этого уже ударило по нему в аналогичном процессе осмысления. Не без оснований, разумеется. От того их нынешняя встреча кажется ещё более странной: зачем? Том по-прежнему и сам не знает, имелась ли у Родерика цель, ради которой он проделал весь этот путь.
Лестрейндж не слишком-то меняется в лице, если честно. Видно, что думает, видно, что не позволяет себе задумываться, видно, что ни о какой позитивной расположенности речи не идёт. Видно, что успел запутаться. Не сейчас, раньше, но сейчас находится где-то у той грани, чтобы не усугубить свою запутанность.
"Вы не знаете про зелья, но верите, что я убил. Я не знал, а потому мы все не знали, про слежку. Зато знали о связях между аврорами в случае столкновении. Знали и о необходимости обезопаситься оборотным. Знали, для чего это делаем. Знали, к чему по итогу оно должно привести. шел тот самый хаос с той самой жертвой среди "своих", о которых мы говорили весной. По сути-то всё по плану, но в иной реализации, потому что всего две мелочи воплотили всё", - Реддл усмехается, а Родерик между тем пытался делать свои заключения. И не суть важно, вероятно, какими они кажутся Тому. И наоборот - точно также.
- Я не знал его, Родерик, как знал ты: никогда не был его лучшим другом. Он об этом догадывался, и нас обоих это устраивало,- с самого начала. Когда-то Родерик даже проглядел, каждый раз ссылаясь на "Маркус тебя станет высмеивать в первую очередь" на младших курсах, что именно Нотт стал первым человеком, который нашел общий язык с маггловским сиротой. Они с самого начала видели его по-разному, постигая не всегда одну и ту же сторону личности покойного. - Но ты не был тем человеком, который знал то, что творилось в его голове. Не учил его окклюменции, не практиковал на нём легилименцию. Зато этим человеком был я, - волшебник сдвигается с места и делает несколько шагов в обход Лестрейнджа, поясняя. - Между тем, знай ты его достаточно, ты бы совершенно точно заметил то, насколько Маркус был напуган. Заметил бы его дезориентацию. Не только из-за провального нападения, Родерик - это лишь фатальный итог, - он всё не уводит взгляда от собеседника, останавливается ненадолго, снова продолжает. - Между тем больше всего Маркус боялся не смерти, не угрозы жизни. И даже не потери свободы как таковой. Больше всего он боялся того, что он - Нотт. Того, что происходило из-за этого; боялся не оправдать надежд, боялся разочароваться в своей семье, боялся пойти не в том направлении. Сомневался, - Том цокнул языком. Он помнил, как застал в воспоминаниях тот разговор с отцом; помнил, как и когда Маркус утерял внутреннюю опору, тот самый авторитет. Помнит, как начал рассматривать Реддла как альтернативу, нуждаясь в этом (утрата большая - Наследник этого и не отрицал, однако же, смирился). Не самые приятные воспоминания и ощущения, однако Реддл их помнит. Не свои, но чужие. - Оба его страха сбылись: сначала он утратил уверенность в семье, с которой шёл всю жизнь, а затем, когда всё это произошло, посчитал, что что-то вообще способно навредить его фамилии. А чтобы избежать воплощения своего самого сильного страха порой можно наступить на собственное горло, - несомненно, Том виноват как лидер. Несомненно, другие виноваты как друзья: недоглядели, усомнились сами. Родерик, к примеру, повёлся на эмоции Нотта тогда, отказавшись от предложения Реддла. А зря. Итог они словили, прямо как Маркус Круцио во имя отрезвления. - Если бы это было блефом, Родерик, это значило бы Азкабан - то, чего больше всего боялся Маркус. Потому он не блефовал. Равно как и не понимал, что значило бы для него подобное заявление, - потому что это не стало бы "засланным казачком". Потому что это значило бы, что принял сторону прилюдно однажды - должен сделать это и второй, и третий, и четвертый раз; подтверждать действиями раз за разом, воплощать в работе, отстаивать. Заигрываться и представлять Ноттов так, словно бы у них есть подобная позиция. Потому что слово Ноттов что-то значит; оно не должно предаваться самими же Ноттами. Это значит, что, даже избежав Азкабана, Маркус снова бы попал в оковы, но на этот раз внутренние, делая то, что противоречит его мировоззрению. Имея разочарование в семье и запутавшись, даже наличие друзей и окружения, меньшая часть из которых бы это приняли, - всё это, рано или поздно, доломало бы Нотта. А тот знак на руке, с которым он умер, стал бы лишь вопросом времени. Реддл не знал, что на самом деле случилось с апельсинами; Реддл не знал, кто и о чём говорил с Маркусом в Мунго, если вообще говорил; не знал, состоялся ли допрос; не знал, что последний был перенесён; да много чего ещё не знал, мог только предполагать. Но одно знал наверняка - сложить всё немного иначе, выпей бы Нотт те зелья из послания приятеля - он бы понял и согласился на ту меру, на которую пошел Том, чтобы остановить запуганного Маркуса. Осознал бы, приняв как "наказание". Но, увы, знал это только Том, а подтвердить этого уже никто не сможет. Никогда. Маркус Нотт - мёртв.
И можно было, правда можно было воспринять и воспользоваться этим как частью того плана, о котором они говорили еще весной (ведь всё сошлось само по себе - ловите, и даже драма). В самом деле, можно было. Судя по всему, однако же, такой нехороший, но совершенный выход из первого тупика усугубился остальными, уже успевшими сделать что-то не так. Снова, как каждый из них перед этим. Закрутилось что-то ещё, - даже без Тома в главной роли, - и теперь он, единственный наследник Слизерина, стоял в каком-то чёртовом поле во Франции с единственным наследником Лестрейнджа. Второй с артефактом, созданным первым. Оба по-прежнему имели и смысл жизни, и не отступались от своей идеологии. Только уже не то. А выглядит оно всё точно также, как и прежде, если по-честному.
Отредактировано Tom Riddle (2017-02-04 23:49:51)
Том не имеет права говорить все то, что сейчас говорит. Потому что Родни знает все это, а если не знает, то догадывается и без всякой легилименции. Другое дело, что он не считает единственным возможным спасением Нотта пытки и убийство. И вообще не думает, что друга нужно спасать от этого страха, от страха стать таким, как его отец. Как раз этот страх и удержал бы Маркуса от тех ошибок, которые ему сейчас приписывает Риддл. И пусть Родни никогда не пытался влезть в голову друга, чтобы проанализировать его страхи и сделать прогнозы, в этом не было необходимости, он просто знает. Но что толку теперь?..
- Ты не дал ему шанса сделать правильный выбор.
Том шаг за шагом отступает, или, может, готовится к новой атаке, со спины. Лестрейндж убирает с лица маску: она не нужна, да и была ли нужна когда-то? Зачем, если маской может стать любое из твоих привычных лиц? Потом он опускает глаза и замечает, что снега намело уже по колено, и он продолжает падать. Ему бы превратиться в жидкую грязь под теплым еще сентябрьским солнцем, но нет, видно, грязи здесь и без того критическая масса, и снег не тает.
Как же холодно, черт бы его...
Это здорово отвлекает и, похоже, не только Лестрейнджа, но и Тома, так что тот начинает путаться в своих же словах.
- Так чего же он боялся больше всего: не оправдать своего имени или Азкабана? А может, ни того, ни другого? Может быть он был не таким уж плохим окклюментом и смог скрыть и от тебя кое-что? Может, он тебя боялся, а, Том?
А даже если Риддл и был прав, значило ли это, что Нотта следовало убить? Бред, бред, бред. А как же тогда все эти разговоры о ценности каждой капли чистой крови? Как же право на ошибку? Как же то, что вокруг было предостаточно других предателей крови, чей пример мог стать показательным? Почему бы Тому не провернуть все это хотя бы со старшим Ноттом? Вот уж кто заслужил. Не говоря уже о том, что это спасло бы Маркуса раз и навсегда.
Но почему зелья? Почему Риддл сочинил именно зелья и именно эти два? Могло ли это в самом деле быть правдой, даже несмотря на то, что не имело на это права? Сознание навязчиво возвращается к этой мысли, словно Хогвартс-экспресс, проклятый вечно ходить по одним и тем же рельсам. Почему зелья, и может ли это что-нибудь изменить. Кантанкерус Нотт верил, что может, стоит только... Интересно, остановился ли он сейчас, оказавшись на месте Родни? Лестрейндж не верил, но у него хотя бы был шанс. Только Мерлин видит, как он сейчас хотел бы ненадолго перестать быть собой и стать этой архивной крысой. Но он - всего лишь он, и Мерлин, если видит эту жалкую мизансцену, должно быть, до колик смеется.
- Я собирался убить тебя, серьезно. А вместо этого морожу ноги в этом чертовом снегу и разговариваю с тобой. Ты был прав, я не способен ни на один значимый поступок.
Смешно, но после того, как он сказал это, начинает чувствовать, что ноги и в самом деле мерзнут. Какая нелепая деталь.
- Надеюсь, ты нашел здесь то, что хотел. Правда, Том, я серьезно, хорошо, если тебе будет, ради чего остаться. Но не возвращайся, не смей возвращаться. Если ты вернешься, тебя встретит кто-то, кто окажется не таким слабаком, каким оказался я.
Мучает ли его совесть или чувство вины? Определённо, нет, совсем, совершенно нет. Не мучает. Качества, в принципе далёкие Тому, отвалившиеся вместе с первой оторванностью частью души, а может и вовсе затерявшиеся где-то между ними, канув в никуда. Ещё когда была открыта Тайная Комната. Ещё когда была убита семья Реддлов. Ещё когда Гонт оказался ничтожеством. Уже когда речь зашла о уязвимости Тома, уже тогда то, что было мёртво и прекратило своё существование, не могло снова умереть.
- Я не дал ему шанса допустить очередную ошибку, - он говорит тоже самое, но с другой стороны. Оно точно также не несёт смысла, быть может. Не задевает ни совесть, ни честь. Маркус допустил ошибку, затем ещё одну. Первая затрагивала его, вторая тоже, третья могла затянуть всех. А всё пошло не так потому лишь, что недостаток информации; недостаток доверия; недостаток тисков. Лепта от каждого, где голова красноречиво отвалилась самой первой. Так ведь и надо, да? Показательно, случайно, но не просто так. Они были не готовы. Теперь у них будет время подготовиться по-настоящему. Оно же будет и у Тома.
- Для него это являлось синонимами, - волшебник замечает, что одежда умудрилась промокнуть. В самом деле, снег имеет свойство быть холодным. О его наличии как-то позабылось, потому теперь Наследник опустил глаза на то, что мешалось под ногами. Прекратил снегопад, от чего осадки, того гляди, скоро растают, став очередной порцией грязи. Как символично: той грязи, в которую превратился страх Реддла магглов и страх Лестрейнджа снега. Отголоски, сказавшиеся на каждом из них по-своему. - Не больше, чем каждый из вас, - Том исключительно уверен в том, что говорит. Ловит некоторую обиду за то, что даже в такой простой вещи,- казалось бы, при всей той мощи, что ему дана, - даже в неё Родерик не верит. В такую мелочь. Это оказалось слишком просто. Сломать. Он усмехается.
- В самом деле? - в самом ли деле Лестрейндж верит в то, что говорит. В самом ли деле желал убить Реддла. В самом ли деле оно всё так, в самом ли деле Тома будет ждать "кто-то", в самом ли деле. Одна простая фраза, которую озвучивает Реддл на всё сказанное далее, когда снова сравнивается с Родериком и заглядывает ему в лицо. В самом деле, усмешка, это бывшему сокурснику не показалось.
Будь в этом смысл, желание хоть от одной из сторон, Том непременно рассказал бы и о том, что зелья являлись лишь вторым вариантом, в то время как первый заключался в наложении чар невидимости на змей, левитация которых позволила бы таковым постучать окно и вырыгать зелья Маркусу. Что этот вариант был надежнее, имейся у Реддла данные о том, находится ли Нотт под постоянным наблюдением и какие меры предосторожности были приняты, чтобы избежать того, что вышло, вероятно, с апельсинами. Или не вышло. По итогу просто оказалось, что из двух вариантов Том выбрал наименее подходящий. А дальше случилась нелепость. Печальная, удобная, абсурдная. И всего-то. Но во всём должен оставаться элемент мистики, а Лестрейндж имел право делать те выводы, какие считал нужным. Оно всё сыграет в нужно направлении. Сейчас или потом, насколько бы оно его не сломало, а приведет к действиям. Том точно знает. Не потому, что верит в Родерика или кого-то из бывших приятелей, нет. Том лишь верит себе и своим взглядам: тому, на что способны чистокровные волшебники, что положено им по природе. Не повезло Маркусу - что же, это не так уж и плохо, в конце-то концов. Найдите запал и идите дальше - чтобы сама магическая Британия не повторила судьба Маркуса. Задача, которая теперь была на их печах. По-новому, по-серьезному, с демонстрацией первых возможных проблем и исходов, с которомы им, более чем вероятно, придётся столкнуться. В том числе и семье Лестрейнджей. В том числе и Родерику. Ради этого ему стоит ломаться столько раз, сколько придётся. Пока не поймёт. Может быть даже возненавидеть Тома настолько сильно, насколько это возможно. И жизнь. Если это станет единственно доступным способом для Родерика - пускай. Лишь бы был результат. Свой Том уже сыскал, находясь там, где должен; там, где должен был оказаться ещё раньше, но что откладывал, дабы словить по итогу самое жесткое из доступных демонстраций необходимости в этом. Через собственное упущение. Чтобы забыть его, вероятно, стоит ещё не один раз разорвать свою душу.
- Ты - Родерик Лестрейндж, - казалось бы, это звучит "вдруг". С чего, к чему. - Твоя кровь, твоя ответственность. Твои возможность и право решать, как должно быть, - Том не знал, что происходило в жизни бывшего приятеля. Однако же любое их событий не вымыло бы из него кровь и историю, носителем которой он являлся. В этом и заключался смысл, к этому и должна была быть тяга, ценность. Свою Наследник Слизерина уже осознал в полной мере. И речь далеко не о тех словах и повадках, что были вложены в Лестрейнджа; не о том,что он демонстрировал школьном экспрессе на первом курсе. Шире. - Когда ты поймешь это по-настоящему, тогда перестанешь быть таким, как назвал себя сейчас. Маркус так и не понял. Пойми же ты, - Лестрейндж запомнил про инструменты, но упустил про то, что их, инструменты, Том и видел в правильном, дивном будущем. Реддл между тем оставался верен своим убеждениям. Может быть потом Родерик осознает, что именно потому жив сейчас, в то время как спятивший Том не помыслил об убийстве бывшего приятеля за всю отчаянную наглость, что тот проявил сегодня. Тогда бы оно всё в самом деле являлось чистой бессмыслицей и пустыми словами. Только поэтому. А может и нет. - Прощай.
Кто-то, кто не будет таким же слабаком, не побоится и сам найти Реддла. Ведь даже слабаку эту удалось. Уже. Поэтому и не только: Том вернётся, непременно. Когда всё затрещит по швам, когда волшебники наконец-то поймут, в какой омут опустили свою страну, когда начнут собираться в нечто организованное; когда им понадобится тот, кто сможет стать самой ударной и самой стратегически ценной силой. Когда Реддл увидит, что происходит нечто более ценное и важное, нежели его погоня за очередным бессмертием и знаниями. Когда это поймут такие, как Родерик Лестрейндж; те, кто не могут, не видят и не способны сделать сейчас. Но это всё - потом. А пока у Наследника Слизерина есть то, ради чего он более не видит смысла оставаться здесь, среди тающего среди грязи снега.
Хлопок. Снег больше не бел, не красив, но по-прежнему холодит.
Вы здесь » Sede Vacante » Сыгранные эпизоды » No reason
